Все движется любовью? Евгений Добренко – о выборах и жертвах

Начну с признания. Немалую часть своей жизни я прожил в СССР, где никогда не голосовал: советские "выборы" были частью ритуала по созданию некоего демократического декорума. Участвовать в этих – себя не уважать. Однако бòльшую часть своей жизни я прожил на Западе, где, став обладателем двух гражданств, так ни разу и не воспользовался своим правом на голосование.

Скажу сразу: я не отношусь к категории деполитизированных людей. Напротив, политикой интересуюсь настолько, что даже пишу о ней, да и профессионально занимаюсь политически горячими темами и, кажется, неплохо начитан в современных политических теориях. Я также не отношусь к категории так называемых "неопределившихся" избирателей, поскольку имею твердые взгляды практически по всем вопросам актуальной политической повестки. Кроме того, я не считаю, что "мой голос ничего не решает" (конечно, в некоторых штатах не решает, но я в них не живу). Напротив, являясь убежденным сторонником либеральных взглядов, я считаю выборы важнейшим инструментом демократии и волеизъявления. И все же, повторю, я ни разу не голосовал. В чем тут дело?

А в том, что ни разу я не столкнулся с политиком, со взглядами которого совпадал хотя бы наполовину. Скажем, из множества позиций десяток для меня принципиальны, то есть я не готов ими пожертвовать. И вот, представьте, нет политика/партии, совпадающей со мной по этим позициям. Проблема в двухпартийности: левые против правых, прогрессисты против консерваторов, глобалисты против националистов и т. д. Политики вынуждены делить позиции на свои и чужие, поскольку просто не могут совпадать со своими политическими противниками ни по каким параметрам. В результате если одни за аборты, то другие непременно против; если одни за однополые браки, то другие за традиционную семью; если одни за Украину, другие обязательно будут "за мир"; если одни за Израиль, другим не остается ничего, кроме как быть за палестинцев; если одни за мультикультурализм, то другие за стену на границе; если одни за глобализацию и международное сотрудничество, то другие за защиту национальной экономики... Уже самое это противопоставление, если вдуматься, является совершенно диким, поскольку сводит сложнейшие мировые проблемы к бинарным схемам и простейшим решениям, которые почти всегда в лучшем случае неэффективны, в худшем – ошибочны.

На доктринальном уровне вам без труда растолкуют, почему тот, кто выступает за ЛГБТ, должен быть за "Палестину от реки до моря". И каким бы заведомо абсурдным ни было это доктринальное объяснение (а "Геи за Палестину", согласно популярному мему, похожи на Chickens for KFC), все равно люди "рассудку вопреки, наперекор стихиям" начинают отстаивать интересы, противоречащие самим основаниям их позиции. В результате мы оказывается в каком-то абсурдном мире, где прогрессистами называют тех, кто защищает политические интересы самых реакционных и обскурантистских сил; где сторонники либеральных свобод, женских прав, прав этнических и сексуальных меньшинств отстаивают позиции тех, кто прямо отрицает права женщин на образование, а права религиозных и сексуальных меньшинств – на жизнь; кто исповедует откровенно расистские взгляды и проповедует геноцидальную идеологию. Всякий, кто не следует этой доктринальной логике, будет объявлен фашистом, расистом, мизогином, гомофобом и "отменен". Иначе говоря, предлагаемая нам сегодня совершенно абсурдная политическая модель такова, что, если ты выступаешь за права геев и трансгендеров, ты почему-то должен быть на стороне ХАМАС, который их… отрицает, а если ты против абортов и инклюзивных туалетов и не веришь в глобальное потепление, то, будь добр, становись на сторону Израиля; если ты против нелегальных мигрантов, ты должен быть сторонником протекционизма и противником глобализации, а если ты за мультикультурализм, то в комплекте с этим идет поддержка Украины… Удивительно ли, что не все готовы подписываться на такое комплексное меню?

Если бы на этом набор составляющих политической повестки завершался, можно было бы как-то смириться с несовпадениями. Но жизнь, оказывается, настолько сложная штука, что все в ней прямо-таки противится простым решениям. Оказывается, можно всем сердцем поддерживать Украину в ее справедливой войне с российской агрессией, но быть против националистических крайностей (пусть и объяснимых условиями войны), отдавая себя отчет в том, что украинское государство чудовищно коррумпировано (в том числе и Россией). Можно быть за контролируемую миграцию, понимая ее неизбежность в условиях демографического вызова, с которым столкнулись все развитые страны, но категорически против мультикультурализма и поддержки религиозно-этнических сообществ, которые трансформируются в настоящие гетто, где бродит ресентимент, антизападничество, культивируются радикальные идеологии, где создаются параллельные общества, делающие невозможной успешную социальную интеграцию мигрантов, являющуюся единственным залогом их экономического процветания. Можно быть за либеральное законодательство в том, что касается однополых отношений и браков, будучи при этом против чрезмерного вмешательства государства в дела школы и сексуальное образование детей. Можно выступать за право на аборты, но быть против атмосферы гендерной травли, направленной как против женщин, так и против ужасных белых гетеросексуальных мужчин. Можно быть за поиск решения палестинской проблемы, не разделяя при этом геноцидальной идеологии "свободной Палестины". Словом, жизнь слишком сложна, как сложна сама природа человека, чтобы упихнуть ее в простые схемы партийных программ.

