"Выученная беспомощность появляется, как правило, после нескольких неудачных попыток воздействовать на отрицательные обстоятельства среды (или избежать их) и характеризуется пассивностью, отказом от действия, нежеланием менять враждебную среду или избегать её, даже когда появляется такая возможность. У людей, согласно ряду исследований, сопровождается потерей чувства свободы и контроля, неверием в возможность изменений и в собственные силы, подавленностью, депрессией и даже ускорением наступления смерти".
Несколько лет назад московская подруга моего сына, оказавшись в Париже, увидела большую демонстрацию против принятия очередного законопроекта. Мы сидели в кафе, и она, глядя, как идут и идут люди, недоумевала: "Ну, какой в этом смысл? Они все равно ничего не смогут изменить". Я спросила, почему она так думает. Она ответила, что иначе не бывает, люди не могут через улицу влиять на власть. Она точно знала, что иначе не бывает, потому что не сталкивалась с тем, что иначе бывает. Тот законопроект, кстати, не приняли. Я ей написала: а улица победила. Она ответила: у вас, возможно, но не у нас.
Свобода Украины слишком близко к нашей несвободе
Я могла бы, конечно, прочесть ей короткую лекцию о стране, где улица победила, и о стране, где протесты расстреливали, и о стране, где небольшая в масштабах страны группа людей собралась противостоять перевороту и победила, и о стране, где 300 тысяч выходили на улицу и требовали отмены 6-й статьи Конституции, и эту статью отменили. И всё это ужасное и прекрасное было "у нас". Но она взрослела в иную эпоху, для нее Майдан в Украине мог быть, Майдана в России быть не могло.
Я вспоминала этот эпизод, слушая рассказ чудесных ребят из России, после начала война оказавшихся во Франции. Они сходили на фестиваль российских фильмов "Кино сопротивления", чтобы ещё раз посмотреть "Левиафан" и послушать Андрея Звягинцева. Перед началом сеанса в кинотеатре Cinema Balzac на улице стояла очередь из желающих смотреть кино, а напротив них стояли украинцы и протестовали против показа российских фильмов в Париже. Часть протестующих зашла в зал и тоже посмотрела кино. Это всё я пересказываю со слов ребят, меня там не было. Когда фильм закончился, у зрителей была возможность задать вопросы режиссёру. И одна из украинок, задавая вопрос Звягинцеву, сказала то, что мы сейчас слышим почти каждый день: вы ничего не сделали, чтобы не было вашей власти и, значит, чтобы не было войны. Вы уехали, не сопротивлялись.
Наверное, это одна из самых тяжёлых тем после начала войны. Нет, ни протестное кино, ни слова против войны, ни помощь украинским беженцам, ни протестный отъезд – ничто не отвечает на вопрос: почему вы 22 года терпели эту власть и не сопротивлялись? Вы избирали этого человека снова и снова, вы виноваты. Это "вы" обобщённое. Исходит оно от людей, которые у нас на глазах более 200 дней сопротивляются, под бомбами, теряя детей и взрослых, готовые к любым лишениям, ненавидящие русских солдат, а заодно и всё, что означено словом "Россия". То есть обвинение каждому из нас предъявляют те, кто только и имеют на это право, данное им войной, которую развязала против них Россия.
И никто из нас не сможет им ответить. Разговора не получится. Их обвинение сильнее любых наших аргументов. Потому что они за своё право быть свободными и жить в своей стране, и жить так, как считают нужным, платят собственными жизнями. А мы – максимум героями в тюрьме. Потому что российское оружие направлено на них, и они не хотят думать о чужом страхе, о том, что и против сопротивляющихся в России может быть направлено то же оружие, и уж точно им гарантирована тюрьма. У них нет выбора, надо стоять насмерть. Они не прощают нам несопротивление.
Они хотят, чтобы режим в России разрушали не они (а именно это сейчас Украина и делает), а мы. А вместо этого в Париже показывают российское кино. И они не хотят этого понимать. Вопрос украинцев к нам не про то, где вы были и что вы делали в таком-то году. Их вопрос: почему вы ничего не сделали? Не "не делали", а "не сделали".
Смотри также Упрощение смысла. Андрей Архангельский – об опыте отчаянияПочему? Потому что боялись бунта, бессмысленного и беспощадного, больше, чем Путина? Потому что революция – это кровь, гражданская война, разруха – выученный урок? Потому что, сопереживая и следя с завистью за Майданом или за белорусскими протестами, мы надеялись, что кто-то изменит ход истории за нас?
Мы даже не попробовали? Ну, немного попробовали, но желание нормальной жизни и довольно благополучный быт пробовавших перевесили. После каждого "попробовали" режим методично откусывал от пространства свободы и методично побеждал/унижал/сажал пробовавших. А три четверти страны жили своей жизнью, плевать хотели на всё, и уж точно на пробовавших и их желания, стремления, требования, смотрели телек, голосовали за привычного президента и пусть за довольно убогую у многих, но привычную жизнь. И эта пропасть между телевизионным и не телевизионным народом для большинства была неинтересна, ее и не пытались преодолевать в своем ощущении превосходства над "быдлом". Власть же заботливо эту пропасть охраняла, чтобы, не дай Боже, никому не пришло в голову перекинуть через нее мосты или даже мостки. Потому что белые ленточки интеллектуалов ей не страшны, а вот соединение георгиевской ленточки с белой более чем нежелательно и опасно.
В нашем анамнезе отрицание реальной борьбы за свои права. На протяжении всех 2000-х – если сопротивление, то ненасильственное, потому что мы из страны, где насилие было чрезмерным, где был террор, где были гражданская война, где были колоссальные человеческие потери. Всё что угодно, только не кровь. Ненасильственное сопротивление раз за разом давало даже не нулевой, а отрицательный результат. И этот урок тоже выучен. Отсюда "улица никогда не выиграет против власти", а единственное, чего мы добьемся, – нового закручивания гаек. Есть ещё урок про тех, кто не уехал и не уплыл после 1917-го и не стал сотрудничать с новым режимом. Поэтому – вовремя уехать. Или бежать.
Когда-то в начале 2000-х я спросила одного из олигархов, который участвовал в выборах 1996 года, почему у них не получилось так же объединиться и противостоять Путину, почему вместо этого все поджали хвосты, перекрестившись, чтобы после Михаила Ходорковского не пришли за ними. Он ответил: "Тогда в 1996-м нам нечего было терять, а теперь есть что". Не только им. В итоге потеряли все.
Беспомощность думающих и равнодушие выживающих. Плюс бизнес, заинтересованный в стабильности. А наверху те, кто пришел "навсегда" и кто обеспечивает это "навсегда" всеми находящимися в их руках инструментами.
Режиссёр Звягинцев может ответить украинке: "Я делаю то, что умею". Он делает достойное кино, которое поперёк всему, на чём держится сегодняшняя Россия. И иногда такое кино рассказывает о России больше, чем любая новостная лента. Но украинка не примет этот ответ, потому что российская власть стреляет не по режиссёру, а по ее ребёнку, не в России, а в Украине. Украинке не надо рассказывать нашу историю, потому что довольно долго это была и её история. Но это другой народ. Этот народ пробовал и пытался, проигрывал и снова пробовал и пытался. И победил. За это Путин его и ненавидит. За этот отказ от выученной беспомощности, за веру в себя, за готовность отдать жизнь за свободу и право выбора, за всё то, от чего Путин старательно, всеми доступными ему способами застраховался в России.
Их свобода слишком близко к нашей несвободе. Путин пошёл в Украину, чтобы её забрать, выровнять ландшафт в сфере своих геополитических интересов. И каждый раз в вопросе украинцев "Почему вы не сопротивляетесь?" я слышу не претензию, не упрек, а призыв, основанный на их собственном опыте: "Помогите нам, сопротивляйтесь, не бегите!" И опускаю глаза. Мы не перешли через свой Майдан.
Наталья Геворкян – журналист
Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции