Вдали от Родины. Александр Кынев – о новых эмигрантах

Каждый народ отличается своим характером, культурой, привычками. Русские (в широком понимании этого слова как "русскоговорящие") имеют в отношении себя за рубежом набор вполне устоявшихся штампов – от репутации грустных и неулыбчивых до шумных и плохо говорящих на других языках. Очевидно, что эти штампы связаны скорее с представителями той социальной группы, которая доминирует в потоке выходцев из России в той иной стране (от интеллигенции до условного "Тагила" на египетско-турецких курортах). Есть еще одна закономерность в широком понимании бытования русских (российских) мигрантов за рубежом: они почти не образуют сплоченных диаспор и живут обычно каждый сам по себе. Уникальный пример Брайтон-Бич в Нью-Йорке – это скорее не про русскую, а про русскоговорящую советскую диаспору, преимущественно с еврейскими корнями.

Новые поколения эмигрантов рассыпались по всей Америке, мало взаимодействуя друг с другом, а Брайтон-Бич так и остался осколком прошлого. Конечно, есть много организаций, обществ и клубов, как формальных, так и неформальных, однако подавляющее большинство выходцев из России никакого отношения к ним не имеет. За прошедшие после распада СССР годы мы привыкли замолкать, услышав русскую речь, чтобы нас не заметили, чтобы, не дай Бог, не соприкоснуться с соотечественниками, избежать ненужных расспросов и разговоров.

Русские диаспоры за рубежом ведут себя так же, как устроено российское общество, а современное российское общество крайне атомизировано. Мы привыкли быть сами по себе, каждый в своей раковине, чтобы только нас не трогали. Даже термин специальный появился: "гражданское неучастие". Сложно собрать даже жильцов для выборов старшего по подъезду, провести собрание ТСЖ и прочее. Чем крупнее город и выше доля в нем "понаехавших", тем слабее социальные связи, тем сильнее стремление закрыться, чтобы тебя не трогали.

Почему так? Может, потому что годы советского принудительного коллективизма заставили высоко ценить обретенную личную свободу? Может, потому что многие, сменив место жительства в зрелом возрасте, объективно не способны познать новую среду? Может, потому что вокруг слишком много страхов, угроз, мошенников, и лучший способ сохранить себя – изолироваться от всего чужого и неизвестного? Так или иначе, "атомизация как факт" не вызывает сомнений у социологов. Ситуация меняется крайне медленно. Росту гражданской активности мешает и общая философия выученной беспомощности, много лет транслируемая кем-то сознательно, а кем-то неосознанно. Опыт неудачных попыток гражданского подъема в 2011–2012 годах тоже деморализовал многих.

Показательно, как меняется ситуация сейчас на фоне нового "великого исхода". В начале мая 2022-го ФСБ сообщила об отъезде из России с начала года почти четырёх миллионов человек. 18 мая министр цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Максут Шадаев сообщил, что 80% граждан России, выехавших из страны после начала "спецоперации", приехали обратно. Эти данные получены согласно анализу данных операторов связи по сим-картам. Если условно этот период поделить пополам (хотя с 24 февраля до начала мая больше дней, чем с Нового года до 24 февраля, однако самих рейсов за рубеж стало меньше, но не надо забывать также, что сейчас для туризма низкий сезон), то получается 80% от двух миллионов, а это ни много ни мало около 400 тысяч. Кто-то, конечно, вернется, но, если политическая и экономическая ситуация в России не улучшится, многие продолжат уезжать, просто более основательно к этому подготовившись.

Если в 1990–2000-е миграция из России была скорее экономической – за лучшим качеством жизни и её престижностью (поэтому, наверное, и свой статус мигранты охраняли от глаз лишних соотечественников), - то новая русская миграция совсем другая, скорее ценностно-политическая, чем экономическая. Даже те, кто уезжают вроде как по социально-экономическим причинам, отчасти тоже покидают страну по соображениям ценностным и политическим. Скажем, по причине фактического запрета на профессию; ухода компаний, в которых работали или могли работать; отсутствия жизненных перспектив и веры в будущее после произошедших событий. В условиях порой предвзятого и негативного отношения за рубежом к русским, когда не очень хочется разбираться, какой ты именно русский, поддерживаешь ты "спецоперацию" или нет, многие и сами испытывают комплексы и ожидают предвзятого к себе отношения, даже если его и нет. На фоне таких настроений и ожиданий увидеть и услышать рядом соотечественника кажется намного комфортнее, чем раньше.

В марте-апреле, во время моего почти двухмесячного путешествия по разным странам, ко мне часто подходили люди, услышав русскую речь, чаще, чем когда-либо в прошлом. Кто спросить совета, кто сам желая помочь, в больнице, в магазине, на вокзале. У многих возникло внутреннее ощущение "единства покинувших", внутренняя боль, которую способен понять только другой такой же. И раньше существовало множество тематических групп по странам в российском телеграме, аналогичные бытовали в фейсбуке и других социальных сетях. Сейчас они превращаются в площадки взаимной помощи в процессе выживания. Параллельно официозным структурам стремительно формируются гражданские. Например, в Тбилиси при активном участии Бориса Грозовского регулярно проводятся живые встречи в пространстве Dom c оказавшимися в стране русскими, новые мигранты списываются, организуют тематические группы в телеграме, вместе ездят по Грузии, ходят в походы в выходные и так далее. Нечто похожее происходит в Ереване. В других странах новые мигранты проводят коворкинги. Марат Гельман по-прежнему проводит форум свободной культуры "Словоново" (прежде он проходил в Черногории, только что состоялся в Израиле ). Антивоенный комитет запустил проект "Ковчег" по поддержке россиян, покинувших страну из-за войны с Украиной. В некоторых странах в рамках проекта некоторым предоставлялось бесплатно жильё на первое время, в других странах – консультации, помощь с документами, получением виз и открытием банковских счетов. Проект также работает как сообщество для знакомств с другими эмигрантами. Некоторые наиболее политизированные новые русские мигранты проводят акции, митинги, пишут обращения и так далее.

То, что мы, похоже, начинаем относиться к соотечественнику за рубежом как к другу и товарищу по несчастью, – это тоже признак постепенных изменений общества. Стресс позволяет переоценить многое. И этому не мешают глубинные расколы как по вопросам отношения к России как таковой (кто-то проклинает родину в целом, а кто-то разделяет правительство и граждан), так и по вопросу о том, возвращаться обратно или нет. Этот процесс формирования новых русских диаспор только идет, и он будет тем успешнее, чем больше в нём будут доминировать темы взаимной помощи, а не взаимной вражды. Попытка политизации новых мигрантских сообществ в угоду чьим-то личным интересам оттолкнёт многих. Позитивная повестка всегда привлекает людей лучше, чем негативная. Если также во многом оказавшаяся в эмиграции российская внесистемная оппозиция хотела бы опираться на более широкую, чем узкие группы фанатов конкретных оппозиционеров, новую русскую миграцию, то тема помощи и защиты вынужденно уехавших соотечественников должна обсуждаться очень активно. Иначе может возникнуть ситуация, что каждый снова сам по себе, нового позитивного образа у уехавших лидеров нет, а кроме своих личных амбиций их ничего не интересует.

Александр Кынев – московский политолог

Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции