Марина Тимашева: В Ульяновске состоялся первый театральный фестиваль под названием "Театр и его время", приуроченный к 220-летию театра в Симбирске-Ульяновске. В течение недели свои работы показали драматические театры из Оренбурга, Калуги, Самары, Казани и Государственный академический Малый театр. Ульяновский драматический на правах хозяина представил три спектакля в постановке художественного руководителя театра Юрия Копылова. Копылов признает, что на сей раз всех участников фестиваля объединили только юбилейная дата и географическая близость к Ульяновску. Но в будущем, по его словам, город намерен устраивать подобные фестивали раз в два года. Рассказывает Сергей Гогин.
Сергей Гогин: Дата начала театральной жизни в Симбирске, таково историческое название Ульяновска, довольно условна. Ульяновский краевед Жорес Трофимов предложил отсчитывать ее от 1785 года, когда симбирский помещик Николай Дурасов, владелец крепостного театра, подарил губернскому дворянству здание, где выступали крепостные артисты. Отсюда возникла круглая красивая дата – 220 лет. Хотя исследования того же Трофимова показывают, что первый постоянный театр в Симбирске был построен только 60 лет спустя, да и то, из дерева. А стационарный театр из камня появился только в 1879 году. В то время в городе выступали исключительно кочующие труппы артистов. Постоянный состав появился уже в советское время. В разные годы в Симбирске выступали такие известные актеры, как Андреев-Бурлак, Стрепетова, Бабанова, в начале прошлого века здесь работал режиссер Таиров. Поскольку фестиваль «Театр и его время» был приурочен к несколько искусственной дате, особенности его отыскать трудно. Зато можно говорить о его значении для города, для публики, для театров-участников. Вот мнение актера Ульяновского драмтеатра, народного артиста России Бориса Александрова.
Борис Александров: Мы, в принципе, живем в некотором внутреннем болоте. Никуда не денешься. И когда ты приезжаешь, когда ты смотришь, или к тебе приезжают, это совершенно другое дыхание. Не то, что ты сравниваешь - лучше ты или хуже. Это совсем другое: « Вот такой театр может быть». Когда такой обмен или ассимиляция происходит, это не значит, что мы будем делать спектакли, как они, но идет некоторое внутреннее наполнение. Поэтому, я думаю, что у нас не хватает фестивалей.
Сергей Гогин: Профессор Высшего театрального училища имени Щепкина, председатель комиссии по критике при Союзе театральных деятелей России Ирина Холмогорова, считает, что «театральная провинция» - понятие, скорее всего, не географическое.
Ирина Холмогорова: На протяжении не очень длинной улицы Тверской, в городе Москве, можно найти несколько театров, которые выглядят вполне «провинциально». Очень важно видеть мировой процесс, видеть, где находишься ты, где находится современный театр.
Сергей Гогин: Ирина Холмогорова вела в рамках ульяновского фестиваля семинар для молодых театральных критиков из стран СНГ. Семинар финансировал Союз театральных деятелей России, который поддерживает русский театр за рубежом. Участники семинара смотрели и обсуждали фестивальные спектакли. Первой в очереди на критику была премьера Ульяновского драмтеатра. Он открывал фестиваль трагедией «Павел Первый», по пьесе Мережковского. «Павел Первый» - еще одно масштабное полотно или, в терминологии Владимира Войновича, «глыба» ульяновского режиссера Юрия Копылова.
Юрий Копылов: Спектакли делаются в сезон, в котором, допустим, шесть-семь названий, и один спектакль обязательно вмещает в себя общетеатральную философскую позицию.
Сергей Гогин: Из мнений, высказанных критиками на семинаре Холмогоровой по поводу этой постановки, можно было бы составить отличную рецензию. Из обсуждения мне стало ясно, что театральный спектакль это сложный организм, состоящий из огромного количества значимых деталей, каждая из которых может добавить достоверности или погубить ее. Например, сверхэрудированный Артем Зорин из Саратова, обозреватель журнала «Рампа», заметил, что в спектакле ульяновцев граф Пален - католик - осеняет себя православным крестом. Зорин считает, что маленький ульяновский фестиваль нужен, прежде всего, зрителю. Ульяновский зритель отличился неимоверным благодушием и кричал «браво» даже там, где следовало бы сделать два вежливых хлопка. Я, например, не пошел бы второй раз на спектакль Оренбургского театра драмы имени Горького «А зори здесь тихие». Эта постановка, в целом, идет по следам известного и гораздо более талантливого телефильма. А вот и детали. Сцена в бане. Роскошные юные женские тела, и не менее роскошное нижнее белье, совсем не военной поры. Говорит Артем Зорин.
Артием Зорин: В конце многие рыдали. Все сидели, как завороженные. Это определенная культура, что встречается далеко не во всяком городе. Да, они не понимают, для чего делается театр, они существуют по законам массового искусства, но, вместе с тем, у них есть привязанность к театру.
Сергей Гогин: Если публика бурно-позитивно реагирует на неудачный спектакль, значит ли это, что зритель не искушен в тонкостях театрального искусства? Говорит критик Ирина Холмогорова.
Ирина Холмогорова : Здесь может быть два толкования. Одно - которое очень нравится самим театрам. Что в городе воспитанный зритель, что спектакль очень хороший и, поэтому, он так горячо был принят публикой. И есть второй вариант, который мне кажется более реалистичным. С публикой сейчас обстоят дела не так хорошо. В театр пришла такая неофитская публика, с одной стороны, которая следит за сюжетом и радуется интересным перипетиям, а с другой стороны, публика, которой очень нравятся развлечения. Меня, например, безумно настораживает и огорчает бесконечное похлопывание, которое возникает в зрительном зале, как только возникает на сцене музыка. Это означает, что в зрительный зал драматического театра пришел зритель с эстрады.
Сергей Гогин: Людей посмотреть, себя показать – этой естественной цели ульяновский фестиваль достиг. Областному драмтеатру он принес и материальные радости. Администрация области не только дала два миллиона рублей на фестиваль, но также подарила театру автобус, передала в распоряжение квартиру, пообещала включить в бюджет следующего года 50 миллионов рублей на ремонт здания. Ранее, губернатор области Сергей Морозов учредил стипендию актерам не имеющим званий. С февраля они получают, в дополнение к зарплате, 500 рублей ежемесячно.
Марина Тимашева: Самара стала третьим, после Москвы и Санкт-Петербурга российским городом, принимающим у себя выставку работ Энди Уорхола. Впечатления самарцев от работ «художника современной жизни» в материале Сергея Хазова.
Экскурсовод: Перед нами выставка, которая называется «Энди Уорхол – художник современной жизни. Представлена она музеем Энди Уорхола в Питсбурге, в США. Первоначально там было более трехсот экспонатов, в том числе и машина, раскрашенная самим Энди Уорхолом. На нашей выставке насчитывается сто пятьдесят экспонатов, то есть, она у нас сократилась почти в два раза. Начнем мы знакомство с самим художником, вот здесь представлена его фотография.
Сергей Хазов: Самарский Художественный музей на полтора месяца принимает у себя выставку работ Энди Уорхола. Идея привезти Уорхола в Самару принадлежала директору музея Анэтте Басс. В январе Аннэты Яковлевны не стало, и выставка, открывшаяся уже после ее ухода, приобрела еще один смысл, став памятью о человеке, чье имя полвека было связано с Самарским художественным музеем.
Энди Уорхола в Самаре ждали. В выставочных залах – переаншлаг, что случается нечасто. Среди посетителей очень много молодежи. Рассматривают полотна, фотографируют, обсуждают. Фотографии, графика, портретная живопись – так, в разбивке на несколько направлений, в нескольких отдельных залах представлено в Самаре творчество Уорхола. На выставке можно увидеть документальные фотографии Энди Уорхола в его мастерской - галерее "Фабрика", портреты Мэрилин Монро на шёлке, рекламные картины и другие работы мастера поп-арта 50-х - 80-х годов прошлого века. Студентке Марине Никитиной очень понравился зал портретной живописи.
Марина Никитина: Что понравилось? Например, работа, перед которой мы сейчас стоим - «Голова девочки». Очень интересная. Такая воздушная, необычная. Полотно – белый лист бумаги и где-то внизу изображен силуэт девушки с развевающимися волосами. Скорее всего – на ветру. Прорисованы брови, глаза и губы. И силуэт плеча. Но почему-то нет носа. Очень интересная тушь. Скорее всего, веяние времени. То есть, он пятьдесят лет назад, даже больше, все это рисовал. Тогда, я думаю, это был креатив. Сейчас просто про него вспомнили – это модно, наверное, стало. Меня заинтересовали работы. Я достаточно мало о нем слышала, к сожалению. И мне захотелось, пользуясь случаем, посмотреть и поподробнее узнать, что это. Мне очень понравились цветы – графика ручкой. По-моему, так и называется – «Цветы». Очень интересно. И работа «Индеец», в розово-голубых тонах, тоже интересно маслом. Пара работ, похожих, так как они были навеяны Пикассо, поэтому что-то общее есть. Кстати, тоже очень понравились.
Сергей Хазов : В отличие от молодежи, представителей старшего поколения самарцев на выставке немного. Пенсионерка Ева Максимова, рассматривающая четыре вариации портрета Мэрилин Монро, поделилась, что пришла на выставку из любопытства, услышав от внучки о художнике, изобразившем банку с консервированным супом.
Ева Максимова : Особенно про супы наслышаны. Но что-то тут мало супов. Как художник – довольно интересно.
Сергей Хазов : Продолжает Кирилл Васильев.
Кирилл Васильев : Пришли, потому что наслышаны. Просто смотрели передачу, и от друзей слышали. А из картин в основном то, что в этом зале выставлено, больше привлекло. В основном, поздние работы, именно шелкография. Мне больше всего в шелкографии нравятся его работы, интересные, я думаю.
Сергей Хазов : Педагог Ольга Рыбочкина вместе со своей дочерью Леной оказались на выставке совершенно случайно, привлеченные афишей рядом с Художественного музеем. Выставку самарчанки назвали магнетической.
Ольга Рыбочкина : Что нас привлекло – только фамилия известная, просто когда-то слышала. А в принципе, я в первый раз все это вижу. Удивило. Скорее, непонятного очень много. Жаль, что нет никакой дополнительной информации. Я смотрю тех, кого узнаю. Если бы какие-то реальные исторические события, может быть, проще было воспринимать.
Сергей Хазов : Особое впечатление произвел на Ольгу Рыбочкину портрет Альберта Эйнштейна.
Ольга Рыбочкина : Насколько я знаю, несмотря на то, что великий ученый, теория относительности, но - ужасно закомплексованный человек. Вот у меня такое впечатление.
Сергей Хазов : Продолжает Елена Рыбочкина.
Елена Рыбочкина : С одной стороны светлая половина лица, с другой – темная. Вообще, такой вопрос возник – вот он Мэрилин Монро, например, рисовал. Она разных цветов. Вроде бы она совершенно, практически с одинаковым выражением лица. А разных цветов все портреты ее. Вот мы никак не поймем, – что он хочет этими цветами выразить? Вообще видно, что практически везде только голова. Вот это тоже удивляет. Но, конечно, больше мне понравились его картины шариковой ручкой. Потому что, он как-то, мне кажется, он смог четко выразить какую-то мысль и вид этого совершенно необычно – луковицы в пяти видах. Всякие его натюрморты тоже очень красивы. То, что банками он занимается, коробками – вот это тоже слышали. Мне хотелось бы, чтобы у меня в доме был натюрморт «Луковица» работы Уорхола.
Сергей Хазов : «Уорхол гипнотизирует изяществом», – поделилась школьница Настя Туманова.
Настя Туманова : Название очень простое – «Рисунок после Пикассо». Просто лично я очень люблю такие черно-белые контрастные вещи всякие. И просто восторг вызывают. Как у зрителя, у меня замечательное впечатление. Очень поднимают настроение такие краски яркие. И очень интересно.
Сергей Хазов : Некоторые посетители с недоумением осматривали экспозицию, откровенно удивляясь – чем Энди Уорхол так прославился в мире живописи? Рассказывает Надежда Карасева.