Конечно, можно и не занимать последовательно этих позиций ("Слава Богу, мы живем в свободной стране!"). Но тогда придется пожертвовать какими-то из них. Например, Украиной, абортами, Палестиной/Израилем, мигрантами, однополыми браками/семейными ценностями… Ну а если ты к этому не готов, вступает логика бинарности, которую политические лидеры напрямую озвучивают, когда, как Трамп, говорят: "Я вам не нравлюсь? Ну тогда будет Камала Харрис, при которой…" Она же, в свою очередь, обращается к недовольным в своем лагере с тем же месседжем: "Я вам не нравлюсь? Ну тогда придет Трамп, при котором…" Не говоря уже о том, что эта негативная электоральная стратегия, ставящая избирателя перед необходимостью выбирать меньшее из зол, разлагает самую ткань демократии (все-таки в большинстве своем люди движимы надеждой на лучшее и голосуют за что-то, а не против чего-то), она находится в вопиющем противоречии с политической реальностью.

Абсурдность этих привязок (геев к ХАМАС, а сторонников инклюзивных туалетов – к торговому глобализму) основана на безальтернативности: если победа Трампа – это "гибель демократии", а победа демократов – это "гибель страны", приходится со многим смириться. И ради победы все средства хороши. Между тем именно на этих привязках и антагонизмах построены политические программы двух ведущих партий в США и Великобритании и множества различных партий в странах Запада с многопартийной системой. Партии эти, сойдясь в правящие коалиции, принимают либо одну, либо другую сторону. Чью? И вот здесь нам придется оторваться от политических программ и вернуться к реальности.

Мне представляется, что современные политические программы потому настолько абсурдны и оторваны от жизни, что питаются ложной патетикой идеальных, абстрактных представлений о человеческой природе. Тысячи лет европейцы воспитывались в иудеохристианской традиции культа любви. Как традиционалисты, так и прогрессисты апеллируют к ней сегодня, указывая – одни – на прогресс в результате гуманизации современного мира, эмпатии, защиты слабых, другие – на необходимость сохранения традиционной семьи и национальных традиций. И в том, и в другом случае в центре повторяемая на разные лады тема любви.

"И море, и Гомер — всё движется любовью…" Так ли? Любовь потому и стала культом, потому и обрела сакральный статус, что в жизни царила отнюдь не она. Увы, в реальном мире все двигалось и движется не любовью, а ненавистью. Но, как говорят сегодня, есть нюансы: если раньше мир двигался повсеместной ненавистью к Другому (врагу, чужаку, сопернику), то сегодня он раскололся на две неравномерные группы: прежнюю – ненавидящих других и относительно новую – ненавидящих себя. Пассионарный авангард двух этих групп, по сути, и составляет сегодня две основные партии в западном политикуме – "правых" и "левых".

Когда-то вторая партия была маленькой сектой иудеев-диссидентов, призывавшей подставлять левую щеку, когда бьют по правой, так прямо и говорившей: "Вы слышали, что сказано: „люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего“. А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас". За две тысячи лет секта превратилась во вселенскую церковь, внесшую огромный вклад в гуманизацию человечества, в то, чтобы человек вышел из животного, стадного, племенного состояния и наконец отказался от ненависти к Другому. Конечно, все религии учат добру. Просто добро они понимают по-разному. И, не будем обманывать себя, точно не все они учат "молиться за врага своего". Об этом была моя колонка здесь "Приключения Пелагеи".

В результате религией современного западного мира стала религия (а точнее – политическая идеология) виктимности. Люди в огромном количестве скорее ощущают себя жертвами, нежели испытывают реальную дискриминацию по гендерным, этническим или возрастным признакам. Этот культ жертвы возник относительно недавно. Современный мир сложился после Второй мировой войны. Центром зла той войны был нацизм, в его центре был антисемитизм, а в эпицентре – Холокост. Но после пережитого евреями геноцида они чудесным образом сумели буквально восстать из пепла, достигнув огромных успехов в различных сферах науки и искусства, политики и финансов, создать успешное государство, чудесным образом выстоявшее в многочисленных войнах против неисчислимых врагов. Мы знаем много чудес в послевоенном мире: "немецкое чудо", "японское чудо", "корейское чудо", "китайское чудо"... Но самым невероятным было все же еврейское чудо: никто из них не поднимался с точки ниже, чем Освенцим. Бессознательно все захотели его повторить, тоже объявив себя жертвами. А когда возникает политический запрос, появится и предложение.

Тут есть и весомый политический резон: виктимность даёт не только моральную почву. Она создаёт ещё и нарратив. Ведь жертва – это всегда жертва зла, а где зло, там и тайна, где тайна, там и заговор. Конспирология – религия современного мира. И политики – ее жрецы. Если, по старой притче, врачи заинтересованы в эпидемиях, а архитекторы в землетрясениях, то политики – в армии жертв. Современная западная политика превратилась в конвейер по производству виктимности. А политики, по сути, окормляют жертв, коими оказался полон современный мир: дети – жертвы взрослого насилия, женщины – насилия мужчин (об этом me too), чернокожие – расизма (об этом BLM), ЛГБТ – предрассудков в отношении сексуальных меньшинств и т. д. Этот бесконечный список жертв был создан в результате продвижения политики идентичности, разделившей общество вместо прежних социальных классов на группы в зависимости от этничности, расы, национальности, религии, деноминации, пола, сексуальной ориентации, социального происхождения, возраста и даже веса. Всех их окормляют "левые". Не у дел оказались назначенные в абьюзеры белые гетеросексуальные мужчины. Но и они недолго оставались брошенными. Свято место пусто не бывает: их окормлением занялись правые, увидев в них жертву глобализации, укравшей их рабочие места и наполнившей их страны мигрантами. Мы живем в постклассовом мире неолиберализма, где больше нет классовой борьбы. А есть война всех против всех – à la guerre comme à la guerre. Что, кроме ненависти, может испытывать жертва по отношению к эксплуататору, абьюзеру, насильнику? Так политика превратилась в perpetuum mobile ненависти и гражданской войны.

Мир всегда развивался неравномерно. Просто раньше, до информационной революции, случившейся в течение последнего полувека, он знал об этом понаслышке. Какой-нибудь британский джентльмен, конечно, полагал, что грабить Индию нехорошо, что рабство – зло, но в результате информационной революции он увидел последствия разрыва в уровнях жизни – и ужаснулся. Ужаснулся настолько, что оказался тяжело поражен стокгольмским синдромом и ненавистью к себе. Но это только джентльмен ужаснулся. Остальной мир (назовите его по-старому Востоком или по-новому – Глобальным Югом) заражен старой доброй ненавистью к Другому (главным образом к этому самому джентльмену), старым, как мир, ресентиментом.

Нет, "спящий Восток" не проснулся. Он возмутился. Тут же найдя виновных не в собственных апатии и инфантилизме, не в собственных трудовой этике и патернализме, не в собственных этатизме и политической культуре, а в процветающем Западе, с радостью откликнувшемся на призыв к покаянию. Между тем мир за пределами Запада живет совсем не покаянием, но тоской по величию. Россия, Китай, Иран, Турция, мусульманский мир – все устремлены к прошлому величию. Запад рвется к прогрессу, тогда как остальной мир смотрит в прошлое. Так было издавна. И хотя величие все еще пока на Западе, он, в отличие от Востока/Юга, не знает, зачем оно ему, и лишился драйва для его удержания. Его активная, самая продвинутая, образованная и продуктивная часть охвачена саморазрушительной ненавистью к себе.

Политики этот разрыв культивируют. Партии вполне определились со своей социальной базой, прочно окопавшись в ней. Они нашли себе не столько электорат, сколько клиентелу, превратившись в партии патронов. Вначале в эту игру включились левые, создав и пестуя армию зависимых от них социально обездоленных, затем на волне прогрессивной повестки включили в нее женщин, сексуальные и этнические меньшинства, а позже и нелегалов. Ведь, например, американские демократы вовсе не всегда были теми леваками и сторонниками прогрессистской повестки, какими мы видим их сегодня. Напомню, что одной из самых влиятельных фигур в Демократической партии США еще в 1960–70-е был Джордж Уоллес, прославившийся своим лозунгом: "Сегрегация сейчас, сегрегация завтра, сегрегация навсегда". Демократы прошли долгий путь от партии, не чуждой расизма, к той прогрессистской силе, которой они позже стали. В этом ее сдвиге активное участие принимали те, у кого сегодня эта партия похищена "прогрессивным кокусом", а внутри него – пресловутым "скводом" и другими радикалами нового поколения. Уход Байдена – это лебединая песня старой Демпартии как либеральной прогрессивной силы. Сейчас произойдет ее неминуемая радикализация, каковая уже произошла с республиканцами. Начиная с Трампа к той же системе клиентелы подключились и они, взявшись за опеку потерявшего все в результате глобализации и брошенного демократами на произвол судьбы пролетариата "глубинной Америки" (выбор Вэнса в этом смысле программный для республиканцев шаг).

