Верит ли Путин в Бога?

В конце 2023 года Минюст России вновь обновил списки иноагентов, внеся в них, в числе прочих, протодиакона и известного православного публициста Андрея Кураева. В октябре он переехал в Чехию.

Кураев – один из самых последовательных оппонентов общественной политики Русской православной церкви Московского патриархата. В 2020 году Епархиальный церковный суд лишил его сана за его критические высказывания. Решение вступило в силу в апреле 2023 года, когда его утвердил патриарх Московский и всея Руси Кирилл.

Андрей Кураев – видный религиозный деятель и миссионер, лауреат многих церковных наград. В богословских диспутах у него часто возникали разногласия с официальной позицией РПЦ. В 2014 году он публично критиковал аннексию Россией Крыма, а в 2022 году выступил против войны России в Украине и был оштрафован за "дискредитацию российской армии".

О том, почему он решил переехать в Прагу, о конфликтах в РПЦ и о том, как одолеть грех уныния, Андрей Кураев рассказал в интервью радио Свобода:

– Когда-то несколько лет моего детства прошли здесь, в Праге. Это была первая заграница, которая передо мной открылась. Мне говорили взрослые, что это, может быть, самая красивая столица Европы, но я не мог в это поверить. Не может быть, чтобы самая лучшая – и вдруг советская, да еще чтобы сразу вот как бы мне досталась. С тех пор прошло лет 50 – целая жизнь. Я много поездил по Европе и могу сказать: по красоте соперничать с Прагой может только одна европейская столица – Петербург.

Андрей Кураев

– О чем вы мечтали во времена своего пражского детства, многое ли вы помните из того времени?

– Я помню, что это был 1973 год и страна только что посмотрела "Семнадцать мгновений весны", где Иосиф Кобзон пел такие слезоточивые песни о любви к родине. И вот я советский ребенок, и для меня это, естественно, должен был быть стандарт восприятия нашей советской родины. А когда я приехал сюда, я вдруг однажды заметил, что я какой-то неправильный пионер: у меня нет ностальгии .

– Этой осенью вы буквально восприняли угрозу со стороны представителя РПЦ о вашем уголовном преследовании и решили уехать из России. При этом ваш конфликт с РПЦ носит затяжной характер, учитывая все ваши заявления последних десяти лет. Почему вы решили уехать только сейчас и насколько тяжело вам это далось?

– Конечно, я до сих пор до конца с этим моим решением не согласен, не примирился с ним до сих пор. Почему сейчас? Потому что кое-кто сошел с ума. Не будем показать пальцем, догадайтесь сами. Причем не просто сошел с ума, а демонстративно сошел с ума. Людям раздают сроки и репрессии, абсолютно и очевидно несоразмерные с их действиями. То есть даже если считать их слова и поступки преступными, то это все равно немыслимо. Как это – за слово, лайк, суждение, даже не призыв к чему-то, а просто личную оценку люди получают сроки больше, чем получают убийцы? И похоже, что с меньшими шансами на амнистию, потому что они не социально близкие. Оставаясь в России, ты полностью лишен возможности хотя бы чуть-чуть планировать свое будущее. Потому что, ложась спать, ты можешь проснуться от звонка в двери совсем не желанных гостей. Иногда даже не звонка, а взрыва этой двери или ее взлома. Опять же, хочется иметь что-то приватное в своей жизни, но, когда в любой момент у тебя может пройти обыск с конфискацией, это не радует. Так что это не я изменился, а страна изменилась. Жалко ее.

Иван Воронин и Андрей Кураев

- В одном из интервью вы рассказывали, как вас пытался вербовать представитель КГБ. Были ли повторные ситуации уже в новейшей истории?

