Время всеобщего срача. Ярослав Шимов – о магии толпы

Некрасивое словечко "срач" стало в последнее время чуть ли не синонимом общения в социальных сетях, по крайней мере в их русскоязычном сегменте. Злобно и, как нынче модно говорить, токсично ругаются все со всеми: сторонники и противники войны в Украине, те, кто на разных этапах нынешнего свободного падения России уехал из нее, и те, кто остался, разные фракции уехавших – из-за отношения к покинутой родине, сетевые властители умов – из-за того, что сказали о них другие сетевые властители... "Белые пальто" костерят "хороших русских", те отвечают взаимностью, и где-то на заднем плане булькают вечные споры о том, делать ли окрошку на квасе или на кефире, и о том, прекрасен или отвратителен фильм "Ирония судьбы".

Я, впрочем, не намерен читать мораль вполне взрослым людям, ведущим сетевые войны. Эти войны – часть куда более широкого явления, чем сами споры о том, насколько адекватно выступает в поддержку Украины одна проживающая в Венеции российская художница, или о том, справедливо ли обошелся с одним российским профессором уволивший его литовский университет. Назовем это явление магией толпы. Она появилась далеко не вчера, но современные информационные технологии, похоже, привели к тому, что механизмы действия этой магии становятся важнейшим фактором жизни общества.

Еще в 1895 году французский психолог и социолог Гюстав Ле Бон написал книгу "Психология толп" (в русском переводе – "Психология народов и масс"). В ней он утверждал, что масса, или толпа, – специфический организм, в котором индивидуальность человека утрачивается, зато у самой толпы, заряженной той или иной идеей, настроением или целью, появляется что-то вроде коллективной души. Ей подчиняются мысли и действия отдельных людей, толпу составляющих, при этом снижается их способность к рациональным суждениям и критической оценке происходящего. По мнению Ле Бона, совершенно не важно, что за люди составляют толпу: "Толпа академиков ведет себя так же, как толпа дворников", поскольку в рамках толпы каждый из них подчиняет свой разум и волю стадному инстинкту. В столь же скептическом по отношению к мобилизованным массам духе высказывались позднее испанский мыслитель Хосе Ортега-и-Гассет в работе "Восстание масс" и ряд других теоретиков.

Но как возникает толпа? Современный бельгийский исследователь, профессор клинической психологии Маттиас Десмет перечисляет несколько условий, при которых вероятность "толпизации" общества становится особенно высокой. Это, во-первых, социальная изоляция, недостаток глубоких связей и контактов, чувство одиночества, приобретающее характер эпидемии, – то, что принято называть атомизацией общества. Во-вторых, это ощущение бессмысленности собственного существования, которое особенно усиливается в период кризисов, когда человек чувствует, что от него ничего не зависит, не понимая, "куда несет нас рок событий". В-третьих, это распространение иррациональной тревоги, которую Десмет считает следствием чрезмерного стремления современного общества к контролю и безопасности, его нежеланием принять неопределенность (to accept the uncertainty) как неотъемлемую часть человеческого бытия. Кстати, часть во многом полезную, поскольку она способна пробудить творческие силы и энергию человека: если ничто не предопределено, то всё возможно. Четвертое условие – следствие трех предыдущих: нарастающая глубинная агрессия как (ложный) способ выхода из ситуации одиночества, потерянности и вечного беспокойства. Остается только найти объект, на который можно направить эту агрессию.

Толпа и есть инструмент реализации такой агрессии. Для того чтобы толпа возникла и сохранялась сколько-нибудь заметное время, помимо перечисленных выше психологических условий, нужны лишь два фактора: идея и лидер. При этом, вопреки распространенному мнению, лидер не создает толпу, а лишь формирует и заряжает ее, используя уже имеющиеся настроения, становясь наиболее ярким и заметным их выразителем. И у Ленина, и у Муссолини, и у Гитлера была относительно долгая политическая карьера и вполне четкий набор идей, но все трое казались маргиналами – до тех пор, пока хаос 1917 года в России и кризисы 1920–30-х в Италии и Германии не позволили им оседлать толпу, как всадник коня, и въехать с ее помощью на вершину власти.