Надежда Карасева : Это мое личное мнение – человек, конечно, талантлив, но много непонятного. И такую выставку из-за океана везти, конечно, я не знаю – может, не стоило. А может – и стоило. Но мне она не очень-то. От любой выставки, от любых работ должна быть какая-то энергия и приятное ощущение. Молодежи нравится, – а это главное.
Сергей Хазов : Студент Самарской художественной школы Сергей Синицын рассказал, что пришел на выставку потому, что давно является поклонником Уорхола, которого он считает абсолютным гением.
Сергей Синицын : Мы не по порядку сейчас пошли на выставке. Мы сначала посмотрели его рисунки шариковой ручкой, сейчас зашли на фотографии и только сейчас пойдем в основной зал. Я, можно сказать, увлекаюсь Энди Уорхолом. Мне особенно нравится его суповая банка и его манера повторения, то есть повторяющиеся объекты. Я даже знаю, что когда у него был двойник, когда он скрывался от прессы. Считалось, что это возможно, тоже своего рода искусство, своего рода повторение. Если у него всего много на картинах, то и его тоже должно быть много. Но, в основном, достаточно приятная выставка, очень интересно здесь побывать. Энди Уорхол – просто очень хороший художник. Он в чем-то новатор, у него есть в чем-то интересные работы, в чем-то непонятные, в чем-то, мне кажутся дурацкими. Я сам увлекаюсь живописью, сейчас учусь в художественной школе. Я не знаю, чем-то мне нравится. Энди Уорхол, судя по отзывам, достаточно любил себя. Самовлюбленным был человеком. Он и моделью был, в его «Фабрике» были замеры всех его частей тела. Скорее какая-то экспрессия. Естественно, выставки любые нужны. Потому что сюда приходят люди именно те, которые знают, зачем идут. Такие выставки должны проводиться, чтобы расширять кругозор. Я бы повесил у себя дома картину Энди Уорхола с множеством суповых банок. Просто она мне очень нравится.
Сергей Хазов: Выставка Энди Уорхола пробудет в Самаре до 22 апреля.
Марина Тимашева: Сергей Хазов показал нам творчество Энди Уорхола глазами жителей Самары. Честно говоря, этот материал – не свидетельство моей любви к Энди Уорхолу, но знак глубокого моего уважения к недавно умершему директору Самарского музея Аннэте Басс. Я имела честь и счастье быть с ней знакомой, она была личность грандиозная. Заменить ее некем.
Марина Тимашева: Переезжаем из Самары в Челябинск. Здесь прошел фестиваль балета, который возглавляет Екатерина Максимова. Рассказывает Александр Валиев.
Александр Валиев: В Челябинске балет любят, и некоторые звезды отечественного балета отвечают нашим зрителям взаимностью и верностью. Среди них - Екатерина Максимова и Владимир Васильев. Екатерина Максимова, приехавшая в Челябинск в середине марта на фестиваль своего имени, на встрече с журналистами вспоминала свои первые гастроли в промышленном гиганте. Перед поездкой балетная пара сомневалась в любви жителей индустриального города к балетному искусству. Но сомнения оказались напрасными.
Екатерина Максимова: Спектакль задержали, по-моему, минут на 30-40. Люди лезли в окна. Все было переполнено, где-то стояли, висели. Был совершенно оглушительный успех.
Александр Валиев: После оглушительного успеха Максимова и Васильев бывали в Челябинске не раз и не два. Здесь они блестяще выступали, здесь же, затем, передавали свое мастерство уральским танцорам, и ставили новые спектакли. С примой челябинского балета, народной артисткой России Татьяной Приделиной Екатерина Максимова подготовила несколько классических балетных партий. Одна из них - чеховская «Анюта» в постановке Владимира Васильева - была включена в программу фестиваля. Наряду с ней зрители увидели еще одну постановку Васильева – балет «Золушка» - которым фестиваль открывался, а также «Дон Кихота» и «Лебединое озеро». После этого классического спектакля, в котором танцевали солисты «Кремлевского балета» Жанна Богородицкая и Айдар Шайдуллин, я попросил зрителей поделиться впечатлениями от увиденного.
Зрительница: Мне спектакль понравился. Чувствуется, что танцоры выступали с удовольствием, с желанием нас порадовать, на лицах были улыбки. Ну и зрители соответственно отреагировали – аплодисменты, «браво» кричали, что не характерно для классических спектаклей.
Зрительница: Я в восторге от этого спектакля. Прекрасная музыка, красивые декорации, танцы замечательные. Великолепно!
Зритель: Очень хорошо. Замечательный спектакль. Я получил огромнейшее удовольствие. Танцуют хорошо, музыка берет за душу. Сидел в полнейшем напряжении до самого конца.
Зрительница: В нашем Челябинске артисты, по-моему, на уровне. Я считаю, что наша труппа сейчас очень сильная.
Александр Валиев: Мнение о том, что челябинские танцоры не ударили в грязь лицом перед Екатериной Максимовой и ее московскими воспитанниками высказывали многие зрители. Я попросил прокомментировать ход фестиваля, а также его значимость для челябинских артистов балета, педагога-хореографа с 60-летним стажем Тамару Нарвскую.
Тамара Нарвская: Конечно же, в первую очередь, это праздник для города. Потому что, хотим мы или нет, но это та вершинка, куда все стремятся попасть. Попасть посмотреть, сопоставить, насколько «провинциальный» балет может принять солистов из Москвы. Сейчас ведь, по сути дела, периферии нет. Сейчас настолько выросло исполнительское мастерство, что сейчас отличить солистов столичных театров от, так называемых, «провинциальных», наверное, очень сложно. Но, тем не менее, конечно, сопоставление и для тех, кто на сцене, и для тех, кто в зале, это, безусловно, вызывает очень большой интерес. Этот фестиваль является итогом ежегодной работы балетной труппы. И для тех, кто работает у нас, в Челябинском академическом театре оперы и балета, это огромный экзамен на высокое мастерство. И, мне кажется, что это особо ярко проявилось в двух спектаклях. Это, конечно, «Дон Кихот», которым закрывался фестиваль. А спектакль с Татьяной Придеиной это вообще огромный праздник. Я говорю о балете «Анюта». И, конечно, там блистала вся труппа нашего театра.
Александр Валиев: Я встретился с Татьяной Придеиной после фестиваля. Вот, что она сказала о самой идее этого проекта.
Татьяна Придеина: Я очень рада, что фестиваль вновь возродился. Очень буду счастлива, если он состоится в следующие годы. И встреча с великой балериной, с моим педагогом, это всегда большой праздник. Для артистов это очень хорошо - общение со своими коллегами, которых видите на сцене. Это дает еще больший толчок к размышлениям, к новым идеям. А присутствие Екатерины Сергеевны и в зале, и на сцене, всегда дает какой-то новый толчок, вдохновение любому артисту, начиная от кордебалета и заканчивая ведущими солистами. Еще я бы подчеркнула такой момент, что с именем Екатерины Сергеевны связано сохранение классического наследия балета.
Александр Валиев: Татьяна Придеина говорила о том, что профессия артиста балета подразумевает ежедневную, непрекращающуюся учебу. И побывать зрителем на спектакле, где танцуют твои коллеги, занимающиеся с другими педагогами-репетиторами это всегда возможность увидеть что-то новое, интересное, необычное. Отдельно Татьяна хотела сказать о балете «Анюта», в котором она солировала на второй день фестиваля.
Татьяна Придеина: Мне было очень волнительно и приятно танцевать «Анюту» для Екатерины Сергеевны, когда она сидела в зале, потому что прошло несколько лет с тех пор, как мы ее готовили, и могу сказать, что я получила эту партию из первых рук - из рук Екатерины Сергеевны и Владимира Викторовича - я готовила ее в Большом театре под ее руководством, и было приятно узнать положительную оценку после спектакля.
Александр Валиев: Фестиваль планировали завершить грандиозным выступлением Санкт-петербургского театра балета Бориса Эйфмана. Прославленная балетная труппа должна была приехать в Челябинск в рамках своего тура с премьерой прошлого сезона «Карамазовы». Спектакль был поставлен по произведению великого русского классика. Этого не случилось. По некоторым сведениям, тур труппы сорвался из-за низкой продажи билетов в некоторых городах. Что ж, не везде балет любят так, как у нас в Челябинске.
Марина Тимашева: У меня в руках компакт-диск, изданный компанией «Солид-рекордз». Он называется «Свобода джаза» или «Джаз на Свободе» - перевести можно по-разному. Это записи, сделанные на студии радио «Свобода» в 1958-м 1963-м годах, музыкантами оркестра Бенни Гудмана. Они исполнили сочинения Геннадия Гольштейна, Аркадия Островского и Андрея Эшпая. Об истории этой записи я разговариваю с руководителем компании «Солид-рекордз» Андреем Гавриловым
Андрей Гаврилов: Эта история началась несколько лет назад, когда я был в Праге и разговаривал с Иваном Толстым. Уже под конец разговора он меня спросил, слышал ли я что-нибудь про запись, сделанную в начале 60-х годов, когда Фил Вудс, Зут Симс, Арт Фармер и другие музыканты из оркестра Бенни Гудмана собрались, чтобы записать советские джазовые композиции. Я, точно зная, что такой записи не было, сказал ему, что он ошибается. Но он был так уверен, что я, все-таки, не выдержал и, выйдя на улицу, позвонил в Москву двум специалистам по истории советского джаза, которые мне подтвердили, что я прав, такой записи никогда не было, иначе об этом было бы известно. Иван спорить не стал, он просто достал пленку, и на месте меня уничтожил, поставив мне эту запись. Он занимался поисками композиторов, авторов этих пьес, а мне было скорее интересно, что это за история, откуда она взялась. Я перерыл весь интернет и, к своему изумлению, нащупал следы этой истории, одновременно с тем, как Иван это копал это со своей стороны. В двух словах история такая. Когда оркестр Бенни Гудмана уезжал из СССР, музыкантам тайком сунули ноты питерские джазовые музыканты. Примерно также, как, в свое время, писатели тайком совали рукописи отъезжающим западным журналистам, туристам и студентам. Сложилось так, что эти музыканты, приехав обратно в Нью-Йорк, не сразу, но записали кое-что из тех композиций, которые попали в их распоряжение. Эта запись была сделана на Радио Свобода, по инициативе Радио Свобода. И была выпущена пластинка с четырьмя композициями. Мы с Иваном пытались установить тираж, и у нас получилось, что было выпущено около 50-ти экземпляров. Только для подарков. И все. Дальнейшие следы этих записей исчезали в пучине времени. Но Иван нашел еще одну совершенно фантастическую вещь. Он откопал где-то в архивах репетицию этих музыкантов или, вернее, запись, когда они пробовали разные варианты – немножко другая скорость, немножко другая аранжировка. Все это и стало основой этого диска.
Марина Тимашева: Андрей, теперь по поводу самих этих произведений.
Андрей Гаврилов: Поскольку музыканты оркестра Бенни Гудмана познакомились, прежде всего, с питерскими музыкантами (они даже принимали участие в «джеме», который состоялся то ли в Ленинградском университете, то ли в ресторане «Астория»), и у них установились очень хорошие отношения, то те ноты, которые к ним попали, это были ноты, прежде всего, самого Гольштейна, который был, судя по всему, очень активен в общении с американскими коллегами. А во-вторых, композиции, которые играли ансамбли, где играл сам Гольштейн, но в его аранжировке. Потом, в Америке, все эти композиции подверглись другой аранжировке для этого октета, который их исполнил, но идея аранжировки, суть, сам подход был Геннадия Гольштейна. А играли они тогда пьесы Гольштейна, и в репертуаре этих ансамблей были еще пьесы Аркадия Островского и Андрея Эшпая. С Эшпаем получилась очень забавная история. Дело в том, что по моим сведениям, Анрей Эшпай не всегда с восторгом относился к попыткам джазовых музыкантов исполнять его сочинения. Но он, ничего не зная про эту запись и про эту историю, делал исключение для одного музыканта – для Арта Фармера. И вот так случилось, что Арт Фармер его музыку здесь и играет. Это тоже такое совершенно фантастическое совпадение.
Марина Тимашева: А что это за странная история? Бонус трек: ««Пять минут» из фильма «Карнавальная ночь» в исполнении Людмилы Гурченко и оркестра Эдди Рознера, соло на трубе - Луи Армстронг, издается впервые»?
Андрей Гаврилов: Это, действительно, фантастическая история. Дело в том, что когда вышел фильм «Карнавальная ночь», он был хитом среди русскоговорящей Америки. Музыка из фильма тоже уже была довольно известна. И один раз получилось так, что в студию Свободы зашел Луи Армстронг. В этот самый момент на Свободе была запись (я не знаю, в виде пластинки, в виде пленки или в виде куска фильма), песни «Пять минут» из «Карнавальной ночи». И, грубо говоря, ему сказали: «Хочешь послушать российский поп?», - и прокрутили ему эту песню. А у него с собой была труба. Он взял трубу и начал импровизировать на тему звучащего саунд-трека. И какой-то неведомый режиссер в эту секунду нажал кнопку записи. И сохранилась запись, где Луи Армстронг импровизирует на тему «Пяти минут» из «Карнавальной ночи».
Марина Тимашева: Выпуск такого альбома и, вообще, обнаружение этой записи, это сенсация. А для музыкального мира это так?
Андрей Гаврилов: Я думаю, что да. Это абсолютная сенсация. Потому что даже если предположить, что кому-то достались один, два или десять экземпляров из тех 50-ти экземпляров виниловой пластинки, что была выпущена в 1963 году, наша джазовая общественность понятия не имела о существовании таких записей. Известны записи других оркестров, других музыкантов, но то, что была сделана такая запись, и уж тем более забавная импровизация Армстронга. Я говорю «тем более» не потому, что он выше или лучше других музыкантов, а потому что она, действительно, смешная. Настолько неожиданна ситуация, когда Армстронг играет вместе с Гурченко, даже если Гурченко, в этот момент, была в студии виртуально. Это, действительно, абсолютная сенсация, абсолютная неожиданность и было бы очень обидно, если бы это сгинуло в веках. Очень хорошо, что это сохранилось.
Марина Тимашева: Как называется это? Фонограмма минус один, когда человек играет под записанное…
Андрей Гаврилов: Здесь получилось, что фонограмма минус оркестр и минус Гурченко. Здесь, скорее, один минус фонограмма.
Марина Тимашева: Андрей, каков тираж этого компакт диска?
Андрей Гаврилов: Сейчас выпущен небольшой тираж, потому что нет смысла сразу делать миллион для того, чтобы он где-то лежал и пылился. По мере необходимости, по мере интереса публики к нему, ежели таковой будет, постепенно он будет допечатываться. Наша цель - сделать так, чтобы этот джазовый эксперимент стал известен как можно большему количеству людей.
Марина Тимашева: Андрей, а эти сочинения, которые здесь исполняют знаменитые иностранные музыканты, они в нашей стране были исполнены и существует ли запись?
Андрей Гаврилов: Да, конечно. Во-первых, они были исполнены как песни. Потому что и у Эшпая, и у Островского это песни. Но и у джазовых музыкантов, в то время, они пользовались достаточной популярностью. Существуют записи ансамбля, если не ошибаюсь, Носова-Гольштейна и, может, даже, с оркестром Вайнштейна в Питере. Насколько я помню, оркестр Вайнштейна, где в то время играл Геннадий Гольшейн, исполнял, в частности, пьесу Эшпая.
Марина Тимашева: А разница в аранжировках, в исполнении очень ощутима? Если мы ничего не знаем, ставим одну версию и вторую, то мы понимаем, что в одном случае мы имеем дело с записью сделанной в Советском Союзе, а в другом случае с записью, сделанной американскими музыкантами?
Андрей Гаврилов: Прежде всего, будет ощущаться разница в качестве записи, потому что даже в 62 году, даже на радиостудии запись была сделана качественно, а у нас, в общем, за редким исключением, в 62 году хорошо джаз не писали. Если мы уберем эту составляющую, мы увидим, что это два разных исполнения, две разные аранжировки, но сказать сходу, что это мэтры, а это не мэтры нельзя. Питерские музыканты, которые играли эти сочинения, были мастерами, слава богу, многие из них остаются мастерами. Конечно, у Зута Симса и Фила Вудса и опыта побольше, и всего побольше, и они себя чувствовали более свободно и менее скованно, но говорить, что вот это десятиклассники, а это первоклассники, нельзя. Ничего подобного. Если бы это было так, они бы эти пьесы просто не взяли.
