У Бориса Николаевича юбилей, но это невеселая дата. И не только потому, что он ушел из жизни, а еще и по той причине, что самые важные завоевания его эпохи ушли вместе с ним. Причем задолго до того, как он умер.
Такой вот складывается парадокс. Лучшее, что оставил нам Ельцин, практически уничтожено в стране, которую он мечтал видеть свободной, демократической, сильной, богатой. Худшее из того, что он посеял, включая отдельных персонажей и события, порожденные его политикой, празднует победу, разрастается ввысь и вширь, колосится.
Подсознательно или явно мы вспоминаем о Ельцине практически каждый день.
Вглядываясь в так называемого Путина, мы со вздохом отмечаем, что этот новогодний подарочек преподнес россиянам первый президент России. Ну да, известно, что Борис Николаевич был болен и совершил промах, о котором позже сожалел, но от этого не легче – ни ему, ни нам. Мы знаем, что живем внутри его болезни, которую излечит только время. Если излечит.
Смертник, похожий на кавказца, не то на ваххабита Раздобудько, взрывается в "Домодедове", и мы сознаем, что это посмертный привет от Ельцина и его генералов. Он сильно просчитался тогда, зимой 1994-го, начиная войну, такие просчеты еще сравниваются с преступлением, причем в худшую сторону, но от этого тем более не легче. Как и от того, что сам Борис Николаевич позже называл решение ввести войска в Чечню крупнейшей ошибкой в своей жизни.
Мы размышляем о счастливых судьбах равноудаленных олигархов, которые успешно вписались в новую эпоху, став коллективным Абрамовичем при партии власти. И о печальной участи тех, кому пришлось выбирать между эмиграцией и тюрьмой. Это тоже своего рода послание от Ельцина. Он был стихийным рыночником: не любил, но терпел олигархов, не терпел, но любил ворье из ближнего круга. Поэтому капитализм, который был выстроен в 90-е годы прошлого века, оказался столь уязвимым: намертво повязанным с Кремлем и слишком оторванным от общества. Чикагская модель в византийском государстве обернулась против самых ярких и талантливых из тех, кто строил свои независимые империи в опасной близости от власти. Выяснилось, что они беззащитны перед государством и легко заменяемы. Скажем, на друзей по дачному кооперативу "Озеро", православных банкиров или простых чекистов-капиталистов, исполнительных как сама власть.
Список потерь тоже внушителен.
Мы вспоминаем о Ельцине, когда смотрим телевизор, этот каждодневный праздник песни и пляски, бесноватые ток-шоу и развлекательные криминальные новости. При Борисе Николаевиче "ящик" был совсем другим, президент злился, но терпел даже "Куклы". Теперь же о злоключениях бывшего претендента на престол Бориса Немцова мы узнаем только из Интернета, как и о большинстве других достойных общественного внимания событий. Отсутствие свободы слова естественным образом соединяется с исчезновением других, ясно прописанных в ельцинской Конституции прав и свобод: права на демонстрацию, неприкосновенность личной жизни, равенство перед судом. Не говоря уж о выборах, которые в нынешнюю эпоху превратились в нечто совершенно непотребное.
И до чего же горько думать о том, что Борису Николаевичу, пока он был жив, оставалось лишь обреченно наблюдать за тем, как медленно, но неуклонно происходил откат и зажим. Изредка, когда становилось совсем уж невыносимо, Ельцин откликался, выступая против сталинского гимна или отмены губернаторских выборов. "Удушение свобод – победа террористов", – высказался он после Беслана в интервью "Московским новостям", и в тот момент казалось, что он сам ощущает пальцы преемника у себя на горле. Но обычно молчал, покорный правилам игры в политику после отставки и вынужденный жить внутри своей галлюцинации. В России, которую он выбрал.
Эта Россия – на высшем правительственном уровне – тоже соблюдает этикет, поскольку для друзей по тандему уважение к памяти первого президента есть важная составляющая собственной легитимности. Однако этими внешними проявлениями приличий дело и ограничивается. Эпоха Ельцина давно кончилась, убита и похоронена, и галичевские строки о мародерах, несущих почетный караул, звучат в эти юбилейные дни с убийственной актуальностью.
Такой вот складывается парадокс. Лучшее, что оставил нам Ельцин, практически уничтожено в стране, которую он мечтал видеть свободной, демократической, сильной, богатой. Худшее из того, что он посеял, включая отдельных персонажей и события, порожденные его политикой, празднует победу, разрастается ввысь и вширь, колосится.
Подсознательно или явно мы вспоминаем о Ельцине практически каждый день.
Вглядываясь в так называемого Путина, мы со вздохом отмечаем, что этот новогодний подарочек преподнес россиянам первый президент России. Ну да, известно, что Борис Николаевич был болен и совершил промах, о котором позже сожалел, но от этого не легче – ни ему, ни нам. Мы знаем, что живем внутри его болезни, которую излечит только время. Если излечит.
Смертник, похожий на кавказца, не то на ваххабита Раздобудько, взрывается в "Домодедове", и мы сознаем, что это посмертный привет от Ельцина и его генералов. Он сильно просчитался тогда, зимой 1994-го, начиная войну, такие просчеты еще сравниваются с преступлением, причем в худшую сторону, но от этого тем более не легче. Как и от того, что сам Борис Николаевич позже называл решение ввести войска в Чечню крупнейшей ошибкой в своей жизни.
Мы размышляем о счастливых судьбах равноудаленных олигархов, которые успешно вписались в новую эпоху, став коллективным Абрамовичем при партии власти. И о печальной участи тех, кому пришлось выбирать между эмиграцией и тюрьмой. Это тоже своего рода послание от Ельцина. Он был стихийным рыночником: не любил, но терпел олигархов, не терпел, но любил ворье из ближнего круга. Поэтому капитализм, который был выстроен в 90-е годы прошлого века, оказался столь уязвимым: намертво повязанным с Кремлем и слишком оторванным от общества. Чикагская модель в византийском государстве обернулась против самых ярких и талантливых из тех, кто строил свои независимые империи в опасной близости от власти. Выяснилось, что они беззащитны перед государством и легко заменяемы. Скажем, на друзей по дачному кооперативу "Озеро", православных банкиров или простых чекистов-капиталистов, исполнительных как сама власть.
Список потерь тоже внушителен.
Мы вспоминаем о Ельцине, когда смотрим телевизор, этот каждодневный праздник песни и пляски, бесноватые ток-шоу и развлекательные криминальные новости. При Борисе Николаевиче "ящик" был совсем другим, президент злился, но терпел даже "Куклы". Теперь же о злоключениях бывшего претендента на престол Бориса Немцова мы узнаем только из Интернета, как и о большинстве других достойных общественного внимания событий. Отсутствие свободы слова естественным образом соединяется с исчезновением других, ясно прописанных в ельцинской Конституции прав и свобод: права на демонстрацию, неприкосновенность личной жизни, равенство перед судом. Не говоря уж о выборах, которые в нынешнюю эпоху превратились в нечто совершенно непотребное.
И до чего же горько думать о том, что Борису Николаевичу, пока он был жив, оставалось лишь обреченно наблюдать за тем, как медленно, но неуклонно происходил откат и зажим. Изредка, когда становилось совсем уж невыносимо, Ельцин откликался, выступая против сталинского гимна или отмены губернаторских выборов. "Удушение свобод – победа террористов", – высказался он после Беслана в интервью "Московским новостям", и в тот момент казалось, что он сам ощущает пальцы преемника у себя на горле. Но обычно молчал, покорный правилам игры в политику после отставки и вынужденный жить внутри своей галлюцинации. В России, которую он выбрал.
Эта Россия – на высшем правительственном уровне – тоже соблюдает этикет, поскольку для друзей по тандему уважение к памяти первого президента есть важная составляющая собственной легитимности. Однако этими внешними проявлениями приличий дело и ограничивается. Эпоха Ельцина давно кончилась, убита и похоронена, и галичевские строки о мародерах, несущих почетный караул, звучат в эти юбилейные дни с убийственной актуальностью.