Сегодня наш специальный гость – Юлия Синеокая, российский философ, доктор философских наук, профессор Российской академии наук, член-корреспондент РАН по отделению общественных наук. Ныне живет во Франции, где она основала Независимый институт философии.
Сергей Медведев: Как я понимаю, вы уехали из России буквально сразу после начала широкомасштабной войны в феврале 2022 года?
Юлия Синеокая: Я уехала даже немножко раньше, за две недели до войны, так сложились обстоятельства. Не зная, конечно, что она начнется, не предполагая, уехала буквально на несколько дней и потом уже коротко приехала в Россию больше, чем через полгода.
Сергей Медведев: У вас же была своя война в Институте философии, за которой все следили с замиранием сердца?
Юлия Синеокая: Да. Ту войну мы выиграли, благодаря мужеству и достоинству философской общественности, сплотившейся вокруг нас, не только отечественной, но и зарубежной. 20–21 декабря 2021 года неожиданно был назначен исполняющим обязанности новый директор, фигура не очень самостоятельная, но человек, отличающийся очень радикальными, правыми взглядами.
Сергей Медведев: Что сейчас происходит с Институтом философии?
Последние 30 лет Институт философии не был придворным институтом, про него все забыли
Юлия Синеокая: Сейчас угроза, собственно говоря, не устранена. Неделю этот человек, Анатолий Черняев, просидел в кресле директора, не предприняв никаких шагов, и, благодаря усилиям всех и вся, был найден компромисс, его сняли с этой должности. Правда, он до сих пор работает в Институте философии, продолжает писать пасквили и выступать против философов, придерживающихся других взглядов. На его место пришел академик Абдусалам Гусейнов, который до этого больше 17 лет руководил институтом, – фигура уважаемая, признанная в философском сообществе. Он раньше был научным руководителем института, потом стал тоже исполняющим обязанности, до сих пор находится на своей должности, и до сих пор не прекращаются нападки на институт.
Сергей Медведев: Почему власть так интересует Институт философии? Это какой-то передний фронт борьбы за идеологию, как в СССР?
Юлия Синеокая: Последние 30 лет Институт философии не был придворным институтом, про него все забыли. Может быть, это не столько официальная власть заинтересована в свержении академического руководства института, в переделке его в идеологический центр, сколько медиахолдинг "Царьград". Потому что до атаки на институт Дугин, выступая, сказал знаменитую фразу о том, что "сегодня, когда идет противостояние цивилизаций, позиция философов не менее важна, чем позиция генералов, и Институт философии РАН сравним с Генеральным штабом российских войск. Поэтому нам необходимо, чтобы люди были правильно ориентированы, могли бороться с Западом".
Абдусалам Гусейнов
Сергей Медведев: Вы хотите произвести какую-то пересборку гуманитарной конструкции на новой земле?
Юлия Синеокая: Я не рассматриваю наш Независимый институт философии как смену Института философии РАН, или конкурента, или продолжение. Это международная ассоциация, которая возникла в результате начала войны, когда гуманитарии, не только философы, но историки, антропологи, социологи, психологи, не согласные с войной, покинули Россию в знак протеста, стали искать пути продолжения своей профессиональной работы и объединяться. Никто не планировал его создание, никто не мог представить, что все мы окажемся в такой ситуации. Но теперь, оказавшись в ситуации значительно более благоприятной для академической работы, мы стали разрабатывать свои проекты, правила, стратегию. Ведь даже те оппозиционно настроенные люди, которые находятся в России, не могут свободно выражать критическое отношение к происходящему, осмысливать то, что творится. Это наша задача здесь.
Философия по-настоящему создается за пределами тоталитарной зоны
Сергей Медведев: Фактически пересобираются крупнейшие культурные, гуманитарные институции. Так было со Свободным университетом: преподаватели, уволенные из Вышки, просто собрались на новой платформе и решили продолжать свои курсы. То же самое со многими СМИ. Большая часть представителей российской гуманитарной сферы, как стая птиц, снимаются с одного места, перелетают на другое и продолжают жизнь там.
Вам не кажется, что происходит что-то схожее с тем, что было сто лет назад, – с "философским пароходом"? Фактически была дана частичная возможность сохранить гуманитарный, академический, философский потенциал за пределами России, и философия по-настоящему создается за пределами тоталитарной зоны.
Юлия Синеокая: Да, вы правы. Думаю, в какой-то мере и те, кто находятся по ту сторону России, и те, кто остался там, пока даже в более привилегированной ситуации, чем наши коллеги сто лет назад. Мы обладаем современной техникой, которая позволяет нам собираться, не будучи рядом, мы свободно общаемся, будучи рассыпанными по всему миру. В то же время происходящее сейчас в России пока несравнимо с тем, что было там в 20-30-е годы. По крайней мере, люди могут, как в советские времена, заниматься какими-то темами, не вызывающими большого идеологического интереса: аналитической философией, историей античности, Средневековьем, философией сознания животных, темами, которые важны, но не касаются войны.
С другой стороны, да, это не только русская диаспора. Если мы посмотрим на чилийских философов 70–90-х годов прошлого века, там та же самая история. Я не рассматриваю это как трагедию. Конечно, лично для каждого это трагедия, но в глобальном масштабе это расширяет понятие родины, философского мира, расширяет коммуникацию. В конечном итоге, философия, наверное, даже выигрывает, когда этот трагический, катастрофический период заканчивается, мы уже отстраненно смотрим на результаты, получается несколько традиций и новое общение, новые темы, новые имена, новые связи, что очень важно.
Валерий Подорога
Сергей Медведев: Сейчас перед русской философией стоит тема войны, понимания ее как некой онтологической проблемы, которая встала в немецкой философии после Второй мировой войны?
Юлия Синеокая: С экзистенциальной точки зрения, безусловно, стоит. После того, что произошло в Германии, возник огромный корпус текстов, осмысляющих трагедию. После того, что произошло в сталинской России, литература, искусство как-то откликнулись, а философия – практически нет. Был единственный том Валерия Подороги о ГУЛАГе и Освенциме, остальные вскользь писали статьи, проводили небольшие семинары, но глобального проекта не было.
После того, что произошло в сталинской России, литература, искусство как-то откликнулись, а философия – практически нет
Сергей Медведев: Кроме Подороги я никого не могу вспомнить, единственное, может быть Рыклин, у него есть книга "Террорологики", где он переосмысляет это с точки зрения новой французской философии. Но в целом школы осмысления ГУЛАГа и опыта ХХ века в российской философии не было как таковой.
Юлия Синеокая: В Институте философии в последние годы работал семинар, где мы обсуждали эти темы, но никакого труда по итогам мы не смогли издать, просто уже не было такой возможности. С другой стороны, есть какие-то похожие темы. Например, Нелли Мотрошилова, известный историк философии, специалист по Гегелю, Канту, Хайдеггеру, Ханне Арендт, вдруг в 2010-е годы написала две книги по поводу цивилизации варварства. И, вы знаете, это было удивительно! Коллеги от нее отворачивались, говорили: она неофит в этой области, зачем на старости лет она вдруг занимается социальной философией, она прекрасный историк философии, куда она вообще идет, это неинтересно, несовременно… Теперь все, что она писала в те времена, читается совсем иначе. Но это не было четким анализом репрессивной ситуации, это было такое предупреждение об опасности того, что идет. Но это разрозненные эпизоды, два-три имени, не больше.
Нелли Мотрошилова
Сергей Медведев: У вас в институте вы уже как-то обозначаете эти темы?
Юлия Синеокая: Да, у нас есть проекты. Ситуация немножко двойственная: с одной стороны, мы стараемся сохранить себя, те темы, которые люди вели до войны, в чем они являются специалистами, но, естественно, весь фокус, все мысли, интересы сосредоточены на оценке происходящего. Чем может помочь академическая философия в этой ситуации, как из нее выходить? Осознание, перечитывание текстов уже из нынешней перспективы, когда понятно, что все-таки заложены какие-то механизмы, которые воспроизводят эту матрицу, ведущую к катастрофе.
С другой стороны, мы уже думаем и о том, что будет нас ждать, когда война закончится. Например, у нас есть прекрасный проект (Игорь Эбаноидзе его ведет) по радиообращениям Томаса Манна. Он касается не только оценки происходящего во время войны (Томас Манн каждый месяц выступал перед немецкой нацией), но и более позднего времени, когда возник вопрос соединения оппозиции, находящейся за границей, и внутренней немецкой эмиграции.
