Украина как смысл. Андрей Архангельский – о постсмерти

Варварская война, развязанная путинским режимом, обнулила, отменила в том числе, сам смысл существования – для некоторой, пусть и небольшой части россиян. Лучше всех это выразила, пожалуй, петербургская писательница Наталья Соколовская: "Мы все оказались в ситуации постсмертной. Мы как бы умерли 24 февраля, а потом возрождаемся. Даже не мы, а наши души возвращаются в этот мир. Без физических оболочек. Вот, например, сейчас на улице прекрасный солнечный день, а я понимаю, что меня это не касается".

Все эти тонкости могут показаться кощунством на фоне реальных страданий миллионов украинцев от российской агрессии. Стоит ли описывать душевные терзания некоторой части граждан государства-агрессора? Как ни странно – да: это, в своём роде, обязанность гуманитария, одна из немногих оставшихся. Новая невиданная смесь переживаний – стыда, тоски и бессилия – в результате варварских действий собственного государства всё-таки является неким культурным явлением. Можно ли это сравнить с феноменом "потерянного поколения" в Германии? А состояние выжженной души с литературными мирами Сэмуэла Беккета? Что-то из трилогии "Моллой", "Мэлон умирает" и "Безымянный", где описаны некие парящие в невесомости предтела. Или постдуши? Возможно, мы действительно имеем дело с новым массовым культурно-психологическим синдромом у части россиян, который можно назвать постсмертным существованием. Проблема ещё в том, что под рукой, в памяти двух-трех поколений нет никаких прямых исторических аналогий для ответа на вопрос "Как себя вести?". В этом смысле самый схожий по степени духовного распада – 1917-й и последующие годы. То, что происходит сейчас с нами, – это "внутренний семнадцатый год".

Убивать соседа с желанием наставить его на путь правды, на путь истинный – это еще и запредельная подлость, помимо того что злодейство ("Я знаю лучше тебя, кто ты и чего ты хочешь, и я заставлю тебя быть именно таким"; попытка насильно заменить одну экзистенцию другой). Именно степень этого запредельного лицемерия по отношению к Украине и вызывает, вероятно, описанное выше ощущение душевной выпотрошенности. Задним числом понимаешь, что это ощущение "выжженности собственного бытия" присутствовало в российской действительности и раньше, но как бы по чуть-чуть, пунктирно, терялось за бытовыми заботами. Возможно, это ощущение смертоносной тоски и есть корневое описание сути путинского режима, и сегодня оно полностью овеществилось, осталось одно содержание, без формы. Спустя 22 года предстало в полноте кошмара своей реальности, сравнимо с тем, каким увидел мир "на самом деле" главный герой "Матрицы".

Среди независимых политологов продолжается обсуждение того, какое определение дать путинскому режиму после 24 февраля; Вадим Штепа недаром называет эти попытки "семантическим подвигом". Возможно потому, что лежащему в основе путинского режима агрессивному бессмыслию существования нельзя дать исчерпывающего политологического определения. Ему подходит всё, и одновременно ничто не описывает его, так невозможно описать пустоту. Странную моду на разрушение, советское луддитство 1970-х – необъяснимое желание народных масс переворачивать мусорные баки, прижигать сигаретами кнопки в лифтах, ломать трубки в телефонных будках – петербургский философ Иван Микиртумов описывал как саму суть позднесоветского мироощущения: "Смысла нет ни в чём – так пусть общую бессмыслицу не загораживают даже формальные бытовые удобства".

Чтобы ни у кого не было надежд, иллюзий, что что-то может быть "в порядке", может быть "хорошо". От хулиганства до фашизма, как учил классик. Теперь это разочарование в собственном смысле жизни приняло форму насилия над соседней страной. Это не тоталитаризм, не милитаризм, не экспансионизм – это насилие от бессмыслия. Формальные объяснения насильники обычно находят задним числом, поэтому мотивы постоянно меняются. Но в их основе всегда лежит голое насилие, из-за "невозможности найти себя", найти собственный смысл существования. Демократии и свободы у нас "не получились", так пусть их не будет ни у кого, по крайней мере в пределах досягаемости; пусть не будет никаких надежд, иллюзий по поводу самой возможности улучшения человеческой природы.

Психологический тупик, порожденный варварскими действиями государства, хоть и не имеет продуктивного выхода и перехода, не имеет, так сказать, никакого хорошего профита, но является, тем не менее, сигналом для всего организма (в том числе и для общественного) – о необходимости полной перезагрузки. Описанное состояние постсмерти означает радикальную отмену прошлого опыта, в том числе и культурного. Желая бесконечно продлевать прошлое, путинский режим после 24 февраля на самом деле отменил его радикально и бесповоротно.

Единственным продуктивным выходом из этого общественного состояния стыда и бессилия является сегодня для человека принятие решения о себе (известная "пограничная ситуация", описанная экзистенциалистами) с последующим переходом к действию. Недаром основным упреком украинцев к сочувствующим россиянам является напоминание о необходимости действовать, а не просто сочувствовать. В практическом смысле это означает помогать сегодня Украине всеми возможными цивилизованными способами. Своим отчаянным и мужественным сопротивлением Украина спасает сегодня в том числе и наш с вами смысл существования – тех, естественно, кто ощущает себя частью цивилизованного мира. Демократия на постсоветском пространстве есть не норма, а аномалия, с точки зрения путинского режима. Украина есть в своем роде чудо модерна посреди обломков советского, и речь сегодня идёт о том, чтобы это чудо спасти от варварского катка. А значит, спасти в том числе и самих себя, и духовно, и в качестве личностей.

Андрей Архангельский – журналист и культуролог

Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции