В 1979–82 годах лидер крымскотатарского движения Мустафа Джемилев находился в ссылке в Якутии, в селе Зырянка, работал на кислородной станции, наполнял ржавые баллоны кислородом. За одним из самых известных советских диссидентов, который к тому времени уже провел почти 9 лет за решеткой, тщательно наблюдал КГБ. В 1980 году в Москве проходила Олимпиада, которую многие страны бойкотировали из-за советского вторжения в Афганистан. Из Узбекистана через олимпийскую Москву к Мустафе Джемилеву в ссылку приехала Сафинар, активистка запрещенного в СССР крымскотатарского движения, и вскоре единомышленники заключили брак.
О событиях 1980 года и о том, что им предшествовало, рассказывает новый украинский художественный фильм "Кислородная станция". Сценарист Михаил Брыных и режиссер Иван Тимченко решили не следовать правилам реалистического байопика. Есть детективная линия (расследование убийства журналиста, написавшего клеветническую статью о Джемилеве), любовная, а также мистическая — Мустафу сопровождают зловещий черный пес и способный становиться невидимым человек со шрамами на спине — его можно принять за ангела с ампутированными крыльями. Важны и аллегорические эпизоды: советская власть в них предстает в виде кровавого фокусника, уверенного, что всех можно держать в узде. Эту уверенность разрушает Мустафа Джемилев, предстающий в виде упрямого Сизифа: он не боится и, несмотря на бесчисленные преграды, опасности и угрозы, продолжает свою борьбу с беспощадным монстром государства. Советское общество изображено в картине без принятой в российском кино последних лет лакировки: это гнусный мир рабов, стукачей и чекистов. Тимченко и Брыныха можно назвать первопроходцами: несмотря на занимательность темы, игровых фильмов о диссидентском движении в брежневском СССР крайне мало.
Работа над "Кислородной станцией" продолжалась несколько лет, съемки завершились в 2023 году, когда Мустафе Джемилеву исполнилось 80. Вскоре после российской аннексии лидеру крымскотатрского народа был запрещен въезд в Крым, и с тех пор он живет в Киеве.
Разговор с режиссером Иваном Тимченко записан на фестивале GoEast в Висбадене.
– Ваш фильм не похож на традиционный байопик. С самого начала вы планировали рассказать историю Джемилева в таким стиле?
Деньги забрали, потому что не хотели ссориться с Российской Федерацией
– В этом фильме очень много спонтанных решений. Мы не подозревали, что есть некоторые табу – вещи, о которых нельзя говорить. Поэтому у нас было время подумать. Нам говорили "нет", а мы не отказывались от идеи сделать фильм, садились и что-то придумывали дальше. Процесс создания сценария не останавливался.
– Табу со стороны украинских продюсеров?
– Нет, была ситуация, когда нам дали государственные деньги другой страны, не Украины, через неделю их забрали, потому что не хотели ссориться с Российской Федерацией. У нас было очень много "нет". Сначала да, всем сценарий нравится, идея нравится, все включаются в работу, а потом многие люди просто исчезали, не отвечали на звонки. Про один кейс нам удалось узнать, а их было больше. Что происходило на самом деле, мы не знаем.
– Неужели антисоветская подоплека фильма кого-то испугала?
– Крымскотатарская подоплека. Потому что до сих пор в России эта тема табу. Идея фильма у меня возникла после аннексии Крыма в 2014 году. В 2015-м начались активные контакты, образовалась продюсерская группа вокруг этой идеи, начались интервью. 2016–17 годы – первые варианты сценария. Но был перерывы. В 2018 году мы сняли той же творческой группой фильм про Иловайск и потом вернулись к этому проекту
– Фильм называется "Кислородная станция". Это не просто место работы Джемилева, тут метафора.
– Абсурд системы в том, что люди заправляют кислородом баллоны, необходимые для промышленности, и в то же время пытаются физически уничтожить Джемилева, сломать.
– Вы не хотели обыграть в названии миф о Сизифе? Ведь у вас есть эпиграф из Камю, и Джемилев пытается поднять камень на гору, а его сбрасывает человек, олицетворяющий советскую власть.
– Нет, но люди, близкие к проекту, считали, что фильм нужно назвать "Мустафа". Была дискуссия, осталась "Кислородная станция", я рад.
– А как Мустафа Джемилев отнесся к вашему проекту? Он человек скромный, и тут игровой фильм, да еще о его знакомстве с будущей женой.
– Что на самом деле он чувствовал, не знаю. Украинские политики очень любят рассказать, как все должно быть, но тут ничего подобного не было. Мы высылали ему не все 8 вариантов сценариев. Самый первый, потом еще один и позже уже финальный. Но мы имели полную свободу.
– Он просто читал эти варианты или спорил с вами?