Сергей Медведев: У вас есть какое-то сотрудничество с украинскими философами? Война породила очень интересный всплеск публичной философии в Украине. Вы следите за этим?
Юлия Синеокая: Конечно, следим. Михаил Минаков открыл профиль на нашем сайте, он один из нас. У нас есть несколько украинских и белорусских философов, но они не открывают профили в целях безопасности. Конечно, у нас остались прежние связи, они реанимируются, но обретаются и новые. Оказавшись в эмиграции в разных странах, наши коллеги знакомятся там уже заново с теми представителями украинской философии, которые пытаются что-то делать и за границей, и, конечно, у себя в стране. Это непросто. Я очень рада, что есть единичные факты взаимодействия, коммуникации.
Михаил Минаков
Сергей Медведев: Каковы достижения русской философии в ХХ веке? Созданы ли какие-то школы, сделаны ли крупные открытия?
Лично для каждого это трагедия, но в глобальном масштабе это расширяет понятие родины, философского мира
Юлия Синеокая: Я занималась этим проектом до войны, но в январе 2022 года вышел том под названием "Философские поколения". Те люди, которые еще живы, могут свидетельствовать от первого лица о том, что их философское поколение внесло в мировую философию.
Конечно, традиция была прервана войной, революцией. Если мы не говорим о традиции академической философии, о дореволюционном русском идеализме, а говорим только о советской традиции, то 20-е годы – это потрясающие имена, потрясающие люди, которые не могли себя реализовать из-за репрессий. Но часть имен известна: это Стэн, Гессен, Луппол, Карев, Ольга Танхилевич, потрясающий философ, уничтоженный репрессиями. Была историком, потрясающим философом Фаина Коган-Бернштейн, которая занималась историей французской философии. В 1952 году при жизни Сталина она издает комментированный том Ла Боэси Этьена "Рассуждения о добровольном рабстве". Это книга, направленная против тирании, рассказывающая, как нужно бороться с тиранией, книга, на которую опирался Руссо, Лев Толстой. Например, такие вещи. О них как-то не говорят, они забыты, неизвестны, но это самое начало советской философии.
30–40-е годы совершенно вымыты репрессиями, они в руинах, ничего важного не происходило, в 50-е тоже. Но в 60-е уже возникает плеяда людей, открытых миру, живущих в мировой европейской культуре, на равных общающихся с философским миром. Это Мамардашвили, Пиама Гайденко. Совершенно потрясающая книга Эриха Соловьева о Лютере.
Лев Шестов
Сергей Медведев: В целом, если брать и эмигрантскую философию, и философию внутри России, были ли созданы какие-то значимые школы, направления, которые оказали влияние на историю мировой философии?
Юлия Синеокая: В эмиграции это фигура Льва Шестова, философа, эмигрировавшего в 1920 году. Жорж Батай считал Шестова своим учителем, без него он не стал бы философом. Ряд можно продолжать. Но это не школа, а с другой стороны, это школа – это человек, который задал свою экзистенциальную традицию. В России была большая школа феноменологических исследований, экзистенциальных исследований, стали изучать восточные философии. То есть какие-то направления выделить, естественно, можно и нужно: философия науки, методология науки, эпистемология. В каждом мировом направлении ничего оригинального, конечно, нет, потому что философия – международное знание, но в каждом направлении есть люди, которые известны в мире, внесли свою лепту.
В 2020 и в 2022 году вышли два тома "Философия во множественном числе". Это была такая задумка – сделать проект, посвященный столетнему юбилею Института философии РАН, и там обозначить такие формулы: что тот или иной философ сделал важного для мировой философии. Предположим, Степин – "Типы научной рациональности", Шпет – "Асоциальные коммуникации", "Диалектика идеального" Ильенкова, "Культура глубинного общения" Батищева, "Экстернализм" Гессена, "Эволюционная психология" и "Когнитивная психология" Ладыгиной-Котс. То есть, в принципе, можно подобрать эти формулы, но какой-то сложившейся школы, кроме школы Подороги, она же в каком-то роде школа Мамардашвили, может быть, школа Мотрошиловой...