– Последняя пытка была как раз в августе 1991 года, за три дня до путча. Тогда я был при старом патриархе, но уже как-то было понятно, что таких от предложений можно отказываться. Но мне повезло, потому что моя основная активная жизнь прошла в культпросвете. Во времена моей молодости был такой вопрос на армянском радио: что такое культпросвет? Ответ: культпросвет – это просвет между двумя культами. Имелся в виду культ Сталина и культ Брежнева, соответственно, культпросвет – это где-то хрущевская оттепель, так тогда это понималось. Вот и моя жизнь попала в такой культпросвет – это когда хватка сталинизма ослабла, а развитой путинизм еще не окреп. То есть мой рабочий возраст пришелся на эти 30 лет – с середины 1980-х и до середины 2010-х годов. Поэтому я считаю, что я везунчик.

– Сейчас есть ощущение, что можно констатировать: мы говорим РПЦ – подразумеваем Кремль? В какой момент, на ваш взгляд, эти институции срослись окончательно и стали похожи своей идеологией и методами репрессий?

– На самом деле представители церкви никогда не хотели отделения государства от церкви. То есть даже революционный Поместный собор 1917–18 годов требовал, чтобы глава правительства был православным. Понимаете, большевики уже у власти, а они все равно пишут, что "глава правительства должен быть православным, министр образования должен быть православным, товарищи министра, это дореволюционный термин, тоже должны быть православными", и так далее. Конечно же, они все равно хотели сидеть на госбюджете. И потом, в советские годы главы русской церкви все время искали, чем именно они могли бы быть полезным власти, чем еще могли ей услужить. Наиболее ярко это делали поначалу обновленцы, у них Христос был первым коммунистом и так далее, но вскоре эту риторику усвоили и лидеры патриаршей церкви, ее наследники.

– Владимир Путин верит в Бога, как вы думаете?

– Я думаю, что и у Путина, и у патриарха Кирилла один и тот же Бог – в том смысле, что это Бог, который у них на побегушках и заранее одобряет их все решения. То есть как раз с идолотворением у них все успешно, они такого идола создали в своих глазах. У них очень комфортный божок, который им не мешает, а, напротив, понуждает остальных считаться с их хвалениями.

– К слову о Кирилле. Вы много раз рассказывали о том, что он последовательно и очень долго выступал против автономии Украинской церкви. Процитирую вас: "Для Кирилла Украина – это территория его законной охоты. В том числе в Киев он ездил до конца", – и так далее. Получается, что Кирилл был имперцем до того, как это стало мейнстримом?

– Вполне возможно. Во всяком случае, для него это было необходимым с точки зрения политтехнологий, как он считал. Дело в том, что он в прямом смысле такой церковной Шеварднадзе, то есть министр иностранных дел, ориентированный на Запад. С Западом связана его юность, в Швейцарии он был представителем при Всемирном совете церквей и так далее. Филокатолик, экуменист. И это все было очень здорово, пока потолок его амбиций был просто быть главой церковной дипломатии. А затем у него появилась уже и другая цель. Он ведь был молодым в 90-е годы, ему не было и 50. А не стать ли ему патриархом? Тем более что к этому стремился его наставник – митрополит Никодим Ротов. Но я думаю, что дальше Кирилл, анализируя ситуацию, понимает, что это уже не Советский Союз: тут патриарх назначается не звонком из КГБ, это более-менее выборная процедура, и у него невыгодная стартовая позиция. Никогда глава дипломатического ведомства не становился патриархом. При этом Кирилл понимал, что он ненавистен в церкви. Его ненавидят монахи, потому что он такой экуменист, человек не монашеского склада. Кириллу очень трудно рассчитывать на то, что он сможет так просто обрести симпатии этой группы избирателей. Поэтому он начал все-таки работать на ее поле, то есть у него появилась необходимость изменить свой имидж, чтобы его воспринимали не как того, кто вывозит православие на экспорт, а того, кто защищает православие.

Этой осенью он сказал, что царь Петр основал Петербург для защиты России от Запада, от западного культурного влияния. У Петра реальная функция для Петербурга всегда была ровно обратной – город создавался как окно в Европу. А оказывается, нет, это сейфовая бронированная дверь. Со времен Гегеля мы понимаем: диалектика есть диалектика. Дверь – она может быть и тем, что соединяет, и тем, что отделяет. Значит, Кирилл решил позиционировать себя как того, кто защищает православие от влияния либерального Запада.