Его сопротивление и идея возвращения татар в Крым стали своего рода религией, вокруг которой сплотились люди
– Ему очень важны детали. Это история его жизни, он какие-то вещи пытался корректировать. Опять же мы делали художественный фильм, все это понимали.
– Его будущая жена Сафинар говорит гэбэшнику, который за ней следит, что никогда лично не встречалась с Джемилевым. Это было знакомство по переписке. Как эта переписка возникла?
– На тот момент Мустафа Джемилев уже стал легендой. Мне кажется, что его сопротивление и идея возвращения татар в Крым стали своего рода религией, вокруг которой сплотились люди. Очень многие люди писали ему просто, чтобы поддержать. Мы просили оригинальные письма, но нам сказали, что письма остались в Крыму, многое забрали при обысках. Поэтому чуть-чуть их придумали. Сафинар привезла ему кофе и продукты, сигареты, это был порыв сердца. Она просто поехала, не зная, что будет дальше. Нас это задело. Изначально планировался более традиционный байопик от начала и до возвращения в Крым, но мы услышали эту историю и поняли, что надо все строить вокруг нее.
– Помимо любовной истории есть и детектив – расследование убийства журналиста Лунина. Правдивая история или фантазия?
– Как это ни странно, большинство фактов реальные, мы на них основывались. То, что происходило на протяжении многих лет, мы немножко сжали. Был журналист, был и прокурор, который с Мустафой встречался на протяжении многих лет.
– И тут в вашем фильме появляется ангел-хранитель...
– Для меня это Совесть в первую очередь. А в реальной жизни это был молодой парень, спортсмен, которого крымские татары отправили защищать Мустафу, потому что прошел слух, что ему что-то угрожает. Он приехал из Узбекистана и пытался за Мустафой следить. Это не очень долго продолжалось, потому что нужна работа, регистрация, его через несколько дней милиция отправила назад. Реальная история, мы просто ее чуть-чуть переосмыслили.
– Есть еще вставная новелла об Олимпиаде 1980 года. Мы видим студентов, которые едут в Москву вместе с Сафинар, и среди них кубинец: он замечает за окном поезда пожар и хочет его потушить. Зачем понадобился этот персонаж?
Мы хотели показать, что не всё потеряно, что есть молодежь, которая может поменять свое мнение
– Это человек со стороны. Когда ты живешь в этом социуме, ты либо должен стать, как все, либо, как Мустафа, в ссылку уйти. А он гость и немножко свободнее на это смотрит. Если пожар – нужно тушить, нужно помогать; если все будут помогать, то пожар потушим. Наши люди ждут команды, ждут приказа. У них возникает диалог про Ленина, и мы хотели показать, что не всё потеряно, что есть молодежь, которая может поменять свое мнение.
– Есть еще флешбэк – обыск у генерала Григоренко: после 80-х годов вы показываете Мустафу юношей, это начало его диссидентского опыта, когда он приезжает к генералу Григоренко в Москву.
– На самом деле линия Григоренко в первых версиях сценария – это была параллельная линия с Мустафой. Потом мы от нее отказались, потому что она уводила историю от Мустафы. Григоренко – очень интересный персонаж, про него нужно снять отдельный фильм. Но сейчас вообще про кино не думается как-то.
– Тем не менее вы заканчивали фильм, когда уже шла полномасштабная война.
После 2014 года в Украине, даже в Западной, было много людей, которые ностальгировали по Советскому Союзу
– Да. Когда она началась, что мы не думали, что мы его закончим. Потому что, во-первых, все силы хочется куда-то туда – на фронт. Во-вторых, я уже рассказывал, что было столько "нет", что уже даже не верилось. Возможно, в какой-то мере война и помогла его закончить. Потому что чешский фильмофонд поддержал, словацкие компании, шведские компании. Когда мы искали деньги, очень многие просто подходили в зале: чем я могу помочь?
– Вы снимали в Херсонской области перед оккупацией?
– Да. Мы рассматривали Турцию, какие-то схожие пейзажи, но снимали в Херсонской области. Сейчас, к сожалению, это оккупированная часть. В первой сцене снимаются дети крымских татар, их семьи в 2014 году выехали из Крыма. У них была идея не уезжать далеко, жить где-то рядом. Теперь больно смотреть на это, потому что мы не знаем, что с ними, где они сейчас, переехали или остались там.
– Мустафа Джемилев уверен, что в этом году Крым вернется в состав Украины.
– Я не знаю. Столько было разных прогнозов за эти два года войны, сложно сказать, что будет дальше.
– Вы говорили, что главная тема фильма – советская жизнь, репрессии.
– Да, одна из. Потому что после 2014 года в Украине, даже в Западной, было много людей, которые ностальгировали по Советскому Союзу. Хотелось напомнить, какой была эта страна. Плюс война же не только на фронте, это и информационная, и культурная, война, и, к сожалению, Украина чаще проигрывала на всех этих фронтах, чем выигрывала. Мы приезжали в Европу и слышали абсолютно абсурдные вещи. Надо что-то постоянно рассказывать, доказывать. Конечно, фильм с этим может намного лучше справиться.
– А что для вас советская власть?
Советская система полностью ломает человека
– Тотальная тюрьма для людей. Я с детства путешествую, много по Европе и по миру езжу. Очень был долгий период, когда я внутренне должен был спросить у кого-то разрешения: а можно ли? Было трудно от всего этого избавиться. Эта система полностью ломает человека.
– Мустафу Джемилева не сломала. Как вы объясняете его феномен?
– Наверное, нужен был пространству такой человек. В один момент миллионы людей почувствовали себя свободными.
– То есть дар свободы дан свыше?
– Я не знаю, как это работает. Я не верующий человек, но мне кажется, что есть какая-то высшая математика: сходится формула, и в какой-то момент получается результат.
– Ваш фильм полон мистики, он ведь о том, что высшие силы руководят всем.
– Для меня он очень реалистичный. Я бы не сказал, что есть высшие силы, там есть внутренний мир самого Мустафы, который красочнее, чище. Есть персонаж, для меня это скорее Совесть. То есть он появляется в моменты, когда герой задумывается: а может все-таки? И черный пес, который не дает ему пройти. Что-то есть, какие-то преграды.
– Кто ваши учителя в кино?
– Сложно сказать. Наверное, отец показал, рассказал, что такое хорошо.
– Говорят, что в украинском кино после "революции достоинства" тоже произошла революция. Чувствуете ли вы этот подъем?
– У нас появилась возможность снимать. Мой отец-кинооператор ходил на киностудию на протяжении двух или трех лет, когда ничего не снимали, не платили зарплату. Я видел, как умирает кино, каждый день.
– Студия Довженко?
– Нет, "Укртелефильм", но все равно. Он не хотел больше ничего, для него кино – это была жизнь, профессия, всё. Фактически кинематограф умер по разным причинам.
– По экономическим в первую очередь.
– Думаю, что не только по экономическим. В контексте государства это не такие большие деньги, чтобы их не найти. Мне кажется, это была плюс-минус умышленная вещь. Кино передается из рук в руки, а мы потеряли в какой-то момент эту связь. После революции у нас появились возможности. Многие украинские режиссеры не имели режиссерского образования, начинали как операторы, фотографы, журналисты. Кто-то вернулся, кто-то начал свою карьеру. Да, такое возрождение.
– Возможно ли снимать игровое кино о том, что происходит прямо сейчас, или лучше дождаться, когда война уйдет в прошлое?
Единственный шанс, чтобы у нас все было хорошо, – это чтобы Россия стала цивилизованной демократической страной
– Если говорить о том, что чувствуешь, это очень сильно болит. Я не буду объективным, наверное, сейчас я смогу сделать скорее пропаганду. Если говорить про нужно или не нужно, мне кажется, что очень нужно, потому что одно дело, когда выступают политики и говорят сложные умные вещи, большинство в мире может отстраняться. Другое дело, когда мы приезжаем в новую страну знакомиться с новыми людьми и от себя это все рассказываем, разрушаем российскую пропаганду. Мы говорим о том, что мы чувствуем, и, мне кажется, это работает. Давайте начало войны возьмем: миллионы людей убегают из Украины по всему миру. Та же Польша, первая граница, люди в приграничных селах, городках селили у себя людей, звонили власти местной, говорили: делайте что-то. Потом начались красивые выступления и слова. Но сначала просто люди, потому что они видели женщин, детей; все, что у них есть – это кулек с вещами. Мне кажется, что так это работает, без поддержки мы просто перестанем существовать.
– Вы пессимист или оптимист, если говорить о большой политике?
– Скорее пессимист. Россия же никуда не денется. Единственный шанс, чтобы у нас все было хорошо, – это чтобы Россия стала цивилизованной демократической страной, как это сейчас ни странно звучит. Как к этому прийти, я не знаю. Я пока что путей не вижу.
– А что Мустафа говорит?
– Мустафа говорит, что когда волки молчат, шакалы начинают говорить. Должны волки сказать слово.
– Пока они говорят, но не в полный голос.
– Что-то иногда очень аккуратно, с кучей оговорок.
– История Мустафы-Сизифа дает много оснований и для пессимизма, и для оптимизма. Все-таки мы видим, что этот камень на горе, сбросить его окончательно не удается.
– Если говорить о Сизифе, то там скорее вопрос, счастлив ли он, потому что в каком-то смысле это наказание. Он счастлив, ему нравится делать эту работу. Да, это была фактически победа, они смогли победить систему, мечта вернуться была воплощена, но не очень надолго, как оказалось.