Александр Генис: Один из самых заметных признаков глобализации – экспансия западных праздников на Восток. Даже в тех странах, где раньше и не слышали о таких праздниках, как Халлуин или Валентинов день, сегодня уже не нужно объяснять, что это такое. В отличие от навязанных сверху державных торжеств, эти праздники принимаются сами, наверное, потому, что они затрагивают что-то важное в нашем подсознании, - ну и в сознании, конечно. Во всяком случае, я с интересом слежу, как космополитический Валентинов день вытесняет Международный день женщины. 14 февраля мы поклоняемся нежным возлюбленным, 8 марта благодарим трудящихся (на нас) женщин…

Так или иначе, «Американский час», добравшись до Валентинова дня, отметит его сквозной темой, пронизывающей все материалы этого выпуска. Тема эта – взаимоотношения полов, включающая все аспекты войны и мира мужского и женского начала.

Наш специальный «гендерный», как теперь говорят, выпуск, мы начнем с того, что почтим память недавно умершей Бетти Фридан. Одна из самых влиятельных женщин в истории Америки, она, в сущности, создала идеологию современного феминизма, сумев найти ей практическое применение. Часто даже не вспоминая об этом, Америка во многом живет как раз в том обществе, которое придумала для этой страны Бетти Фридан. Если сегодня нам привычны женщины, служащие в полиции, церкви или армии, если нас не удивляют фигуры таких политиков, как Хиллари Клинтон или Кондолизы Райс, то все это потому, что в конце 50-х годов Бетти Фридан подняла бунт против женской идиллии, которую она объявила кошмаром.

Став американской звездой первой величины, Бетти Фридан жаловалась:

Диктор: «Меня часто неправильно понимали. Мне приписывают лозунг: «Женщины всех стран, объединяйтесь! Вам нечего терять, кроме своих мужчин». Это неправда. На самом деле я провозгласила нечто другое: «Вам нечего терять, кроме своих пылесосов».

Александр Генис: А началось все с того, что в безмятежные 50-е годы наделенная блестящими способностями дочь эмигранта из России, психолог по образованию и народный трибун по темпераменту, Бетти Фридан вела жизнь домашней хозяйки, обремененной мужем, детьми и большим пригородным домом. Встретившись на традиционным сборе со своими однокурсницами, она обнаружила, что все, кто достиг того же домашнего рая, считают его адом. Этот, казалось бы, завидный образ жизни порождает постоянную депрессию, от которого нет избавления – ни в домашних заботах, ни в общественных нагрузках, ни в супружеской любви, ни в супружеских изменах, ни в терапии психиатров, ни в транквилизаторах фармацевтов.

Об этом написана книга Бетти Фридан «Загадка женственности». Став Библией послевоенного феминизма, она только в Америке разошлось тиражом более трех миллионов. В этом замечательно написанном труде, который и сегодня читается с тем же азартом, с которым он был написан 40 лет назад, Бетти Фридан звала женщин освободиться от комфортабельного домашнего ярма и стать тем, кем они могли бы быть, если бы им не мешали стереотипы половой психологии. Знаменитая книга подняла революцию за новое равенство женщин, которые потребовали – и добились – своей доли в мужском обществе.

Прожив продуктивную и долгую жизнь (она умерла 3 февраля, в свой 85-й день рождения), Бетти Фридан смогла увидеть плоды начатой ею революции. Ее принципы победили, феминистская утопия стала реальностью, чего бы это ни стоило женщинам.

Об этом написала книгу чрезвычайно влиятельная журналистка Морин Доуд. У этой немедленно ставшей бестселлером книги есть провокационное название «Необходимы ли мужчины?», но она могла бы называться и иначе: «Пиррова победа феминизма».

У микрофона - Владимир Гандельсман.

Владимир Гандельсман: Саша, я бы хотел начать нашу сегодняшнюю беседу с цитаты:

Диктор: «Когда я поступила в колледж в 1969 году, женщины вылуплялись из куколок, освобождаясь от корсетов, подкладных подушечек и прочих условностей. Одни начали имитировать мужчин, другие просто вести себя независимо: курить, выпивать, стремиться к деньгам, принимать противозачаточные таблетки».

Владимир Гандельман: Так начинает свой разговор на тему феминизма автор книги, колумнистка «Нью-Йорк Таймс» и очень красивая женщина Морин Доуд. Мать, воспитывая её, полагала, что до тех пор, пока анатомия у полов разная, никакое мужское одеяние или мужские повадки не сделают женщину мужчиной. Ни о какой одинаковости и равенстве запросов не может быть и речи.

Что дарили такие матери девочкам, когда они становились девушками? Морин упоминает три книги: «Стать женщиной», «365 способов приготовления гамбургера» и «Как найти и удержать при себе мужчину». Следовало быть такой таинственной крошечкой-кошечкой с бантиком на шее. Ни в коем случае не саркастичной. Мужчины этого не любят.

Александр Генис: Как мы знаем, карты смешала сексуальная революция. Для девушки, которая входила в Век Равенства, эти книги быстро стали анахронизмом. Флирт в начале 60-х вышел из моды, а с ним и макияж, и идея «улавливания» мужей в свои сети. Казалось ведь, все проще: никаких игр и выдумок...

Владимир Гандельсман: И напрасно казалось. В 1995 году вышла книга «Правил», - библия наставлений, возвращающих женщину в дофеминистские времена. Наставлений типа: будьте спокойны и таинственны, улыбайтесь, носите черные колготки, заголяйте юбчонку, соблазняя мужчину, который вам нравится...

Наша журналистка, с чьей цитаты я начал, поняла это до выхода «библии», когда ее подруга одолжила у нее ту самую мамочкину книжку «Как найти и удержать при себе мужчину».

Александр Генис: Какие же параметры изменились со времен 60-х?

Владимир Гандельсман: Все нынче шиворот навыворот. Например, деньги. Девиз феминисток: платите нам те же деньги за ту же работу. Естественно, и на свидании феминистки хотели платить на равных, доказывая, что они не приложение и не орнамент социума, а равное мужчине социальное существо. Сегодня чековая книжка – не повод для утверждения равенства. Юное создание больше интересуется своей сексапильностью, чем платежеспособностью. Хочет платить – пусть платит. Это замечательно. Так же, как открыть дверь автомобиля и подать руку. Зачем нарушать ритуал? Сегодня девушка говорит: есть множество способов убедить меня в равенстве, не нарушая «неравного» (в смысле денег) ритуала свидания. Нарушение ритуала – хаос. Сейчас говорят о «девчоночьих деньгах». Изменился даже тип подарков на свадьбу: дарят посуду, фартуки с оборочками из магазинов старой закваски. Поворот к стилю 50-х заметен на любом уровне.

Александр Генис: Еще одна проблема феминизма – бизнес-леди. Что стало с преуспевающей женщиной сегодня?

Владимир Гандельсман : Увы, она зачастую отпугивает мужчин. Морин Доуд рассказывает, что она как высокопоставленный журналист «Нью-Йорк Таймс» отпугнула человека (который впоследствии ей в этом признался), - он хотел сделать ей предложение, но вроде как испугался ее критических способностей. Да еще и вежливо предупредил, что ей никогда не найти пару, - мужчины, мол, любят слабых и податливых. Вот так. Аромат (а лучше бы сказать – сильный запах) женской власти отталкивает. А притягивает... Ну, понятно, что притягивает. Есть там такая фраза: «Женщина, преуспевающая на работе, проигрывает в постели». Таков взгляд.

Александр Генис: Недавно во время интервью одна красивая и преуспевающая актриса выпалила: «Не могу поверить, что мне 46 и я до сих пор не замужем. Сегодня мужчины женятся только на своих секретаршах».

Владимир Гандельсман: Так и есть. И об этом свидетельствуют социологические исследования. Оказывается, что мужчины предпочитают женщин не начальственных еще и потому, что начальственные более склонны к измене. Один из ведущих ученых-биологов Стефан Браун теоретизирует: мужчина хочет свести риск того, что ребенок будет не его, к минимуму.

Александр Генис: Получается, что чем женщина успешнее, тем менее привлекательна?

Владимир Гандельсман: На сегодняшний день, во всяком случае, это так. Есть «устрашающие» цифры. Экономист Сильвия Хьюлет утверждает, что среди женщин с заработком выше 100.000 долларов – 49% не имеет детей, а среди мужчин с таким же доходом бездетных лишь 19%. Вывод: чем больше преуспевает женщина, тем меньше вероятность выйти замуж и завести детей. Женщина, закончившая Гарвард, признается, что скрывала это от своего кавалера, ибо такого рода признание – «поцелуй смерти»: разлука неизбежна. Морин Доуд восклицает в сердцах:

Диктор: «И грустно и смешно! Я происхожу из ирландской семьи. Мои тетки обслуживали знатные американские семьи, были их няньками, уборщицами, кухарками. Я так гордилась, что сделала карьеру, недоступную моим тетушкам. И – пожалуйста: в цене опять прислуга».

Владимир Гандельсман: Понятие красоты тоже изменилось. Когда одна из феминисток писала, что все женщины – зайчики, это не было комплиментом, это был призыв к борьбе. Прошли десятилетия, и «зайчики» вернулись. Свои размышления Морин Доуд заканчивает весьма остроумно:

Диктор: «Я не любила феминисток за то, что эти дамы одевались одинаково, выглядели одинаково и думали одинаково. Они хотели свободы и задохнулись в похожести. Я не люблю сегодняшних юных антифеминисток за то, что они одеваются одинаково, выглядят одинаково и думают одинаково. Суть их поведения – диаметрально противоположна: быть объектом притяжения для мужчин, быть сексуальной, - но результат тот же: удушающее сходство».

Александр Генис: Нашу специальную, приуроченную к Валентинову дню передачу, продолжит особый выпуск «Книжного обозрения», в котором пойдет речь о крайне необычном взгляде на отношение полов. Книгу Норы Винсент «Самодельный мужчина. Путешествие женщины в мужской мир и обратно» представляет слушателям «Американского часа» Марина Ефимова.

Марина Ефимова: На одной странице – два портрета рядом. С первого на нас смотрит яркая молодая женщина с лицом не только красивым, но чрезвычайно интересным и смелым. Это - Нора Винсент, журналистка газеты «Лос-Анджелес Таймс». На другом снимке – молодой мужчина в очках с приятным, но стертым, не запоминающимся лицом. Это - Нэд... точнее сказать, это – тоже Нора Винсент, только в мужском обличье: в костюме, в галстуке, с мужской стрижкой и с двухдневной щетиной, умело выполненной мастером-гримером. Голос Норе за несколько уроков поставил другой мастер – логопед, работающий с актерами. А третий мастер обеспечил ей остальные мужские причиндалы, умело выбранные в магазине « sex shop ». И Нора Винсент отправилась в мужской мир - в надежде понять его и описать с точки зрения женщины.

Первое, что встретило Нору-Нэда на улице, - это равнодушие.

Диктор: «Мужчины перестали меня разглядывать и даже просто смотреть в глаза. Завсегдатаи кафе, в котором я всегда завтракала под пристальными взглядами, не обратили на меня ни малейшего внимания. Став мужчиной, я стала невидимкой».

Марина Ефимова: Первое знакомство Нора-Нэд завела с тремя приятелями, встречавшимися по субботам в кегельбане, - водопроводчиком, электриком и строительным рабочим. Она стала четвертым членом их команды (и ее слабым звеном). И тут Нору-Нэда ждал еще один сюрприз: несмотря на грубый мат, которым эти трое изъяснялись на людях, в своей компании они оказались добропорядочными и доброжелательными парнями. В них не было ни расизма, ни зависти, ни обиды на жизнь, и моральные категории (пусть простые) были для них реальными критериями человеческого характера, а не темой бесед. Хотя их иногда увлекал стриптиз, они относились к своим женам с уважением и нежностью. Троим этим мужчинам, чьи имена, естественно, изменены, посвящены в книге многие наблюдения, включая это:

Диктор: «Они принимают вас за тех, за кого вы себя выдаете - без всяких задних мыслей и подозрений. Если вы работаете наравне с другими и, образно говоря, «не бросаете свой конец бревна», если относитесь к ним с тем же ненавязчивым уважением, что и они к вам, - с вами все в порядке».

Марина Ефимова: Вторым мужским коллективом оказалась группа коммивояжеров в фирме, торгующей развлекательной литературой, куда Нору-Нэда взяли на работу. Там она сразу почувствовала себя персонажем пьесы Маммета «Глэнгери Гленн Росс»: уважение в этом коллективе заслуживалось только высокими цифрами продаж, сочувствие презиралось, моральные критерии отсутствовали, как таковые. Каждое утро продавцам устраивалось что-то вроде энергетической зарядки, во время которой они должны были выкрикивать слово “ juice ” – аббревиатура фразы ( Join Us in Creating Excitement ) –торговый лозунг, который можно перевести так: «Мы создаем ажиотаж! Присоединяйтесь!». Нора Винсент признается:

Диктор: «Их энтузиазм не мог прикрыть отчаяния. Работа была ни уму, ни сердцу - неблагодарная, необязательная, неуважаемая. Но я попробовала, как они, накачать себя возбуждением. К моему изумлению собственный крик завел меня, как пружина, и на день я поддалась их чудовищному ДЖУС-менталитету. В новеньком блейзере, дав волю всему дикому и нецивилизованному, что, как оказалось, таится в моей душе, я превратилась в бульдога с мертвой хваткой, совершила рекордную продажу и заслужила похвалу босса, назвавшего меня при всех «парнем, который твердо знает, чего хочет»...»

Марина Ефимова: Разумеется, мужчина-самозванец не может проникнуть глубоко в мужской мир. Нора-Нэд не могла стать возлюбленным (хотя побывала на свиданиях с девушками и даже получила несколько отказов, которые, к её собственному изумлению, ранили её самолюбие). Она не могла попасть в элегантный клуб, в гимнастический зал, в баню, она не могла обрести опыта долгой мужской дружбы или семейного счастья.

Возможно, именно ограниченность опыта привела Нору Винсент к печальному выводу: чрезвычайно мало мужчин в Америке живут полной жизнью - жизнью, которая бы их удовлетворяла. Возможно, сочувствие перевесило в ней наблюдательность. Так или иначе, Нора Винсент, в образе Нэда, заразилась от мужчин меланхолией:

Диктор: «Я сумела проникнуть в мужской мир не потому, что моя маска была такой искусной, а потому, что мужской мир – это костюмированный бал, где сами мужчины почти всегда в масках. Только в своих группах, без женщин, среди друзей я увидела, как эти маски снимаются».

Марина Ефимова: Разоблачительно-сатирической книги, которой все ждали от этого эксперимента, явно не получилось. Наоборот, Нора Винсент отнеслась с сочувствием даже к агрессивно-плаксивому «Движению мужской солидарности», которое с недавних пор распространилось по всей Америке. Тем, не менее, в целом, я не могу не согласиться с выводом критика Дэвида Кэмпа, хотя суждение это чисто мужское:

Диктор: «Книга Норы Винсент - это 200 страниц честного, сочувствующего, но ни в коем случае не сентиментального рассказа об американских мужчинах. Некоторое разочарование вызывает то, что Винсент немного поддалась всей этой нелепой «виктимологии», то есть идее, согласно которой мужчина в современном американском обществе является главной обиженной стороной и чуть ли не жертвой. Но, кроме этой детали, все остальные наблюдения – такие яркие, богатые, смелые и проницательные, что я с готовностью скидываю с себя маску критика и предстаю перед вами в своем настоящем виде: инертного, небритого мужчины-читателя, который был захвачен этой книгой с самой первой ее страницы».

Александр Генис: Песня недели. Ее представит Григорий Эйдинов.

Григорий Эйдинов: Пожалуй, самым эффектным на 48-й (по счету) церемонии вручения премии «Грэмми» оказалось совместное выступление мульт-группы "Горилаз" и Мадонны. «Эффектным» и от слова "спецэффект", потому что члены "Горилаз" показывают себя на людях только как мультипликационные персонажи, а Мадонна пела и танцевала на сцене с трёхмерной проекцией этих персонажей - как будто бы так и надо.

Другой сюрприз устроил сэр Пол. Впервые в истории «Грэмми» на церемонии выступил Маккартни. Он спел песню из своего нового альбома - и ещё одну, из прошлой жизни. Легендарный битл неожиданно появился во время рэп-номера, добавив бессмертную " Yesterday " в изначальную мешанину.

Весь вечер был полон таких неожиданных дуэтов и сотрудничеств, особенно в той части, что была посвящена жертвам урагана Катрина и признаниям в любви к раненому музыкальному сердцу Америки - Новому Орлеану.

Были, однако, и другие песни о любви, причем – не только романтической. В Америке ведь в День святого Валентина открытками и цветами часто обмениваются не только влюблённые, но родители и дети. Именно такова тема песни U 2, получившей приз за лучшую запись года - она рассказывает о любви сына к отцу.

Доказавшие, что рок-н-ролл не мёртв, ирландских рокеры « U 2": Иногда тебе просто не справиться одному" ( Sometimes You Can ' t Make It On Your Own )

Александр Генис: Сегодня у «Американского часа» - необычная гостья, которая внесет свою лепту в наш приуроченный к Валентинову дню разговор об отношениях полов.

Элизабет Ивз, бывшая профессиональная стриптизерша, написала ставшую очень популярной книгу под названием "Голая правда о стриптизе", вышедшую в самом, наверное, престижном американском издательстве «Кнопф». Вопросы задает корреспондент "Американского часа" Ирина Савинова.

Ирина Савинова: Как и почему Вы пошли в стриптиз? И как к этому решению отнеслись Ваши родственники и друзья?

Элизабет Ивз: Я – одна из тех, кто попал в этот бизнес из любопытства. Все началось в Сиэтле, в штате Вашингтон. Меня эта профессия привлекала и раньше, очень хотелось попробовать, что это такое. К тому же, я, закончив университет, работала «интерном», добровольцем, то есть без оплаты. Между тем, мне хотелось продолжить образование в аспирантуре, а на это нужно были деньги.

Тогда я почти никому не призналась, чем занимаюсь. Я сказала моему бойфренду, нескольким друзьям, но только не родителям. Объяснять никому ничего не пришлось.

Ирина Савинова: И вы хотите сказать, что они до сих пор не знают об этой стороне?

Элизабет Ивз: Ну, теперь все знают, потому что я написала об этом книгу. Только когда я начала работать над ней, я рассказала все моим родителям. Они сначала расстроились. Я не думаю, что они поняли, почему именно я пошла в стриптизерши, но они смирились.

Ирина Савинова: Какими качествами должна обладать стриптизерша? Наверное, прежде всего - прекрасная фигура?

Элизабет Ивз: Да, красивая фигура не помешает. Согласна. Но есть гораздо более важное качество – умение заманить клиента. Самые лучшие из стриптизерш, красивы они или нет, должны уметь продать, как можно больше так называемых «индивидуальных номеров». Они агрессивны, как продавцы подержанных автомобилей. Умение расположить к себе клиента и удержать его внимание – необходимое качество. Те, кто работают в традиционном стрип-клубе, знают, что тут важнее всего настойчивость.

Ирина Савинова: А есть разница между работой в стрип-клубе и в пип-шоу?

Элизабет Ивз: И там и там раздеваются, но в пип-шоу стриптизерша за стеклом, что исключает физическую близость. Впрочем, поэтому в пип-шоу и зарабатывают меньше. В клубе стриптизерши танцуют на сцене и сходят со сцены, к клиентам-заказчикам, чтобы исполнить заказы на индивидуальные танцы или какие-то другие разновидности номеров по заказу. Главное в стрип-клубе – физические контакты.

Ирина Савинова: Расскажите об истории стрип-клубов, где и когда они впервые появились?

Элизабет Ивз: Непростой вопрос. Я думаю, что Джипси Роз Ли, известная американская стриптизерша, была первой, это было в начале 20-х годов. Она была танцовщицей кафешантана, где юмористические представления перемежались появлением на сцене раздевающихся женщин. Позднее представления становились все более нескромными, дойдя до полной наготы.

Ирина Савинова: Но если нагота полная, то куда же дальше? Какое будущее у стриптиза?

Элизабет Ивз: Я чувствую, что этот бизнес идет к своему закату. Он, может быть, останется только в фешенебельных клубах - Лас-Вегасе и Нью-Йорке. А для стрип-клубов среднего уровня времена наступают очень тяжелые. Я не предвижу вторжения технологий в этот бизнес: может, конечно, будут использовать телекамеры и предоставлять просмотр стриптиза на Интернете, но это не будет настоящий стриптиз.

Ирина Савинова: А какие заработки в этом бизнесе?

Элизабет Ивз: Прежде всего нужно понять, что стрип-клубы такие же разные, как рестораны. Можно поесть за 30 долларов и за 300. То есть, диапазон широкий. В Лас-Вегасе и Нью-Йорке есть клубы эксклюзивные. Там можно получить чаевых на 10 тысяч долларов за раз. Был один такой случай. Конечно, очень редкий. Но за неделю можно заработать три тысячи долларов, если это была успешная неделя. Стриптизерши платят клубу за право выступать на его сцене. Даже если они там ничего не зарабатывают. Если в какой-то вечер владелец клуба ставит на сцену слишком много танцовщиц или если мало клиентов, то денег заработать не удается вообще. В целом, танцовщицы могут жить, как представители среднего класса. Но долго работать не удается, до тридцати лет, не больше. Стриптиз – работа только для молодой женщины.

Ирина Савинова: Можно сделать карьеру в этом бизнесе?

Элизабет Ивз: Не думаю. Потому что никогда нет недостатка в молодых девушках. Такова природа бизнеса – все держится на том, как вы выглядите. Можно продолжать танцевать до тридцати, но дальше, до сорока, никто не работает. Так что это тупиковая работа. Разве что можно стать менеджером клуба или владельцем. И заметьте, что это трудная физически работа: вы все время на ногах. Да, продвигаться на этой работе не удается.

Ирина Савинова: Давайте поговорим о другой стороне стриптиза: не только на Вас смотрят, но и Вы смотрите на клиентов. Воспринимаете ли вы их, как личностей?

Элизабет Ивз: О некоторых я узнавала больше, одни казались мне интересными людьми. Большинство же клиентов я просто не вижу. Мне все равно, кто они такие. Это деловая операция: они платят, мы танцуем. Мы не думаем о них, как о возможных спутниках жизни или друзьях. Мы только замечаем, вежливы ли они и сколько дают на чай.

Ирина Савинова: Что такое – хороший клиент?

Элизабет Ивз: Тот, кто хорошо платит, кто не напивается. Кто понимает, что это деловая операция: он платит и получает взамен сервис. Это как если бы он пошел в химчистку.

Ирина Савинова: А можете вспомнить, кто был Вашим самым плохим клиентом?

Элизабет Ивз: Когда я работала в пип-шоу в Сиэтле, попадались клиенты, которые любили командовать. Скажем, повернись так или этак, наклонись, подойди ближе и тому подобное. Это грубо. Таких клиентов я не люблю.

Ирина Савинова: Элизабет, что такое стриптиз: спорт, искусство, секс?

Элизабет Ивз: Все вместе. Мы продаем иллюзию секса, фантазию на тему секса, создаем у клиента приятный мираж. Он знает, что платит за наш сервис, но он платит и за то, что при этом чувствует себя неотразимым, как Джеймс Бонд. Тут есть и психологический момент, есть и сексуальный момент, и есть момент артистический. То есть, мы танцуем, мы творим, много зависит от того, как мы это делаем. И конечно есть момент атлетический – то, что мы делаем, физически трудно.

Ирина Савинова: Вы когда-нибудь встречали стриптизерш из России? Чем они отличаются от других?

Элизабет Ивз: Да, я встречала несколько девушек из России, они работали в стрип-клубе в Сиэтле. В Америке существует стереотип женской красоты: стройная, блондинка. У россиянок как раз такой вид. Они нравятся американцам. В остальном, они мало чем отличаются от американских стриптизерш. Разве что тем, что не все бегло говорят по-английски, а это необходимо.

Ирина Савинова: Расскажите о вашей книге.

Элизабет Ивз: Случилось все так: я ушла из стриптиза, стала журналисткой, продолжила свое образование. А идея написать книгу все сидела у меня в голове. Я поехала в Сиэтл, начала интервьюировать бывших коллег. Провела с ними много часов, ходила буквально по их следам, задавая вопросы, не только о работе, но и жизни в целом. Меня интересовало, какой отпечаток наложил стриптиз на их жизнь, в том числе – на их сексуальность. Книга частично опирается на мой личный опыт, частично – на опыт других женщин, работающих в стрип-клубах, пип-шоу, на вечеринках холостяков.

Ирина Савинова: Что говорит Ваш издатель? Книга успешная?

Элизабет Ивз: Да, после первого издания в твердом переплете сейчас она выходит в мягком. Так что издатель доволен.

Ирина Савинова: Кто ваш читатель?

Элизабет Ивз: Точной статистики у меня нет, но я знаю, что, в основном, книгу читают молодые женщины. Читают из любопытства, чтобы узнать подробности о стриптизе, узнать секреты сексуальной притягательности, узнать, как стать желанной.

Александр Генис: По уже давно установившейся традиции в Валентинов день наша рубрика «Картинки с выставки» устраивает экскурсию в нью-йоркский Институт костюма.

Я не хочу этим сказать, что наряды интересует только женщин (это было бы по нашим временам политически некорректным), но все же не станем спорить, что дамы интересуется модами больше, чем, скажем, стрелковым оружием.

Продолжая традицию, мы на этот раз расширим географию, посетив «Купер-Хьюит», единственный в Америке музей, целиком посвященный дизайну. Сейчас здесь проходит привезенная из Японии выставка «Цвет в истории костюма», которую отправил на гастроли Киотский музей мод.

Это – бесспорно, самая яркая выставка в нашем по-зимнему монохромном городе. Кураторы (во главе с хозяйкой музея Барбарой Блемник) создали шоу, стирающую грань между выставкой и театром с той же решительностью, с какой современные модельеры уничтожают границу между нарядом и произведением искусства. Сотня экспонатов, покрывающих три века в истории костюма, сгруппированы не в хронологическом, а в цветовом порядке. Каждому цвету отведен свой зал с соответствующей подсветкой и обоями. Разложив экспозицию, как радугу, выставка дает каждой краске рассказать свою историю.

Первым на сцену выходит желтый.

Диктор: В Средние века желтого избегали, считая его цветом еретиков (отсюда звезды Давида, которых заставляли надевать евреев в гетто). В Китае, однако, желтые ткани разрешалось носить только императору. В 18-м веке вместе с модой на все китайское желтый стал популярен при французском дворе, а потом и во всей Европе.

Александр Генис: Память об эпохи шинуазери с ее дворцовой игрой в китайцев хранит пышное платье 1760-года из тяжелого золотого шелка, изящно отделанное черной парчой.

Диктор: Самый дорогой в ренессансной палитре синий цвет долго считался привилегией королей. В 18-м веке он стал любимой краской рококо. Поэтому на портретах Буше и Фаргонара так много дам в синих платьях.

Александр Генис: Однако мне в синем зале больше всего понравилась не старинные наряды, а некая джинсовая фантазия с воланами, использующая грубую ткань «деним» для создания, я бы сказал, скульптурных эффектов.

Диктор: Красный издавна считался цветом войны и любви, причем - продажной. Именно поэтому он шел на офицерские мундиры и красные фонари для портовых городов. Однако в середине 19 века, с изобретением дешевых и стойких к стирке анилиновых красок, впервые женское белье, которое раньше делалось только из белого, некрашеного хлопка, стали шить из тканей волнующего красного цвета.

Александр Генис: Чему свидетель сложный, как рыцарские доспехи, алый корсет из Британии 1870-го года.

Диктор: Белый цвет дамских костюмов стал популярен в связи с раскопками Помпей, открывших в Европе эпоху неоклассицизма. В ампирной моде ей соответствовали платья из чисто белой прозрачной ткани из тончайшего хлопка.

Александр Генис: Эти все еще изящные платья, убирающие девушку, как античную статую, обильно представляют на выставке бальные наряды наполеоновской эры, которые мы себе так хорошо можем вообразить по роману «Война и мир».

Диктор: Черный цвет, который раньше носили только во время траура, вошел в моду наперекор всем остальным. Когда химия в начале 20-го века сделала цветную одежду доступной для всех слоев общества, дамы высшего света отказались от цвета вовсе.

Александр Генис: В последнем, темном, как пещера, зале, главный экспонат – знаменитое черное платье Коко Шинель. Представленное ей в 1920-м году, оно так и не вышло из моды, судя по тому, что даже накануне любящего розы Валентинового дня большая часть элегантных посетительниц выставки щеголяли нарядами всех оттенков черного.

Ну а теперь, после того, как мы рассказали о цветовой символике костюма, давайте Соломон, поговорим о цвете в музыке.

Соломон Волков: Для того, чтобы поговорить о цвете в музыке, нужно сначала сказать несколько слов о содержании в музыке вообще. Есть известная точка зрения, когда-то сформулированная Игорем Федоровичем Стравинским о том, что музыка ничего не выражает кроме самой себя. Это, конечно, экстремистский взгляд, выраженный в афористической форме, но, как ни странно, у этого взгляда довольно много приверженцев. Я все время сталкиваюсь с людьми, которые с пеной у рта мне доказывают, что музыка ничего не выражает, ничего не изображает, что она только является собою и больше ничем.

Александр Генис: Формой без содержания.

Соломон Волков: Да. Мне очень странно даже с этими людьми спорить, настолько мне очевидной представляется противоположная точка зрения, согласно которой, музыка вся насквозь изобразительна и повествовательна, даже если она формально не является, как принято говорить, программой, то есть если не заявлено самим композитором некое содержание. И чем старше я становлюсь, чем больше мой опыт, в частности, опыт общения с композиторами и творцами вообще, тем более я склоняюсь к моей точке зрения. Потому что, когда я разговариваю с композиторами, выясняется, что даже если они назвали свой опус, например, «Симфония номер 13», или «Композиция номер 20», они все равно в итоге признаются, что был такой-то импульс, они попытались выразить такое-то настроение, такое-то содержание.

Александр Генис: Известно, что Малер пересказывал своей жене симфонии, но тайно, так, чтобы никто не узнал, о чем они.

Соломон Волков: В том-то и дело. Поэтому, раз музыка вся, так или иначе, насквозь изобразительна и повествовательна, то отсюда следует и то, что, слушая музыку, мы можем представлять какие-то сопутствующие этой музыке вещи, например, воображать связанные с музыкой некие цвета. И для начала я бы хотел показать фрагмент из вальса Иоганна Штрауса, который называется «На прекрасном голубом Дунае». В данном случае, автор помогает уже слушателю, он дает название и обозначает цвет. И мне кажется, что те, кто послушают эту музыку, увидят, именно, голубой Дунай.

А теперь мы перейдем к более занимательной проблеме. Связана она с тем, что у нескольких знаменитых композиторов были свои собственные представления о том, с какими цветами какие музыкальные тональности связаны. И двое из этих композиторов, русских композиторов, Римский-Корсаков и Скрябин, составили соответствующие таблицы. В этих таблицах, где проставлены тональности, рядом с ними находятся цвета, с которыми, для данного композитора, данная тональность ассоциируется. Так вот, тональности-то одни и те же. А вот цвета у этих двух композиторов не совпадают.

Александр Генис: Каждый видит свой цвет.

Соломон Волков: да. И вот я предлагаю нам с вами провести такой эксперимент. Мы будем слушать фрагмент музыки в определенной тональности, я буду сообщать, как видели эту музыку Римский-Корсаков и Скрябин, а прослушав эту музыку, каждый из нас скажет, в какой цвет для него окрашена эта музыка.

Александр Генис: Это интересная игра.

Соломон Волков: Первый отрывок это фрагмент из «Первой симфонии» Бетховена, тональность до мажор. У Скрябина она ассоциируется с красным цветом, а у Римского-Корсакова - с белым.

Итак, Саша, красный или белый? В чьем вы лагере – Скрябина или Римского-Корсакова?

Александр Генис: Это белая музыка, я вижу бальный зал.

Соломон Волков: Абсолютно с Вами согласен, я тоже считаю, что это белая.

Следующий номер – Чайковский, «Серенада для струнных», тоже до мажор. Нам тоже нужно выбрать между красным или белым.

Александр Генис: По-моему, это красный цвет, цвет винного бархата.

Соломон Волков: Абсолютно с Вами согласен. Скрябин, в данном случае, был прав. Значит, до мажор может быть также и красным.

Теперь тональность ля мажор, которая для Скрябина ассоциировалась с зеленым цветом, а для Римского-Корсакова - с розовым. Фрагмент из «Симфонии номер 7» Бетховена в ля мажоре.

Александр Генис: Зеленая музыка, зеленая, как весенняя трава. Я, как заяц, чувствую.

Соломон Волков: А тут мы с Вами разошлись. Для меня это, определенно, музыка розового цвета. Я, в данном случае, нахожусь в лагере Римского-Корсакова, а Вы присоединились к Скрябину.

Александр Генис: Ну что ж, я в неплохой компании.

Соломон Волков: Теперь, как наши два классика видели тональность фа мажор? У Скрябина склонность к красному цвету, и фа мажор для него был окрашен красным. А для Римского Корсакова фа мажор был зеленого цвета. «Пасторальная Симфония номер 6» Бетховена.

Александр Генис: Как странно. Мне кажется, что пасторальная симфония предусматривает зеленый цвет. Потому что красный цвет тревожный, а пасторальная симфония, в первую очередь, подразумевает покой. А зеленый цвет, как известно, и производит на нас именно такое, успокаивающее действие.

Соломон Волков: Для меня тоже, безусловно, зеленый. И первый мой импульс был, когда я узнал, что это пасторальная симфония, казалось бы, что должен быть зеленый, что я буду склоняться на сторону красного. Невозможно сопротивляться. Здесь настолько ясно проецируется зеленый цвет, что сомнений никаких на этот счет быть не может. А Скрябин выбирает красный для этой тональности. Но, в большинстве случаев, мы с Вами оказались на стороне Римского-Корсакова. Значит, у него был более приемлемый для нас цветной слух.

Александр Генис: То есть, нам более понятно его цветовое видение.

Соломон Волков: Да. И, в заключение нашего разговора о цветовой символике, мы покажем отрывок из произведения в тональности соль мажор. Мы уже с Вами не будем выбирать, а предоставим это нашим слушателям. Только сообщим, что Скрябин эту тональность видел оранжево-розовой, а Римский-Корсаков коричнево-розоватой. «Серенада для струнных» Чайковского, вальс в соль мажоре.