Когда в 79-м году Советский Союз вторгся в Афганистан, молодой московский биолог Олег Орлов решил подпольно изготовлять и распространять антивоенные, антисоветские листовки. Позже, в конце 80-х он участвовал в создании общества "Мемориал", считая, что установление правды о сталинских репрессиях и других преступлениях советского режима против собственного народа позволит создать новую свободную Россию.
Сейчас, спустя 30 лет, Орлов признает, что надежды не оправдались, Россия вернулась к несвободе, еще худшей, чем во времена его молодости, в позднем брежневском СССР. После того как Россия напала на Украину, Кремль резко ужесточил режим внутри страны. За распространение независимой от властей информации о войне по нововведенным статьям о "фейках" и "дискредитации" стали давать огромные сроки. Оппозиционный политик Илья Яшин, например, был приговорен к 8 с половиной годам заключения, общественный деятель Владимир Кара-Мурза – по нескольким обвинениям, включающим госизмену, – на закрытом суде получил сталинский срок 25 лет. Против самого Орлова возбуждено дело по статье о "дискредитации". Находясь под подпиской о невыезде, он ходит на судебные процессы других людей, которых власти преследуют, по сути, за инакомыслие.
Причиной возвращения России к несвободе Орлов считает неизжитый милитаризм и имперский миф, представление о государстве как чем-то более важном, чем жизнь и права людей. Началось это возвращение к прошлому, по мнению Орлова, еще во времена первой чеченской войны – тогда "Мемориал" искал пропавших и разоблачал военные преступления, а при нападении группировки Басаева на Буденновск Орлов и его коллеги по "Мемориалу" добровольно стали заложниками, чтобы террористы освободили захваченных ими людей. 20 с лишним лет спустя "Мемориал" был объявлен в России иностранным агентом, а затем и вовсе ликвидирован решением суда.
Олег Орлов – в фильме "Возвращение репрессий" документального проекта "Признаки жизни".
Монологи Орлова
Оказаться в тюрьме не хочется. [Но уехать] не хотелось, это моя страна, почему я должен уезжать? Мне кажется, какие-то слова отсюда более слышны.
Приговор [Кара-Мурзе] – лишнее доказательство: достаточно высказать критику в адрес властей, та или иная статья будет применена. Они же за последнее время столько новых статей напринимали, и все время их ужесточают. Это уничтожение оппозиции и, шире, любого инакомыслия. При таких приговорах, при таких законах страна начнет очень быстро загнивать. Она уже отброшена из 21-го века в 20-й, а в чем-то и в 19-й. 25 лет впаяли, за что? За критику, за слова, за правду. В Советском Союзе тоже были политические процессы, тоже сажали за слова – мы по новой проходим этот путь.
Никогда больше не должны были повториться политические репрессии – это была главная идея "Мемориала"
[Соловецкий камень у Лубянки] вполне могут и снести. Общество "Мемориал" (установившее камень) теперь ликвидировано, вообще считается антигосударственным. Это была целая эпопея – доставить этот камень сюда. В 1990 году он был установлен, камень из первого политического концлагеря советского времени. А потом, 30 октября 1991 года, был принят закон о реабилитации жертв политических репрессий. Это делалось обществом, это была общественная инициатива установить камень напротив здания, которое связано непосредственно с политическими репрессиями. Тогда идея была – "никогда больше", никогда больше не должны были повториться политические репрессии – это была главная идея "Мемориала". Закон о реабилитации жертв политических репрессий, как мы тогда считали, подводит итог под этими страшными, ужасными, печальными страницами нашей истории. И вот мы видим, что все вернулось назад.
Убранная табличка на здании, где раньше располагалось общество "Мемориал" в Москве
Увековечивание памяти жертв политических репрессий, создание списков их жертв, борьба за права человека, все, чем занимался "Мемориал", было посвящено будущему России: то, что мы обращались к прошлому, было направлено на будущее. Мы думали: все, Россия вырвалась из замкнутого круга, по которому она идет, прорываясь к свободе и потом скатываясь назад в какую-то страшную несвободу и обожествление государства за счет подавления индивидуальности, за счет подавления свобод и прав человека. Россия вырвалась из этого замкнутого круга – было такое ощущение. Но возвращение назад произошло, медленно, постепенно. Конечно, обе чеченские войны сыграли страшную роль, такая мутация произошла новой, свободной, демократической России. Одна мутация, вторая мутация, которые через некоторое время делают необратимым процесс возвращения назад, в эту яму. Вот мы сейчас в этой яме находимся.
С началом первой чеченской войны началось подавление свободы слова в России
Я думаю, что [понял, что происходит возвращение назад] во время первой чеченской войны. Хотя первые звоночки и понимание, что что-то не так в новой России, – это 1993 год. В Москве произошла мини-гражданская война, танки стреляли по Белому дому, парламенту, я и очень многие мои друзья-"мемориальцы" сказали тогда: чума на оба ваших дома, мы не готовы поддерживать ни одну из сторон, которая не желает искать компромисс. Я тогда, будучи "мемориальцем" на общественных началах, работал ведущим специалистом в Комитете по правам человека российского парламента. Я был снаружи Белого дома, потому что я не поддерживал ни тех, кто находился в нем, но и не поддерживал ельцинскую сторону. И я просто увидел, как танковый снаряд влетел в окно моего кабинета. И с этого момента я для себя решил: все, на государство я больше не работаю. С этого момента я практически беспрерывно работал в "Мемориале".
Через год с небольшим началась первая чеченская война со всеми ужасами, страшными преступлениями, которые совершала армия новой демократической, свободной России, за которую мы боролись. Было уже очевидно, что совсем не туда идет страна. И именно с началом первой чеченской войны началось подавление свободы слова в России. Все вспоминают Ельцина как апологета свободы слова. Ничего подобного. Конечно, это не было близко к тому, что сейчас, когда свободы слова в принципе нет никакой, – при Ельцине, конечно, оставалась свобода, но ее подавление началось при нем, а потом начались политические репрессии при Путине. Путин пришел к власти как человек войны, именно война была его политтехнологией, методом, который позволил ему прийти к власти.
Правозащитники Олег Орлов и Ян Рачинский
По историческим масштабам здесь просто вчера проходили марши протеста, марши за свободу, за демократию, против войны. На проспекте Сахарова были митинги, где выступали и Алексей Навальный, и Илья Яшин, и всегда принимал участие, когда мог, Владимир Кара-Мурза. Где все они сейчас? В тюрьмах, в лагерях. Общество российское запугано репрессиями, репрессии серьезные. Не надо преувеличивать, но не надо и преуменьшать и масштаб, и жестокость этих репрессий.
Бывают моменты, когда просто невозможно молчать, невозможно дышать, понимая, что что-то страшное совершается
Нередко кажется, что все безнадежно, бессмысленно, опускаются руки. Все, что мы делали, делаем, закончилось крахом. Да, такое ощущение не только у меня, у очень многих людей. Как с этим справляться? Работой, наверное. Все равно надо помогать людям.
Во времена Советского Союза я не был ни правозащитником, ни диссидентом. Я читал и обменивался самиздатовскими и тамиздатовскими книгами, брошюрами, статьями, мы обменивались "Архипелагом ГУЛАГ". Я был противником советского строя, но не видел никаких перспектив в легальной деятельности правозащитников и диссидентов советского периода – они же легально действовали, это не было подполье. Мне тогда казалось, что эта деятельность – путь в никуда, путь к самопосадке. Я был неправ, просто не понимал, именно эта деятельность правозащитников, диссидентов – тут не могу не вспомнить Сергея Адамовича Ковалева – и привела в значительной степени к осознанию многими людьми необходимости перемен. А я хотел создать что-то подпольное и, не найдя никаких соратников, стал сам в одиночку печатать листовки, по ночам их расклеивать. Это было и во время войны в Афганистане – по поводу этой войны. Я печатал листовки накануне введения военного положения в Польше. Были очень маленькие тиражи, ни на что они повлиять не могли, в отличие от диссидентов и правозащитников, в результаты деятельности которых я тогда не очень верил. Сейчас многие люди тоже пытаются выступать как-то против войны – это в значительной степени для себя, для того, чтобы сохранить себя как личность. Бывают моменты, когда просто невозможно молчать, невозможно дышать, понимая, что что-то страшное совершается, а ты ничего с этим не делаешь. Поэтому я очень понимаю всех, кто, например, сейчас печатает листовки или расклеивает наклейки. У меня было что-то подобное.
С милитаризмом мы не справились. Идем из войны в войну
А потом случилась перестройка, тогда родилось общество "Мемориал". В 1988 году я пришел в "Мемориал", так и не покинул его до сих пор. "Мемориал" объединял многих людей. Но все-таки широкие слои общества остались во власти мифов об империи, для них империя – дореволюционная, царская, империя Советского Союза, возрожденная сейчас Россия – некий идеал. Это тяжелейшее наследие не только советского прошлого, это наследие всей долгой и непростой истории России. И вопрос, может ли Россия существовать не как империя, – вопрос открытый. Для многих людей именно возвращение империи является очень важным. Человек готов ощущать себя винтиком – "я никто", – у него нет ни прав, ни свобод, ничего, он очень беден, но он может быть счастлив, что он – маленький винтик в громадной машине империи. К сожалению, наша страна исходно милитаристская, и с этим милитаризмом мы не справились. Идем из войны в войну: Афган, первая чеченская, вторая чеченская, война с Грузией, не говоря уже о целом ряде небольших локальных конфликтов, и вот наконец война в Украине. Это все звенья одной цепи, следствие исходной милитаризации нашей страны и просто разлитого у нас в сознании милитаризма.
Меня очень удивляют многие люди в моем поколении. Хорошо, начинали они свою сознательную жизнь при Советском Союзе, но уже после у них были все возможности для поиска информации, сколько они видели неправды, обмана уже со стороны новой власти, новой России. И вот такое совершенно безоговорочное желание верить тем, кто стоит у власти. Когда ты поддерживаешь власть или молчишь, закрываешь глаза – это значит принять на себя ответственность, признать свою долю вины в том, что произошло. Как правило, люди не хотят считать себя в чем-то виновными. Поэтому страшная, громадная работа предстоит всему нашему народу. Мы, по большому счету, не прошли осмысление при становлении новой России. Вроде и говорилось много, вроде и открывались архивы, вроде и называлось что-то своими именами, но расставить все точки над i ни значительная часть общества, ни власть не захотели.
Каждый раз, когда империя начинает обожествляться, страна сползает куда-то назад к несвободе
Конечно, в 90-х годах многое было ужасно, я понимаю тех людей, которые вспоминают их тяжело, но все-таки в 90-х и даже в 2000-х удавалось много чего добиться, строить фундамент нового. Да, сейчас все рассыпается, все уничтожается, если уже не уничтожено. Страна – просто антиправовая. Это было главное, может, достижение, что в основу государственного строительства должны быть положены принципы права. Где сейчас принципы права? Сейчас принципы произвола. Да, страна просто сделала этот круг, как уже Россия делала не раз, и снова скатилась куда-то глубоко вниз, ниже, чем она была, когда мы это все начинали, хуже, чем при позднем Брежневе.
Это большой вопрос, почему Россия ходит по кругу. Мне кажется, что в основе этого лежит империя – имперское прошлое над ней довлеет. Оно довлеет в умах людей, у меня тоже. Я понимаю тех людей, которые говорят: наши прадеды, деды строили это большое пространство, оно было объединено в государство. На это говорят – это был колониализм. В этом строительстве империи были положительные элементы и были страшные, ужасные вещи, о которых люди не хотят помнить. Как жестоко поступали с народами Сибири, Дальнего Востока, вспомним страшное подавление восстания в начале 20-го века в Киргизии – на грани геноцида, много чего можно вспомнить. И надо понять: что было, то было, но надо строить что-то новое. Надо осознать и решить: мы строим нечто другое, и мы серьезно относимся не только к мнению русских и тех, кто помнит этот русский миф, строительство великого объединяющего пространства, – но давайте с таким же уважением относиться и к точке зрения тех, кого объединяли, которым это может нравиться или не нравиться, и которые помнят по-другому.
Как только империя начинает обожествляться, а у нас в России государство равняется империи, значит государство обожествляется, отдельная личность хороша, но подчинена этой великой идее, она даже не вторична – третична. Вот как это происходит, каждый раз страна сползает куда-то назад к несвободе.
Соловецкий камень на Лубянке