Что-то меняется в политике, что-то выходит на передний план, нужно оправдать – берутся цитаты
Сергей Медведев: А что сейчас происходит в России? Это какая-то абсолютно тупиковая ветвь, которая родилась в том числе из русской консервативной религиозной мысли? Зиновьевский клуб, дугинские вещи в связи с этой атакой "Царьграда". Это новое издание научного коммунизма, философия снова становится служанкой власти, идеологии?
Юлия Синеокая: Я думаю, это нельзя назвать ни научным, ни философией. Это такая псевдофилософия, никакой глубокой мысли, глубокой теории за этим не стоит – это просто такая идеологическая реакция ad hoc. Что-то меняется в политике, что-то выходит на передний план, нужно оправдать – берутся цитаты, причем из западной философии, из западного консерватизма, из русской философии, евразийства и делается очень простая идеологическая схема, вербализирующая смыслы, которые представляются в качестве глубокой мысли, ведущей за собой массы. Но это совсем не так. Собственно говоря, это эклектическая идеология с яркими лозунгами. Дугин тоже, кстати, создал в мае 2022 года философский институт под названием "Царьград", где теперь обсуждаются проблемы империи, монархизма, мало имеющие отношения к философии. Или вот центр под названием "Институт Зиновьева" – это вообще no comments: там, по-моему, с философией совсем плохо.
Сергей Медведев: То есть сейчас политика, можно сказать, уничтожила независимую философию в России. Но, как в том "поколении дворников и истопников", может быть, и сейчас пишется где-нибудь в каптерке "Философия одного переулка"?
Юлия Синеокая: Сейчас люди все-таки институционализированы. Философский факультет МГУ функционирует, Институт философии функционирует каким-то образом. В последнее время идет обсуждение, я читаю издающиеся там журналы о русской философии: какой должна быть философия в России. Тоже есть абсолютно здравый подход, речь идет о том, что на самом деле русская философия не изучена, нет ни одного вышедшего в России собрания сочинений известных русских философов, как Бердяев, или Франк, или Шестов, или Соловьев. Они начинались, но они не сделаны, они выходят на Западе, но не в России.
Карл Ясперс
Сергей Медведев: В конце 80-х годов, по-моему, чуть ли не по распоряжению ЦК КПСС издавались "Памятники философской мысли". Мне кажется, что они были прочитаны не теми людьми, эти кирпичи легли в основу нового религиозно-консервативного консенсуса в России.
Юлия Синеокая: Читались они, конечно, выборочно. Вообще, как будто весь ХХ век выпал. Что произошло, когда уже можно было читать, открывались архивы, вернулась вся русская дореволюционная философия, – действительно брались вещи-символы, была выхолощена суть. Для политических партий брались имена философов, которые символизировали определенные ценности. И сейчас эта традиция повторяется (я говорю о том, что происходит не в академической, а в популярной философии). В горбачевское время был популярен Соловьев с его "Толерантностью", "Открытостью мира" и Бердяев с "Правдой коммунизма". Это как-то помогало войти в мировое сообщество. Дальше эпоха Ельцина, приватность жизни России. Россия становится самостоятельным государством, и вот такой легкий консерватизм, его любование семьей, домом, метафизикой пола – вот эти проблемы выходят на передний план.
Перед русской философией действительно стоит задача осмысления опыта насилия и этой войны
Дальше начинается противостояние либеральной антиимперской мысли, и становится востребован, с одной стороны, Георгий Федотов, а с другой стороны, правые имперцы. Но это же не говорит о том, что их концепции рассматриваются. А теперь вообще никто не нужен. Как раньше все апеллировали к товарищу Сталину, и философ в какой-то момент был не нужен, вот и сейчас происходит то же самое.
Сергей Медведев: Перед русской философией действительно стоит задача осмысления опыта насилия и этой войны, так же, как она стояла перед Германией, итогом чего явились книги Ясперса, Гельмута Плеснера "Запоздавшая нация", где он пытается понять, как немецкая культура породила войну. И сейчас перед философией стоит такая же задача, которая, видимо, решается пока что за пределами России.