В мае глава Запорожской районной госадминистрации Олег Буряк узнал, что российские военные держат в заложниках его 16-летнего сына. В первые дни после случившегося украинский чиновник пытался договориться об освобождении ребенка. Переговоры не принесли результата, и Олег Буряк решил публично рассказать о случившемся. Он записал видеообращение и выложил его в фейсбук, а затем дал интервью Радио Свобода.
В начале июля Влад Буряк был обменян и вернулся домой в Запорожье. Его отец дал разрешение поговорить с мальчиком, который провел в плену у российских военных больше трех месяцев.
– Расскажите, пожалуйста, как вы попали в плен? Как вы прожили в нем? Что с вами происходило?
– Меня задержали российские военные. После того как меня вывели из машины, после проверки телефона, меня отвели в фильтрационное помещение, которое находилось в кафе "Чумацький стан". Там я два-три часа ждал. Как они мне сказали, они решали вопрос – отпускать меня домой или не отпускать. И уже по прошествии двух-трех часов меня посадили на военный грузовик и отвезли в отделение полиции города Васильевка (Запорожская область Украины. – Прим. РС), а потом отвели в одиночную камеру.
– Знали ли военные о том, кто вы? Они как-то вам давали это понять?
– Сначала они не знали, кто я, но когда начали проверять мои документы, то выяснили, кем является мой отец.
– Они вам говорили, что было причиной вашего задержания?
– Нет, мне ничего не говорили по поводу того, с какой целью меня задержали, зачем меня задержали.
Влад Буряк с отцом и сестрой
– Когда мы разговаривали с вашим отцом в мае, он рассказал, что произошла перепалка с военными на блокпосту, что они увидели у вас какие-то видео и так далее.
– Да, они нашли одну группу "Украина-ньюс". И уже из-за этой группы возник конфликт.
– А что они нашли в той группе? Как развивался этот конфликт?
– Они увидели видео, на котором российским военным (имеются в виду пленные. – Прим. РС) дают телефоны поговорить с родными, и они говорят, что уже хотят, чтобы их вернули домой, что они не хотят воевать.
– И как ваши пленители реагировали на эти видео?
– Человек, который увидел это видео, очень агрессивно на это отреагировал, из-за этого и произошел весь дальнейший конфликт.
– Когда вы попали в СИЗО и в одиночную камеру, что происходило там? Какие там были условия содержания?
– Как только меня привели в одиночную камеру, это была комната 2 на 2 метра. Подобие кровати было сделано из металлических конструкций и досок, был нерабочий туалет. И вот на эту кровать был положен матрас, а сверху было подобие пледа и подушка.
– Как вас кормили? Что вы там делали?
– На протяжении 48 дней в основном меня кормили консервами из сухпайков.
– Пытались ли применить к вам насилие?
– Физическую силу ко мне не применяли, потому что я являлся ценным заложником.
– Запугивали вас?
– Нет, меня не запугивали. В основном я работал, делал то, что мне говорили: мыл полы, помогал по кухне, мыл пыточную комнату. Книжки читал, когда находился в камере.
Смотри также "Я не понимаю зачем". Ребенок в заложниках у российских военных– Книги вам принесли по вашему желанию?
– У нас был человек, который дал мне книги. А потом во время того, когда я работал, разбирал кабинеты от бумаг, от мусора, я уже там нашел 5–10 книг.
– Какие вы выбрали книги?
– Там не было возможности выбирать: какие были там книги, такие я и взял.
– И что там было?
– Из того, что я запомнил – Василий Гроссман "Сталинград", Валентин Пикуль "Честь имею", Владимир Дудинцев "Белые одежды", Николай Островский "Как закалялась сталь" и еще разные были, еще был Достоевский.
– Это были книги российских военных?
– Там в основном были советские книги и украинские.
– То есть это осталось еще от того времени, когда этот населенный пункт был под контролем Украины?
– Да.
– А ваши надзиратели были граждане Украины или тоже россияне?
– Все были только из России.
– А как вы определили, что это россияне?
– Во-первых, они были не украинской национальности. Во-вторых, они не говорили по-украински и носили российскую форму и поддерживали только Россию.
– Вы не могли бы вспомнить, какие разговоры вы слышали, о чем они говорили? Обсуждали ли они происходящие события?
– По большей части они обсуждали пытки, кто человек, за что его взяли, как из него информацию добывать.
– Вы говорите о пытках. Вы знали о том, что там происходили пытки?
– Я не только это знал, я это и видел, я это и слышал. Я общался даже с теми людьми, над которыми проводились пытки.
– А что это были за пытки?
– Пытки заключались в избиении, пытки с помощью тока, электрошокера, иголки под ногти.
– Вы говорите, что общались с людьми, которые через эти пытки прошли. Что это за люди?
– Это был один человек, гражданский.
– Это был гражданин Украины?
– Да, гражданин Украины, который проживал в Васильевке.
– А за что его пытали?
– Он просто попал в глупую ситуацию. Его якобы записали в тероборону и говорили, что он принимал участие в обороне Васильевки.
– А это была правда или это они выдумали?
– Нет, это была ложь.
– А на каких основаниях? Или они вообще не объясняли свои действия?
– Нет, не объясняли, это был донос. И из-за этого доноса он попал в эту ситуацию, его допрашивали: два или три раза по два-три часа его пытали. Поскольку он попытался объяснить, что он ничего не знает, они его не слушали и продолжали пытать.
