Врач Дарья Мошарева: "Украинские пациенты спасли мою жизнь"

После объявления мобилизации медицинские работники начали уезжать из России. Большинство, в том числе женщины, являются военнообязанными и могут быть мобилизованы. По данным расследовательского проекта “Система”, 27 сентября 2022 года из Москвы в Астану вылетел самолет, пассажирами которого были 250 российских врачей. 23 сентября врач Дарья Мошарева тоже прилетела в Астану, спасаясь от возможной мобилизации. О своем решении она рассказала в интервью Радио Свобода.

– Каким для вас стал день 24 февраля прошлого года?

– Я до последнего думала, что скопление российских войск у границы с Украиной – это лишь очередное запугивание. Мне не хотелось верить в то, что война началась, но пришлось поверить. Весь день я провела в оцепенении, я пыталась понять, можно ли это остановить. Я была в отчаянии и переживала кризис, пытаясь найти ответ на вопрос, как мне дальше жить, если я не могу прекратить войну. Я старалась понять, что лично я сделала не так, если война с Украиной стала возможной. Скажу честно, жить мне после начала войны не хотелось, даже психотерапия перестала помогать. Лучше я себя почувствовала, только когда узнала о проектах помощи украинцам, которые дают возможность врачам бесплатно консультировать украинских беженцев и украинцев, оставшихся в Украине. Я поняла, что я могу хоть какую-то помощь пострадавшим приносить. Можно сказать, что украинские пациенты спасли мою жизнь

– То есть вы начали помогать украинцам с помощью онлайн- консультаций из России?

– Я начала работать, когда еще была в России. Украинские пациенты сначала находили меня через проекты помощи, которые организовали разные люди, а потом – через разные соцсети. Я благодарна моим украинским пациентам за то, что они мне дали возможность им помочь.

– Они знали, что вы гражданка России?

– Они знали, что я россиянка. Сначала мне было очень страшно общаться с пациентами из Украины. Я предполагала, что украинцы во время онлайн-приема меня начнут как россиянку проклинать. Они имеют на это полное право. Но люди, которые ко мне обращались за медицинской помощью, оказались очень добрыми, понимающими и принимающими. Я от своих пациентов не услышала ни одного плохого слова и не увидела ни одного проявления ненависти. Со многими из них мы общались только по медицинским вопросам, но с кем-то из пациентов мы обсуждали войну. Украинцы, отвечая на мои вопросы, заданные с целью поставить диагноз или назначить лечение, часто рассказывали об обстрелах, своих бесконечных скитаниях и жизни в полной неопределенности. Никто из них лично меня в этом не винил, но слушать об их страданиях из-за действий России было очень сложно.

Дарья Мошарева

– Чем могут быть полезны онлайн-консультации терапевта и аллерголога?

– Я могу предположить диагноз пациента по описанию истории болезни, жалобам на физическое состояние, фотографиям, например, пораженных участков кожи. После этого я могу назначить лечение, ожидаемая польза которого перевешивает ожидаемые риски. После этого я жду от пациента обратную связь и корректирую схему лечения. Да, очный осмотр такие действия не заменят. Но у пациентов, которые ко мне обращаются, нет другой возможности получить медицинскую помощь. Лечить аллергию можно без результатов анализов, тем более в условиях войны и беженства мало возможностей сдать медицинские анализы и получить результаты.

– Почему вы, тяжело переживая войну, не начали выходить на митинги и пикеты в России?

– Совершенно верно, я этого не делала. В первую очередь я боялась попасть в российскую тюрьму и очень боялась насилия там. Мой муж выходил на протестные митинги, а я оставалась дома, чтобы быть готовой вытащить Пашу из тюрьмы, если он там окажется. Я стала интересоваться политикой лишь года за два до войны вместе с мужем. Он начал заниматься оппозиционной политикой, а я его поддерживала.

– Почему вы не уехали сразу после начала войны?

– Мы раздумывали на эту тему, решали: куда и как мы можем эмигрировать. Все это заняло время. После начала мобилизации осенью прошлого года я поняла, что медлить нельзя. Я военнообязанная, и меня бы призвали раньше мужа. Знакомые мне говорили ”не переживай, ты же врач, тебе не придется на войне убивать”. Военный врач подчиняется приказам военного начальства, военный врач – это часть армии.

Если бы я поехала врачом на войну, то мне, скорее всего, стали бы говорить, кому из пострадавших в ходе военных действий можно оказывать медицинскую помощь, а кому – нет. Я боялась, что в медпункт будут доставлять только русских солдат, а украинских раненых солдат оставят без помощи. Если врач соглашается следовать таким указам, то он участвует в войне. Если бы мне даже разрешили лечить украинцев, то это выглядело бы абсурдно. Я бы была в группе российских военных, то есть тех, кто вторгся на территорию украинцев и покалечил их. Затем я бы от лица российского государства без запроса о помощи со стороны украинцев стала бы их лечить и спасать. Я никак не собиралась участвовать в войне. Мне было бы совершенно невыносимо ассоциировать себя с российской армией. В общем, я после начала мобилизации быстро улетела туда, куда смогла купить относительно недорогой билет.

– Что вы думали, когда пересекали границу с Россией, уезжали, возможно, навсегда?

– Я не была уверена в том, что меня пропустят через границу с Казахстаном. И после того, как меня выпустили из России, я почувствовала только огромное облегчение. Я совсем не думала о возвращении обратно. Лишь позже пришло чувство тоски по моей жизни до войны, главным образом, по работе офлайн. Я очень люблю медицину, и мне не хватает сейчас очных приемов. Но все вопросы в эмиграции решаемы – в отличие от участия в войне с Украиной, которое, возможно, ожидало бы меня, останься я в России.

– Много ли, по вашим наблюдением, молодых врачей после начала войны с Украиной покидает Россию?

– Немало, в основном уезжают высококвалифицированные врачи. Это закономерно: обычно гражданские убеждения соответствуют профессиональным принципам. Таким как высокие требования к качеству собственной работы, ориентированность на зарубежные источники информации о медицине, исследования и протоколы. Молодые врачи, покинувшие Россию, не сомневаются, что будут востребованы в других странах.

– Сложно ли вам в эмиграции без семьи и близких друзей?

– Моему мужу пришлось уехать из-за работы в другую страну. Пока мы не можем воссоединиться. В Казахстане зимой на улице я подобрала раненого котенка, вылечила его. Он сейчас живет со мной, но я не исключаю, что я найду ему новый дом перед отъездом, если буду уверена в адекватности его новых хозяев. Сейчас я готовлюсь к экзаменам на врача, чтобы получить работу в Австралии. Мы выбрали эту страну, потому что она ни с кем не собирается ничего делить и ведет себя максимально мирно. Для нас сейчас это самый главный критерий выбора страны.

– Появился ли у вас после экстренной эмиграции круг общения в новой стране?

– У меня никого в Казахстане не было, когда я приехала. Позже появились знакомые врачи-эмигранты. Мы поддерживаем друг друга. Сейчас эмигрантское сообщество врачей – это большой ресурс для меня. Другие мои ресурсы – это мои принципы и моя вера. Огромной трагедией для меня стало отношение к войне Русской православной церкви. Сейчас я остаюсь в Русской православной церкви ради таинств. Во время проповедей после войны я обычно уходила из церкви, как только речь священника поворачивала в политическое русло. Я начинала ужасно злиться на эти часто поверхностные и безответственные заявления. Как правило, священники не говорят пастве прямо, что война – это хорошо. Они ссылаются на западные силы, которые якобы сеют раздор, а доблестная Россия противостоит якобы антихристианским ценностям Запада. Выступление в моем храме в Москве протоиерея Андрея Ткачева стало ужасным потрясением для меня, после которого я долго не могла прийти на службу.

Зеленая лента – антивоенный символ на одном из мостов в Москве

– Многие ли, на ваш взгляд, православные христиане разделяют такое отношение к войне?

– Среди моих знакомых немало православных христиан, которые не согласны с отношением РПЦ к войне. Особенно много таких несогласных среди молодежи. Я лет 7 назад была вожатой в детском православном летнем лагере. С тех пор я поддерживаю с этими детьми связь. Сейчас они уже не дети, а молодые люди. И они все против войны, большая часть из этих ребят эмигрировала.

– Как вы думаете, почему война с Украиной стала возможной?

– Мне часто говорили, что я не выживу в российском обществе, потому что я не поддерживаю агрессию. И меня всегда поражало, насколько в нашем обществе живуча гопническая мораль. Она – следующая стадия после унижения, подавления, нищеты, того, в чем люди жили в России весь 20-й век. Война с Украиной стала возможной благодаря такой морали. Мы как страна пришли в точку, где неограниченная власть очень агрессивна, а население у нее под контролем.

– Согласны ли вы с утверждением, что все граждане с российскими паспортами виноваты в войне с Украиной?

– Я согласна, что все россияне ответственны перед украинцами за войну. Вопрос о вине всех россиян для меня открыт.