О трофейном кино знают все. Но была и трофейная музыка.
Он мой любимый дирижер. Мой и Гитлера. Он наш любимый дирижер.
Эту фразу произносит советский полковник Дымшиц в фильме Иштвана Сабо Taking Sides. В российском прокате его показывали под названием "Мнения сторон". Дымшица сыграл Олег Табаков.
Берлин, 1946-й, победа. Почему бы и не пофрондировать. Но американцы, которым он это говорит, ровно противоположного мнения: дирижер Вильгельм Фуртвенглер служил нацистскому режиму и должен ответить за это.
Именно реальный майор Дымшиц (до полковника он не дослужился), еврей и сотрудник отдела пропаганды Советской военной администрации в Германии, спас уникальные записи прославленного маэстро.
Александр Львович Дымшиц родился в Ревеле, но раннее детство провел в Германии. Его дед владел крупным книгоиздательским бизнесом и жил в Берлине. Немецкий был его вторым родным языком. В Германии четырехлетним ребенком он встретил Первую мировую войну. В 1930 году Дымшиц закончил ленинградский Институт истории искусств.
Вильгельм Фуртвенглер дирижировал с 1909 года. В 1922-м умер дирижер Артур Никиш, возглавлявший Берлинский филармонический и Лейпцигский оркестры. Обе короны достались 36-летнему Фуртвенглеру. В 1925-м он дебютировал в США и произвел фурор. На прощальном концерте в Карнеги-холл (Гайдн, Рихард Штраус и Бетховен) публика, как свидетельствует New York Times, аплодировала ему стоя в течение 15 минут. "Надеюсь вскоре вернуться, – сказал он музыкантам Нью-Йоркского филармонического. – И надеюсь всех вас увидеть здесь в следующем сезоне".
Он приезжал в 1926-м и 1927-м, а после больше в Америку не возвращался. В 1928 году Фуртвенглер стал главным дирижером Венского филармонического оркестра и Венской оперы, в 1931-м – музыкальным руководителем Байройтского фестиваля, в 1933-м – Берлинской оперы.
23 марта 1933 года на первом после выборов заседании рейхстага новый канцлер Адольф Гитлер произнес речь, в которой немало внимания уделил культурной политике Третьего рейха:
Одновременно с политической дезинфекцией нашей общественной жизни, имперское правительство будет проводить тщательную моральную чистку всего национального организма. Вся система образования, театр, кино, литература, пресса, радио – все это будет использовано в качестве средства для достижения этой цели и цениться соответственно. Все это должно служить сохранению вечных ценностей, составляющих сущность нашего национального характера. Искусство всегда будет оставаться выражением и отражением стремлений и реалий эпохи. Космополитическая созерцательность стремительно исчезает. На первый план яростно рвется героизм – он будет определять и направлять политические судьбы. Задача искусства – стать выражением этого духа времени.
Музыканты-евреи стали терять работу и покидать Германию. Зная, что Фуртвенглер в любой момент трудоустроится за океаном, нацисты сделали исключение для Берлинского филармонического. Тем не менее маэстро послал гневное письмо Геббельсу. "В конечном счете, – писал он, – единственное различие, которое я признаю, – это различие между хорошим и плохим искусством". Министр пропаганды разрешил опубликовать послание и ответил на него в том же номере берлинской газеты Vossischen Zeitung: "Искусство должно быть не только хорошим, но и связанным с народом, ибо только искусство, черпающее силы у народа, способно в конечном счете быть хорошим и значить что-то для народа, ради которого оно создано".
В ноябре 1933 года наряду с другими руководящими учреждениями культуры в Германии была создана Имперская музыкальная палата. Ее президентом стал композитор Рихард Штраус, Фуртвенглер занял пост вице-президента. Следующий музыкальный сезон ознаменовался "делом Хиндемита". Маэстро планировал поставить оперу Пауля Хиндемита "Художник Матис", однако постановка была запрещена: авангардист Хиндемит был причислен нацистами к представителям "дегенеративного искусства". Кроме того, гитлеровские цензоры могли усмотреть в либретто о художнике XVI века намек на себя: в опере, повествующей об остром религиозном конфликте, есть сцена сожжения лютеранских книг католиками. Вместо оперы Фуртвенглер исполнил симфонию, основанную на той же музыке, написал в газету письмо в защиту Хиндемита, а затем отказался от всех официальных постов.
Позиция Фуртвенглера не осталась незамеченной в Москве. Журнал "Советская музыка" отозвался на "дело Хиндемита" следующим комментарием:
Советский читатель хорошо знаком с "методами борьбы" против всякого прогрессивного движения, которыми пользуются "наци". Это методы жестоких репрессий, зажима и угроз – вплоть до пыток в концентрационных лагерях. Фуртвенглер подал в отставку. Но этого мало. Ему угрожают концентрационным лагерем!.. Нужно ли еще говорить о бесперспективности "национал-социалистской культуры"? Путь ее – путь полного вырождения и деградации.
На личной встрече в феврале 1935-го Фуртвенглер и Геббельс заключили сделку: маэстро получает возможность работать, но отказывается участвовать в нацистской пропаганде. В апреле Фуртвенглер вернулся за дирижерский пульт. В мае его концерт посетил фюрер со свитой. В отличие от зрителей Фуртвенглер не стал приветствовать вождя нацистским салютом. В марте 1936-го он телеграммой отклонил назначение руководителем Нью-Йоркской филармонии вместо уходящего на пенсию Артуро Тосканини. В его телеграмме было сказано: "Политические разногласия неприятны мне. Я не политик, а исполнитель немецкой музыки, которая принадлежит всему человечеству независимо от политических трений. Предлагаю отложить мой сезон в интересах филармонического общества до тех пор, пока публика не осознает, что политика и музыка порознь друг от друга".
"Советская музыка" напечатала по этому случаю заметку, в которой осудила решение Нью-Йоркского филармонического общества:
Фуртвенглер – главный дирижер Берлинской филармонии, – не так давно, после временной опалы, связанной с его недостаточно четкой позицией в отношении к "неарийцам", вновь вернулся в лоно фашистской музыкальной жизни и восстановил свой пошатнувшийся было одно время авторитет. Многочисленные комментарии, касающиеся сенсационного назначения представителя музыкального фашизма на пост директора Филармонии в Нью-Йорке, свидетельствуют о том, что вопросы политики и музыки не так уж далеки друг от друга, как это любят иногда представлять некоторые буржуазные "идеологи"... Даже Американская федерация труда стала в непримиримую позицию и, по сообщению Musical America, собирается запретить музыкантам – членам Федерации – играть под управлением фашистского дирижера.
Тем не менее еще в ноябре 1940 года музыкальная секция Всесоюзного общества культурных связей с заграницей обсуждала возможность приглашения Фуртвенглера в СССР. Выступивший на заседании секции Сергей Прокофьев сказал:
По линии Германии нужно, конечно, всячески поддерживать связь, если это возможно, с дирижером Фуртвенглером. Было бы желательно получить из Германии немецкие музыкальные журналы, а также последние сочинения Рихарда Штрауса, может быть, Хиндемита.
Это был период советско-германской дружбы. Как раз в ноябре Вячеслав Молотов отправился в Берлин на переговоры с Гитлером. А в Большом театре ожидалась премьера вагнеровской "Валькирии" в постановке Сергея Эйзенштейна.
Немецкая кинохроника. Берлинский филармонический оркестр под управлением Фуртвенглера исполняет увертюру к опере Вагнера "Нюрнбергские мейстерзингеры" на заводе "Всеобщей электрической компании" (AEG). 1942 год.
В конце войны Александр Дымшиц работал инспектором по немецкой печати политуправления 1-го Белорусского фронта. В июне был назначен начальником отдела культуры в Управлении пропаганды Советской военной администрации в Германии (СВАГ).
Немцы называли сотрудников отдела "культурофицерами". По словам специалиста Института русской и советской культуры Рурского университета в Бохуме Анне Хартман, изучавшей их деятельность, "о том, как именно советские культурофицеры старались обновить и активизировать радио и прессу, возобновить театральную и концертную деятельность, отыскать пропавших деятелей культуры и помочь им материально и морально, как почтительно относились они к достижениям немецкой культуры, – обо всех этих достославных деяниях остались бесчисленные рассказы и благодарные воспоминания".