Патриарх Кирилл и Владимир Путин

– Вы активно поддерживали митрополита тогда еще Кирилла перед его избранием, в том числе медийно, и некоторые церковные деятели считают, что это сыграло решающую роль в его дальнейшей карьере. Разные есть по этому поводу оценки. Вы это объясняли тем, что ставите на "лучшее из зол". С тех пор прошло уже много лет – вот прямо сейчас, оглядываясь, вы когда-нибудь испытывали чувства вины по этому поводу? Или могло быть хуже?

– Нет, как раз об этом у меня какого-то сожаления нет. То есть я очень благодарен, что Господь вот так повернул в те дни мою судьбу. Потому что, в общем-то, как ни странно, именно тогда начался некий мой исход от этой системы. И тут вот вдруг происходит смена патриарха. Я пишу честную статью на эту тему, без всякого заказа. Это была удивительная ситуация в той стране, в которой мы жили, это была сенсация – моя статья "Патриарх Кирилл. Пора привыкать". Я просто предложил некий расклад, возможность возможных "папабеле". Для православных это был шок. То есть в западном мире это в порядке вещей – задолго до смерти папы пресса обсуждает, кто может быть следующий кандидат. Но там при этом есть определенный шорт-лист кардиналов, нужен определенный возраст, приближенность к аппарату, опыт работы, симпатии в кардинальском кругу и так далее. Но там эти люди более-менее публичны, там есть материал, который можно анализировать. А у нас семеро с ларца, одинаковых с лица. Плюс к этому был еще один аргумент, он был такой уже более культурологический. Кирилл был тогда лидером симпатий интеллигенции, у него был имидж либерала, прозападника и так далее – и человек из телевизора, хорошо говорит. У него был имидж такого либерального церковного деятеля.

Патриарх Кирилл и министр обороны РФ Сергей Шойгу

И я подумал, что если он не станет патриархом, то тогда еще несколько поколений российской интеллигенции будут мечтать втихую и вслух о том, что если бы тогда патриархом сделали вот этого лапочку Кирилла, тогда все могло было быть иначе. И в этом случае разговора о православии как культурном феномене не было бы, а был бы разговор только о личностях. Вот эту высшую власть он получил, слава Богу, и если я ему помог… не знаю, я свою роль главной точно не считаю, а если я ему помог, хорошо, я до сих пор об этом не жалею. Потому что я полагаю, что это важно для самопознания России. Не должно быть излишних надежд. Вот, смотрите, лучшего по вашим желаниям и чаяниям сделали патриархом – и что стало, что получили? Дело в том, что по большому счету неважно, кто патриарх. Есть функционал, и этот функционал – особенно в нынешних условиях – к нему есть определенные требования государства. И неважно, кто это – Кирилл, Климент, любого другого назовите – они все эти требования исполняли бы.

– Мы помним ваши громкие дальнейшие публикации – про домогательства в Казанской семинарии и в поддержку панк-молебна в Храме Христа Спасителя. Можно ли сказать, что это было игрой на опережение? Я полагаю, вы прекрасно знали, чем все это может закончиться рано или поздно.

– Это разные грани одной и той же темы – церковь и насилие, насилие в церкви, насилие от имени церкви и бесправие людей внутри церкви. Для меня это тема именно упоения властью, когда в том числе и секс оказывается предметом вип-потребления в церкви. То есть вот обычным монахам, священникам или даже мирянам нельзя, а епископам можно. То есть однополый секс для всех под запретом, а элитной группке своих можно. Это такая странная социальная стратификация, она тоже в этом вопросе мне как-то совсем-совсем не нравится. Мне кажется, что это часть этой общей культуры обжирания властью и бесконтрольности власти в церковной среде.

А раз так, то возникает дальше вопрос: а можно ли таким людям расширять их полномочия? Если ты видишь, что это человек, в которого не встроен аскетизм, политический аскетизм, он не умеет сам ставить пределы своим властным желаниям, как можно давать ему власть, приближать к государству, давать ему полицейские ресурсы в его распоряжение? Это все опасные вещи. Так что здесь все было похоже.