Дальше началось строительство тоталитарных диктатур, психологической основой которых было важное свойство толпы – ее склонность поддаваться манипуляции. Магия толпы основана именно на этом. Принадлежность к заряженному идеей и подчиненному одной цели коллективу снимает неуверенность в себе, избавляет от устрашающего одиночества, а наличие лидера позволяет не испытывать сомнений и не задаваться "лишними" вопросами. В основе мышления наиболее лояльных Z-патриотов – именно эта эмоция.

Есть, однако, важное "но". Современным диктаторам вроде Владимира Путина или Си Цзиньпина далеко до их тоталитарных предшественников, которые не боялись мобилизовывать толпы и вести их за собой. Путин – плохой публичный политик, он боится прямого общения с людьми, все его немногочисленные выступления на митингах были натужно срежиссированы и неубедительны, "зажигать" толпу он не умеет. (Этого, впрочем, не умел и Сталин, но он ухитрился выстроить настолько могучий собственный культ, что ему этого и не требовалось: советская толпа молилась на него как на бога, а богу не нужно регулярно непосредственно обращаться к верующим.) О том, что Путин опасается предельно фанатизировать российское общество, говорит отношение его режима к тем, кто позиционировал себя в качестве истеричных "патриотов" тоталитарного типа, от Пригожина до Стрелкова. Однако в условиях, когда на войне давно что-то пошло не так, этот курс несет в себе опасность для самого режима: лояльная Z-толпа может разочароваться в лидере и распасться.

Можно ли противостоять толпе и противодействовать ей? Да, хотя это и очень непросто. Во-первых, для этого важны психологические условия, препятствующие превращению тех или иных групп людей в агрессивную толпу, ведь не каждое человеческое сообщество непременно ею становится. По наблюдениям Маттиаса Десмета, как правило, лишь относительное большинство в 30–40% активно поддерживает тот или иной господствующий в обществе дискурс. В соответствующих условиях это, согласно крылатому выражению времен перестройки, "агрессивно-послушное" большинство склонно превратиться в толпу. Еще 10–20% активно этот дискурс отвергают, а остальные составляют тот самый безмолвствующий народ, который выжидает, "как карта ляжет", и идет за сильнейшим. При диктатуре, где возможности для нормального диалога между людьми разных взглядов искусственно ограничены, а господствующий дискурс поддерживается всей мощью государства, противостоять доминирующей толпе особенно сложно. Демократия предоставляет такие возможности, хотя и она совсем не гарантирует от появления агрессивных толп, в том числе и борющихся против самой демократии.

Во-вторых, хорошо, когда общество признаёт определенные моральные ограничения – и, скажем, политик, пойманный на откровенной лжи, автоматически становится дисквалифицированным в глазах граждан. Это глобальная проблема, и демократии здесь не так уж далеко ушли от диктатур, в противном случае не была бы столь успешной карьера Дональда Трампа или Сильвио Берлускони. В-третьих, но далеко не в-последних, любая оппозиция толпе должна избегать соблазна сама стать толпой. Так, во время пандемии ковида доминировавшему и поддерживавшемуся властями в большинстве стран дискурсу "почаще прививаться и соблюдать все правила локдауна" наиболее активно противостояли не люди, вооруженные рациональными аргументами против чрезмерно жестких ограничений, а фанатичные антиваксеры и сторонники разного рода теорий заговора.

Сетевые толпы и их столкновения могут показаться стороннему наблюдателю не более чем навязчивым и глуповатым цирком. На самом деле они многое говорят о нас и о странном времени, в котором мы живем. Возможно, когда-нибудь его назовут "временем всеобщего срача" – на всех уровнях, от бытовых привычек до войны и политики. Когда-то Томас Гоббс видел в "войне всех против всех" естественное состояние человечества, а в государстве – силу, способную защитить людей от этого. Как показал опыт, государство – явно не лучший защитник, а скорее одна из сторон в этой войне. Пора искать другие рецепты.

Ярослав Шимов – журналист и историк, обозреватель Радио Свобода

Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не совпадать с точкой зрения редакции