Дымшиц и его начальник полковник Сергей Тюльпанов были заложниками сложной аппаратной интриги в Москве, соперничества Суслова и Вышинского за роль главной инстанции во внешней политике (первый был зав отделом внешних сношений ЦК ВКП (б), второй – замом министра иностранных дел). В 1949-м Дымшиц едва не пал жертвой борьбы с космополитизмом. Среди прочих грехов ему вменили в вину постановку "Царской невесты" в Берлине:
В опере имеется ария Лыкова, который, приехав из Германии, восхваляет всё заграничное. На вопрос Грозного: "Ты, молодец, на немцев насмотрелся, что, как у них там за морем живут? Поди-ка там диковинок немало?" (в либретто Льва Мея этот вопрос задает Лыкову Малюта. – В. А.) Лыков отвечает:
"Иное всё и люди и земля…
Города у них большие-пребольшие
И все из камня сложены…
Повсюду в домах убранство чудесное…
А сами немцы ходят богато
И жён нарядно водят, и взаперти не держат, как у нас.
Во всём у них порядок образцовый…
И рвенье неустанное к трудам.
Хваленье воздадим мы государю
За то, что он, как отец, о нас печется
И хочет, чтобы у иноземцев научились мы добру".
Для немца-обывателя эта ария явилась подтверждением гитлеровской пропаганды о преимуществе немецкой расы. После ряда лет, в течение которых ЦК ВКП(б) настойчиво разъясняет нам вредность преклонения перед иностранщиной, не было надобности исполнять за границей эту арию. В современных условиях подобные арии наносят вред нашему престижу.
На самом деле Лыков вернулся из Европы, а немцами в то время на Руси называли любых европейцев.
Мы не знаем в точности обстоятельств вывоза в СССР 1500 магнитозаписей, обнаруженных в берлинском Доме радиовещания на Мазуреналлее, и соответствующей аппаратуры для их воспроизведения и перевода в граммофонные матрицы. Но сделали это именно Дымшиц и Тюльпанов. Адриан Рудомино, занимавшийся в 1945 году отбором и вывозом трофейных книг, вспоминает: "Я видел кучу битых пластинок в полтора моих роста во дворе завода граммофонных пластинок фирмы "Одеон" в Берлине". То же самое могло произойти и с фонотекой Берлинского радио.
"Берлин под контролем союзников" (1988). В этом документальном фильме Ирмгард фон Цур Мюлен мельком показаны и названы по именам полковник Тюльпанов и майор Дымшиц. После их встречи с немецкими литераторами следует симфонический концерт и спектакль по опере Глюка "Орфей и Эвридика".
Записи считались утраченными, пока в 1957 году Апрелевский завод грампластинок не выпустил диск с 7-й симфонией Шуберта в исполнении Берлинского филармонического оркестра под управлением Фуртвенглера. На этикетке значилось: "Архивная запись. Из концертного зала". Она была сделана в декабре 1942 года в Берлине. Пластинка произвела сенсацию в музыкальном мире.
В дальнейшем в СССР были изданы и многие другие записи Фуртвенглера времен войны. О ювелирной работе с этими фонограммами подробно рассказал звукорежиссёр-реставратор Борис Смирнов. Техническое состояние пленки он описывает так:
Повышенный уровень модуляционных шумов и шумов ленты, нелинейные и частотные искажения, фон, "хлопающие" склейки и "подскоки" звука на них, нестандартная ширина ленты, изменение физико-механических свойств: деформация и "сабельность" ленты, ее хрупкость, осыпание рабочего слоя... В общем, целый праздничный набор любой архивной фонограммы...
Однако есть и свидетельства того, что на бесценных пленках Фуртвенглера записывались заурядные текущие радиопередачи. Видимо, по этой причине в 1990 году Советский Союз вернул Германии не все записи. Возвращенные Deutsche Grammophon издал альбомом из 20 дисков.
Помогите мне, Стив. Вы говорите, что отчитываетесь кому-то наверху? У меня тоже есть приказы сверху, с самого верха. Нам нужен Фуртвенглер. Я дам вам взамен целый оркестр, четверых, пятерых дирижеров. Но мне нужен этот, Стив.
Так в фильме Сабо полковник Дымшиц уговаривает американского майора Арнольда. Он знает, что Арнольд – дилетант. Только дилетантам кажется, что музыка – это смешные крючки, расставленные лесенкой на струнах нотного стана, и какая разница, кто размахивает палочкой. Но в том-то и дело, что музыка рождается и умирает в каждом исполнении, и сыграть два раза одинаково невозможно.
На процессе по денацификации Фуртвенглер был оправдан. Картина "Мнения сторон" заканчивается финалом 9-й симфонии Бетховена. Геббельс подходит к сцене и пожимает руку дирижеру. Фуртвенглер перекладывает носовой платок из левой руки в правую и яростно мнет его, как бы вытирая ладонь.
Это документ. Сабо ничего не перемонтировал. Вот немецкий оригинал.