– Еще одна важная тема – война и церковь. Еще осенью прошлого года патриарх Кирилл пообещал отпущение грехов после смерти на войне. Насколько это стыкуется с фундаментальными заветами церкви?

– История церкви богата, и в ней можно найти цитаты на любой вкус, в том числе противоположные. Есть древние церковные каноны, которые однозначно против героизации войны. И правило Василия Великого, это IV век, говорит, что солдат, вернувшийся с войны, на три года подлежит отлучению от причастия. Ну, в те времена это означало то же самое, что отлучение от церкви. Логика совершенно понятная, что нельзя воевать без ненависти. То есть ты воюешь – ты ненавидишь, а значит, уродуешь свою душу. В православном понимании грех – это рана, которую я причиняю прежде всего себе. Пожарник, который вынес из огня ребенка, тем не менее получил ожоги, поэтому нуждается потом не только в медали, но и в лечении. Так же и здесь: пришел с войны – нужна реабилитация, чтобы не было всяких афганских, вьетнамских синдромов и так далее. Но затем, конечно же, восторжествовала точка зрения, более удобная для кесаря, что идти на войну – это христианский долг и это подвиг. А если кто умер, то не переживайте, все солдаты попадают в рай. Я сейчас смотрю церковную прессу Первой мировой войны, и там этот шаблон в порядке вещей: кто отдал жизнь за веру, царя и Отечество, того Господь утешит в Царствии Небесном. Поэтому вы, родственники и односельчане , не переживайте, у вас на небесах появился новый молитвенник. Так что это совсем не новизна, это, увы, довольно старая штука.

– Это же, по сути, пропаганда. Зачем патриарху Кириллу ее возглавлять, быть в авангарде этого движения, зачем это поощрять?

– Ну а куда он денется? Здесь для меня интересно другое. Вот опять же, сравнивая те проповеди Первой мировой войны и современные – между ними есть огромное очень интересное различие. Те проповедники говорили все время в духе в том числе и древнерусских летописцев, что война – это наказание Божие за наши грехи. Эта тема напрочь отсутствует в проповеди Кирилла. Он готов назвать наказанием Божиим Великую отечественную за грехи комсомольцев – дескать, его структуру преследовали, и за это пришлось 30 миллионам граждан положить жизнь. А про грехи путинского поколения он не говорит. То есть тема, что Господь наказал нас этой войной за наши грехи, не за грехи украинцев или англосаксов, а за наши грехи, – вот эта тема у современных попов отсутствует. И это, мне кажется, достойно внимания.

– Священники на войне. Судя по отдельным публикациям, периодически их работа там сводится к работе политрука, в том числе чтобы объяснить человеку, зачем он сейчас пойдет в атаку. Насколько это допустимо?

– На этой войне погиб дорогой для меня человек – отец Михаил Васильев. Он посмертно получил звание Героя России. Это мой бывший студент по МГУ, и у нас были всю жизнь добрые отношения. Он почти год успел провести на фронте. И он с армией связан давным-давно, он сам в армии не служил, но он, уже будучи священником, закончил Академию Генштаба. У него орден Мужества еще за предыдущие военные события. Именно он, если кто помнит, когда был бросок российских десантников в Приштину во время югославской войны, там батюшка сидел на броне бэтээра – это был отец Михаил, и так далее. И вот он еще весной 2022 говорил вполне такие хорошие банальности, которые я однократно до этого говорил, что военный священник нужен, и нужен для того, чтобы очеловечивать солдат, чтобы напоминать им о том, что война войной, а человеческий долг, мораль остаются прежними, они не отменяются. И поэтому недопустимо избыточное насилие, то есть насилие над ранеными врагами, над пленными, обезоруженными, над мирным населением и так далее, и вообще, нельзя смотреть на весь мир через мушку прицела.

К сожалению, если посмотреть те проповеди, что звучат сегодня из уст военных священников российской стороны, впрочем, я думаю, и украинских тоже, они не об этом. Они, скорее, подпитывают и дают мотивацию для ненависти. И особенно это касается патриарха Кирилла. То есть, по сути говоря, его проповеди последних лет – это объяснение, сакрализация этой войны. Объяснение, почему она носит священный статус, потому что там, на той стороне демоническое начало, то есть это предельная демонизация противника, там сатанисты, это мировое зло, и вообще, если они победят, то они ваших детей геями сделают и продадут в гей-клубы.

– Как вы относитесь к освящению оружия – от автомата до танка?

– Плохо отношусь. Хотя это достаточно древний обычай. Иногда и коллеги врут, что оружие не освящается, а освящается солдат, и молитва о том, чтобы вот это оружие его защитило, чтобы он живым вернулся. То есть молитва о солдате, идущем на войну, – это естественная вещь. Без этого никак нельзя, это требование и самого солдата, и его мамы, и его супруги, если она есть, и так далее, это понятно, да. Но дело в том, что я специально полез в церковные требники и увидел там совершенно четко: не орудие освящается, а просто молитва о солдате. Если бы это освящение щита было, то можно было бы сказать, что да, освящается бронежилет сей, и тут, понятно, оборонительная вещь. Но освящаются обычно как раз всякие сабли, мечи, кинжалы и так далее, вплоть до ракет, которые явно должны куда-то далеко полететь, чтобы кого-то там убить.

– За последние десять лет, на мой скромный взгляд, РПЦ конкретно в России сделала все, чтобы от себя оттолкнуть потенциальных адептов, особенно из числа молодых людей. Вот эта архаичность как минимум… Разве церковь не заинтересована в расширении паствы? Возможно, стоило быть мягче, гибче, как Ватикан, как отдельные церкви в Штатах?

– Нет, церковь сделала далеко не все в этом направлении, еще многое предстоит. Мы уже говорили о том, что запас "днов" у нас безграничен, так что еще не раз удивит нас и патриарх Кирилл, и его преемники, и сослужители его. Видите ли, у них немножко другое представление. Им-то кажется, что у них все хорошо. Вот буквально на днях патриарх Кирилл на епархиальном совете Московской епархии сказал: "Нужно срочно создавать студенческие группы и студентов – православных активистов, то есть чтобы сами студенты, не батюшки, а студенты чтобы сами вербовали своих однокурсников в ряды Церкви". И надо обеспечить этим активистам доступ к патриарху, вот он хочет сам с ними тоже встречаться. То есть на его глобусе все хорошо, и в тех рапортах, которые ему подают, там все хорошо, все замечательно. То, что социологические опросы среди студентов показывают падение интереса студентов к церкви – ну, эти опросы ему не доходят. Он видит другое.

– Уныние – это один из грехов. Как ему не поддаться, особенно в последние два года?

– Иногда унынию стоит поддаваться. Это естественное и неизбежное человеческое чувство. Важно в нем не замыкаться. Потому что уныние может сказать правду и быть порождено правдой, а правда полезна. Опять же, каков повод для уныния? Если уныние из-за состояния моего здоровья, то понятно, что финал жизни каждого из нас, в принципе, известен. Есть уныние от поведения близких людей. Есть уныние, связанное с тем, что нет каких-то исторических или личных карьерных перспектив. Это разные вещи, и реагировать на них надо по-разному. Но в любом случае рецепт известен. Надо четко разделить обстоятельства жизни на то, что требует моей реакции, и то, что не требует моей реакции. То, что требует моей реакции, – это то, что я могу изменить. Это понятный критерий – зависит от меня что-то или нет. Я не могу остановить ураган, но могу закрыть окно, чтобы ураган не ворвался в мою кухню или в мою спальню. Это я могу сделать. А отменить врага не смогу. Могу позвонить друзьям, сказать: "Осторожно, кажется, ваше село тоже будет задето, не забудьте закрыть форточку и детей на улицу не отпускайте". Это я могу сделать. Поэтому, чтобы не разочаровываться, не надо очаровываться, в том числе своим кажущимся всесилием: вот я сейчас вот что-то скажу – и мир изменится, а это не так. Но один из выходов из уныния – переоценка ценностей.