– Это был участок полиции. Вы все 48 дней там находились? Или вас куда-то этапировали еще?
– Первые 48 дней я провел в следственном изоляторе, в тюрьме. Уже после 48 дней, где-то 26 мая, меня вывезли в Мелитополь в гостиницу.
– Вы находились под конвоем российских военных в гостинице?
– Да, я жил под охраной и контролем российских военных.
– В этой гостинице, кроме вас, были еще какие-то люди в таком же статусе, как и вы?
– Нет, только военные.
– А что происходило с вами в этой гостинице?
Я понял, что жизнь очень ценна
– Мне уже выдали мой телефон, я мог спокойно пользоваться им. Однако телефон тоже проверяли, все сообщения были по принципу: "Привет, как дела? У меня все хорошо".
– Проверяли, с кем вы общаетесь?
– Да, и через интернет проверка.
– Когда они проверяли ваш телефон, они каким-то образом комментировали это, запрещали вам посещать какие-то сайты и так далее?
– Нет, они не запрещали, но мы не затрагивали тему войны. Только самое банальное – бытовые вещи.
– Вы старались этой темы избегать осознанно или вам посоветовали так поступать родители? Вы, по словам вашего отца, созванивались с ними после этапирования в Мелитополь.
– Конечно, я осознанно избегал всех этих тем и общался лишь на бытовые темы.
– Как вас кормили? Вы находились в номере или у вас были особые условия содержания?
– Да, я находился в номере. У меня был интернет, душ. Там был вариант самообслуживания – нужно было спуститься вниз, еду привозили и для военных. Я что хотел, то себе и делал.
– Вы имели возможность убежать? Или вы были под постоянным контролем?
– Я был под контролем. Сбежать я не имел никакой возможности.
– В Мелитополе вы пользовались телефоном. Есть там доступ к украинским сайтам, сайтам международных СМИ? Могли ли вы читать новости?
– Конечно, я мог. Я использовал VPN.
– То есть сейчас на территории Мелитополя, который находится под оккупацией, все сайты отключены так же, как и в России?
– Да.
– А как реагировали российские военные на то, что вы пользуетесь VPN и читаете украинские сайты?
– Во-первых, они не знали, использую ли я другие источники информации, и не обращали на это внимания.
– Когда вас этапировали из СИЗО 26 мая, вы знали, что вас обменяют? У вас была какая-то информация о том, что с вами будет происходить дальше?
– Я ничего не знал, что со мной будет. Просто я надеялся, что меня наконец-то освободят и я пойду домой.
– За это время поменялся ли Мелитополь? Были ли у вас какие-то свидетельства того, что происходит в городе после того, как наступила оккупация? Что вы видели?
– Я ничего не видел. Я ничего не знаю, что происходило в городе с 26 мая по 7 июля.
– А может быть, какие-то обрывки разговоров вы слышали, как российские военные оценивали эту ситуацию?
– Военных было много, но я не контактировал с ними, я не подходил к ним.
– Они использовали в отношении вас какие-то слова типа "нацист", которые сейчас часто используют в отношении украинских граждан? Не запугивали ли они вас?
– Нет, они меня не запугивали. Иногда, да, они говорили про нацистов.
– Насколько сама эта ситуация вас поменяла? Что вы, может быть, поняли, оказавшись в плену?
– Эта ситуация меня очень сильно поменяла. Я вырос психологически. После этой ситуации я кардинально пересмотрел жизнь, кардинально пересмотрел отношение к жизни, я осмыслил, насколько ценными бывают даже такие элементарные вещи, как выйти на улицу погулять, позвонить всем и нормально с ними поговорить.
– Вы говорите, что поменялось отношение к жизни. Что вы имеете в виду?
– Это более глубокое понимание того, что жизнь очень ценна и она может оборваться в любую секунду от любого твоего неправильного даже одного слова.
– Ваше отношение к войне поменялось?
– Нет, оно не поменялось.
– А какое у вас отношение к войне?
– Крайне негативно я к этому отношусь. Я только за Украину, потому что то, что делает Россия, – это преступление против независимого государства, это преступление против человечества, это преступление против свободы людей, против воли людей, против всех прав людей.
– То, что вы говорите о свободе, означает, что вы считаете, что нельзя брать в плен несовершеннолетних?
– Не только брать в плен несовершеннолетних, но и брать в плен других людей и издеваться над ними.
– Пытки, свидетелем которых вы стали, вас как-то поменяли? Вы видели раньше подобного рода пытки, может быть, в кино?
– Нет, я такого никогда не видел, но в той ситуации, даже если я видел пытки и слышал пытки, я не проявлял никаких эмоций.
– Почему?
– Потому что если я начну проявлять эмоции и говорить об этом, то, вероятнее всего я бы уже не вернулся домой.
– У вас был страх, что вы не вернетесь домой?
– Да! В первый момент, когда меня брали, у меня был очень большой страх. Я очень сильно боялся. 48 дней я находился в очень большом страхе.
– А этот страх вас тоже поменял? Или вы пытались с ним как-то справиться? Как вы пытались справиться с этой ситуацией?
– Я старался просто брать себя в руки и пересилить свой страх. Сейчас я еще до сих пор боюсь этой ситуации, но уже не так кардинально, потому что я нахожусь в безопасности, и в принципе со мной ничего не может случиться.
– Вам нужна психологическая помощь, как вы чувствуете?
– Нет, мне не нужна психологическая помощь.