Так образовались две партии униженных и оскорбленных, две партии ненавидящих. С одной стороны – политики-демократы и образованные слои обитателей обоих побережий, ненавидящие себя (за колониализм, расизм, гомофобию и т. д. своих предков), и их клиенты, ненавидящие всех остальных за те же прегрешения в отношении их предков. С другой стороны – республиканцы, ненавидящие других (например, китайцев и мексиканцев, "укравших" их рабочие места и разрушивших их патриархальный рай, а заодно и евреев, погрузивших страну в это либеральное болото). И каждая партия борется за своих политических клиентов, плюя на опекаемые их политическими соперниками социальные слои. Обе партии выдвигают не политиков, которые должны думать о национальных интересах, о процветании своей страны, а миссионеров, убежденных, что они пришли спасать страну, мир, величайшую демократию… Одни (ненавидящие других) – от чужаков-варваров; другие (ненавидящие себя) – от реднеков-националистов.

Эти две силы в разных странах Запада называются, разумеется, по-разному. Партий может быть много, и каждая имеет свою повестку, но в ходе выборов и формирования правительственных коалиций они, хотя и смещаются к центру, все же тяготеют к своей электоральной базе и формируют фактически все те же две партии – ненавидящие себя против ненавидящих других. Вот к чему свелось нынешнее политическое противостояние. Это давно уже не левые против правых. И даже, как показывают нынешние выборы в США, не либералы против популистов. Поскольку если раньше популизм доминировал на правом фланге, достигнув апогея в Трампе с его гротескной похвальбой, самолюбованием и хлестаковским враньем, то сегодня он захватил и Демпартию. Даже стилистически демократы все больше сдвигаются к популистской стратегии. Принятый ими на вооружение в ходе нынешней избирательной кампании стиль кандидата, позиционирующей себя как tough cookie leader и одновременно "своя в доску", находится в разительном контрасте с прежними кандидатами от Демпартии, будь то Клинтон, Гор, Обама, Керри или Байден, выглядевшими рафинированными интеллектуалами на фоне обоих Бушей или Боба Доула.

Но главное, конечно, в том, что сегодня мы видим столкновение двух популистских сил с радикалами-расистами в центре. Только одни (ненавидящие других) под антисемитскими и исламофобскими лозунгами, а другие (ненавидящие себя) – под антисемитскими и антизападными лозунгами. Это и неудивительно: сделав свой выбор, партии перенимают черты своего электората. При этом обе партии настолько увлеклись своей новообретенной миссией, что забыли о том огромном большинстве, которое не относится ни к одной из категорий их клиентов-жертв. Их интересы сейчас не выражает никто.

Должен ли мир вернуться к прежнему балансу, обеспечивавшему ему пусть малоприятную, но стабильность и мир? Мне представляется, что для прекращения нынешней турбулентности нужен не возврат, а старая добрая конвергенция: немного западной самокритики Востоку/Югу, немного восточной самоуверенности и уверенности в собственной правоте и собственных ценностях – Западу. К этому в итоге, надеюсь, и придет. Но сколько же должно произойти войн и пролиться крови…

Вот задача для партии, которой нет. Самой нужной сегодня партии. Той самой, за которую я с радостью готов отдать свой голос. И, полагаю, миллионы людей, которые не испытывают ненависти ни к себе, ни к другим. Вместо этого нам предлагается очередной тур в нескончаемой битве убежденных в своей правоте политических нарциссов слева и справа, питающих ненависть и страх друг к другу, заражающих ими все общество и продолжающих раскручивать опасную спираль отстаивания радикальной повестки как слева, так и справа и так и не понявших, что сегодня обществу нужна не их правота (прогрессивная или консервативная), а сбалансированный учет нередко противоположных интересов разных социальных слоев. Ничего подобного на политическом горизонте не только не намечается, но в условиях системы, заточенной на правоту одной из двух партий, такому политику просто неоткуда возникнуть. В результате система, призванная балансировать и согласовывать разные интересы, смягчать противостояние, оказывается годной лишь для раскачки маятника и радикализации политического противостояния. То, что мы наблюдаем сегодня в большинстве стран Запада – длящаяся уже не первое десятилетие холодная гражданская война, – требует создания правительства национального единства/доверия. Но, кажется, доверие – это последнее, что имеется в политическом багаже обеих политических сил, озабоченных лишь одним – губительным проталкиванием своей повестки.

Я не верю в теорию меньшего зла. И поэтому я свой выбор сделал: не выбирать ни одно из зол.

Евгений Добренко – филолог, культуролог, профессор Венецианского университета

Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции​