Два месяца назад российские чиновники приняли законы о запрете гендерного перехода. Врачи, активисты и сотрудники правозащитных объединений и психологи называли эти юридические нормы дискриминационными. Эксперты предупреждали о том, что они приведут к разрушению жизней трансперсон. Сейчас в России для них стали недоступными многие виды медицинской помощи, ультраправые радикалы открыто в центре Москвы нападают на представителей сообщества, защищающего права трансгендерных и небинарных людей. Правозащитники рассказывают о большом увеличении числа запросов о помощи со стороны трансперсон. Для многих из них единственным выходом остается эмиграция. Но возможности для переезда у большинства трансгендерных людей нет. О своем выборе и трудностях после принятия трансфобного закона трансперсоны рассказали Радио Свобода.
Сергею (местоимения он/его) двадцать лет. Он учится в одном из московских вузов, живет с мамой и долгое время лечит эндогенную депрессию. Ему удалось добиться успеха в лечении, но трансфобный закон свел на нет этот результат.
Я не мог представить, что транслюдям запретят существовать
– Я начал до закона лечить с помощью психиаторки депрессию и снимать симптомы СДВГ. Я начал улучшать качество жизни. У меня появились амбиции и желание двигаться вперед. Я находил подходящие вакансии, сдавал долги по учебе в вузе. Когда я услышал о том, что чиновники собираются принять трансфобный закон, я не поверил в возможность подобного. Я не мог представить, что транслюдям запретят существовать. Когда его приняли, я дня два сидел в шоковом состоянии. Я не плакал и не кричал, я ни о чем не думал. Я лишь смотрел в стену и ни с кем не разговаривал. Я и до закона против транслюдей в консервативной, гомофобной и трансфобной стране почти никому не мог открыться. Раньше, когда я объяснял знакомым, что такое трансгендерность, они старались вникнуть в мои слова. Сейчас они часто даже не пытаются меня понять, а говорят: "В нашей стране вот это все даже запретили, а тебе надо лечиться". Я не планировал проходить гормональную терапию до того, как достиг бы финансовой независимости. Раньше я думал, что закончу университет, начну работать и все у меня получится. Теперь я понимаю, что будущего для таких, как я, в России нет. У меня усилилась дисфория. У меня началась бессонница, гиперкинезы, от которых меня успешно вылечили в детстве, вернулись симптомы депрессии и возникли мысли о суициде. Сейчас я не способен учиться и не в состоянии заниматься даже бытовыми вопросами. Мои проблемы с доверием усугубились. Я боюсь что-либо рассказывать о себе людям, в которых я не уверен. Мне очень страшно. Я опасаюсь, что, так как я теперь вне закона, на меня некоторые новые знакомые могут написать заявление в полицию. Мне было очень сложно добиться успехов в лечении депрессии. И жаль, что из-за чиновников я потерял эти результаты. Я после принятия трансфобных законов хотел эмигрировать, но мои доходы очень ограничены, а на лечение уходит большая часть денег. И в таком состоянии психологическом и финансовом адаптироваться в чужом стране будет очень тяжело. Я люблю своих друзей и семью, мне хочется жить рядом с ними. Эмигрировать мне ещё не хочется и потому, что я люблю Россию как страну, а не как государство, но обстоятельства могут меня вынудить. Поддерживает меня в этот период понимание того, что общество в целом способно понять и принять трансперсон. Ярых трансфобов мало. И, как правило, это люди, которые просто ищут самых уязвимых членов общества, чтобы безнаказанно на них выплеснуть свою ярость. Ненависть к трансперсонам разжигает власть. Я стараюсь не отчаиваться, несмотря на все трудности. Я верю, что ненависть и страх не будут вечно управлять нашей страной.
Одиночный пикет против принятия закона о запрете трансгендерного перехода
Анита (местоимения она/ее) не может уехать из России, потому что ее девушка сейчас ждет ребенка. Трансфобные выпады власти поставили под сомнение безопасность и перспективы этой семьи.
Вводить такие законы и отнимать у людей возможность быть счастливыми хотя бы когда-нибудь – это жестоко и бессмысленно
– Через месяц должен родиться наш ребенок. Мы с девушкой вместе еще со школы. Наши отношения – это первые серьезные отношения для нас обеих. Мы долго учились искать компромиссы и понимать друг друга. Я почти год думала, прежде чем сделать каминг-аут моей девушке. Но она приняла меня и сейчас замечает, насколько новым человеком я стала после каминг-аута и гормональной терапии: более ярким, раскованным, свободным и открытым. Я словно по-новому осознала свои чувства к ней. Раньше, под слоем гендерной дисфории, они были более приглушенными. Мы еще в начале отношений решили, что хотим стать мамами. Мы раздумывали над усыновлением, но решили, что в сегодняшней ситуации это будет слишком рискованным для однополой пары. После зачатия ребенка я начала гормональную терапию, которую долго откладывала из-за желания стать матерью. И когда в такой ситуации я узнала о законопроекте, запрещающем гендерный переход, то почувствовала злость на законодателей, предложивших такой законопроект. Вводить такие законы и отнимать у людей возможность быть счастливыми хотя бы когда-нибудь – это жестоко и бессмысленно. Я подписывала петиции, распространяла информацию о законе, помогала делать гайды для тех, кто хочет эмигрировать. После того как закон приняли, я чувствовала бессилие. Я очень переживаю из-за того, что в соответствии с законом не буду иметь никаких прав на моего родного биологического ребенка. Большую часть времени я чувствую счастье от того, что скоро стану мамой, но также я постоянно испытываю тревогу от мыслей, как гомофобия и трансфобия могут повлиять на нашу семью, как будут реагировать на нас воспитательницы в детском саду или родители на детской площадке. Я опасаюсь, не придумают ли чиновники чего-то еще более жестокого, чем этот закон.
Трансфобные законы делают жизнь трансгендерных людей еще более сложной. Но мы пока все равно остаемся в России
Мне очень повезло в жизни. У меня есть работа, связанная с помощью ЛГБТ-людям. Мои близкие и друзья меня принимают, я даже ни разу не сталкивалась с трансфобией. Когда мне случалось делать каминг-аут, я встречала удивление и любопытство, но не чувствовала ненависти ко мне как к трансперсоне. Несмотря на то что я начала гормональный переход недавно, в возрасте, который нельзя назвать юным, результат терапии оказался прекрасным. Уже через три месяца после ее начала окружающие стали воспринимать меня в соответствии с моим гендером. Но моя история отличается от жизни большинства транслюдей. Многие из нас сталкиваются с трансфобией. Трансперсон выгоняют из дома, увольняют с работы, избивают на улицах. Трансфобные законы делают жизнь трансгендерных людей еще более сложной. Но мы пока все равно остаемся в России.
Во время беременности нам было бы слишком сложно эмигрировать. Мы не готовы в настоящий момент к таким переменам и рассматриваем эмиграцию только в экстренном случае. Хотя у решения остаться в России есть свои риски, я использую это как возможность показать обществу в противовес лжи государственной пропаганды из телевизора, что мы – совершенно обычные люди, которые точно так же создают семьи, заботятся друг о друге и любят своих детей.
Антон (местоимения он/его) после принятия трансфобного закона пережил возбуждение дела против него за так называемую "пропаганду нетрадиционных сексуальных отношений" и обыск по делу против бывшего координатора штаба Навального в Перми Сергея Ухова.
на меня завели дело о пропаганде ЛГБТ, за посты, которые год назад я опубликовал в социальной сети
– Когда я узнал о трансфобном законопроекте, мне было важно принять участие в кампании против него. Я помню, как в мае и июне я, работая администратором одного из чатов "Центра Т", пытался успокоить паникующих и горюющих. Я оцепенел эмоционально, и это мне помогало продолжать работать. После принятия закона недавно я подал документы на смену гендерного маркера в паспорте. Я не паниковал и продолжал жить, не загадывая что-либо, пока утром в мой дом не ворвались сотрудники ФСБ и росгвардейцы.
Я был на больничном и лежал дома с температурой. В 9 утра позвонили в дверь. За ней стояла целая толпа людей, просили открыть дверь. Я открыл, и ко мне вломились 6 человек. Среди них один следователь ФСБ и два росгвардейца с боевым оружием. Телефон они у меня отобрали и сказали, что у них есть постановление на обыск у свидетеля. Они искали бывшего сторонника Навального, который уехал давно за границу. Я никакого к нему не имею отношения, и до того, как они ко мне ввалились, я не слышала фамилию этого активиста. "Обыск” сильно нарушил ощущение базовой безопасности от жилища. Я с тех пор пытался дома не ночевать. Вскоре на меня завели дело о пропаганде ЛГБТ, за посты, которые год назад я опубликовал в социальной сети. За эти посты меня собираются привлечь к ответственности. Мне вменяют пять эпизодов пресловутой пропаганды. Обыск с росгвардейцами и возбуждение дела против меня никак между собой не связаны. Это я такой "счастливчик", что "попал" дважды. Конечно, в России я не чувствую себя в безопасности. Несмотря на это, я люблю места, где я родился, и не хочу уезжать.
Эви Чайка
Эви Чайка – правозащитница, активистка и соучредительница европейской правозащитной организации European Queer Alliance of PostOst Community (EQUAL PostOst).
– Заметили ли вы увеличение запросов от трансперсон после принятия трансфобных законов в России?
– Невозможно было не заметить большую волну запросов на эмиграцию и релокацию от трансперсон, еще когда законопроект только начали обсуждать. Транслюди из России бронировали по восемь онлайн-консультаций в минуту. В те дни было ощущение паники от людей, которые нам звонили и писали. Сейчас запросов не становится меньше.
Мы масштабируем наши ресурсы, но пока лишний раз не даем информацию о нашей работе, чтобы количество запросов не превысило слишком сильно наши ресурсы.
– Каким образом трансчеловек может эмигрировать в Европу?
– Например, Германия не дает статус беженца трансперсоне только на основании того, что она живет в стране, где принимают человеконенавистнические трансфобные законы. Основания для получения такого статуса – это всегда персональная история преследования.
человеку, обдумывающему эмиграцию, нужно оценить свой рабочий опыт, знание языков, связи со странами Евросоюза
Власти Германии, с которой я сейчас пока больше всего работаю, рассматривают кейсы претендующих на беженство людей из России, которые в своей стране попали под преследования, индивидуально. Конечно в первую очередь человеку, обдумывающему эмиграцию, нужно оценить свой рабочий опыт, знание языков, связи со странами Евросоюза. Важно не забыть проверить возможность получения ВНЖ какой-либо страны по происхождению предков. Людям, у которых нет финансовых возможностей, мы рекомендуем программы социального года. Человек получает в обмен на волонтерскую деятельность оплату аренды жилья, медицинской страховки, питания, предметов первой необходимости, небольшие карманные деньги и возможность получить визу на год. Для участия в этой программе надо знать иностранный язык – английского, как правило, достаточно. У людей, обладающих возможностью работать удаленно, есть возможность получить визу фрилансера. В зависимости от страны уровень минимального дохода для получения этой визы разный. В некоторых странах сравнительно небольшой. Молодые люди могут поехать по программе Au Pair следить за детьми и помогать старикам. Как правило, после этого они поступают в вузы и остаются в стране. Подробнее возможности эмиграции для каждого конкретного человека мы обсуждаем на персональной консультации.
– Есть ли какие-то рекомендации для трансперсон, которые планируют эмиграцию?
– Медицинские документы нужно брать с собой. Заключение психиатра должно быть на руках. Предыдущий рецепт на гормоны, заключение эндокринолога могут сильно помочь в получении медицинской помощи в новой стране.
Трансперсоны относятся к особо уязвимым группам, и по идее имеет смысл сразу говорить принимающей стороне о своих страхах и травматическом опыте. В некоторых регионах существуют отдельные ЛГБТК-шелтеры. Важно просить распределять в регион, где есть необходимая инфраструктура. Могу посоветовать искать в стране эмиграции правозащитные организации и связываться с ними как можно раньше. Также рекомендую учить иностранные языки, как только возникла мысль об эмиграции.