Марина Тимашева: То есть они просто получили нотный материал, ровно тот нотный материал, который они исполнили, или они что-то выбирали? Вообще, известно, что-нибудь?
Андрей Гаврилов: Нет, толком не известно. Судя по всему, они получили четыре пьесы. Они исполнили некоторые из них дважды или трижды во время репетиций, во время пробных записей, но нет никаких данных о том, что было что-то еще.
Марина Тимашева: А вообще понятно, зачем они это стали делать? Им действительно это очень понравилось, или это была такая политическая эскапада?
Андрей Гаврилов: Я не думаю, что это была политическая эскапада, потому что, в конце концов, когда нужно было сделать политическую эскападу, Дина Верни записала песни лагерей. Я думаю, что они играли вместе с этими музыкантами в Питере. Они подружились. В буклете к диску даже приведено письмо от Фила Вудса Геннадию Гольштейну. То есть они уже подружились на каком-то человеческом уровне, установили отношения. Они увидели, что музыка которую им дали с собой, и которую они, очевидно, слышали в Питере, она не ниже, по крайней мере, како-то того уровня, который они согласились рассматривать. А вполне возможно, даже, и соответствовала этому уровню. И они сыграли эту музыку. Как «Кронос-квартет», играет, предположим сочинения азербайджанских, африканских, латиноамериканских композиторов, открывает их для нас совсем не потому, что они этнографы музыкальные, а потому, что эта музыка, хоть и малоизвестная, но соответствует тому уровню, на котором привык работать «Кронос-квартет». Судя по всему, и им показалось, что эта музыка соответствует тому уровню, на котором они привыкли работать, а определенная экзотичность ее только добавляла интереса и пикантности.
Марина Тимашева: Спасибо Андрею Гаврилову и Ивану Толстому за их находку и возможность послушать лучших американских музыкантов, играющих музыку советских джазменов.
Марина Тимашева: Со 2 по 10 апреля в Петербурге проходит музыкальный фестиваль «Имена Петербурга». С художественным руководителем Петербургской Академической капеллы дирижером Владиславом Чернушенко и композитором Сергеем Слонимским беседует Татьяна Вольтская.
Татьяна Вольтская: Идея фестиваля «Имена Петербурга» отличается от идеи других подобных мероприятий. Первый фестиваль – музыкальный. Но потом должны появляться имена и других людей, создающих петербургскую культуру, - считает художественный руководитель капеллы Владислав Чернушенко. Он очень рад, что первым именем Петербурга стало имя Сергея Слонимского.
Владислав Чернушенко: Это удивительный по своей творческой активности человек, по общественному темпераменту и мышлению, по умению увлечь многих своими идеями, по тому, с какой последовательностью он внедряет в сознание молодых, в первую очередь, людей понятие о высоком музыкальном искусстве, высокой культуре и о петербургской композиторской школе, композитором которой является и сам. И музыкальные собрания, которые, на протяжении многих лет он организует и проводит в Консерватории, и его забота о детях, потому что он постоянно посещает музыкальные школы, вытаскивает на какие-то концерты никому не известных пианистов и скрипачей, которые исполняют и его музыку, и музыку других композиторов, его забота о сохранении и приоритете русской музыки, то, о чем не принято говорить, но он это делает и собственным примером. Меньше года назад он прочел в зале Глазунова Консерватории лекцию. Ее даже нельзя назвать лекцией, это какая-то удивительная связь его замечательного слова с музыкальными иллюстрациями, потому что он сидел за инструментом и тут же подтверждал сказанное о Глинке своей замечательной игрой. И это произвело, конечно, ошеломляющее впечатление, даже на видавших виды специалистов.
Татьяна Вольтская: Владислав Александрович, а что Вы имеете в виду под петербургской композиторской школой?
Владислав Чернушенко: Вся профессиональная музыкальная культура имеет основания здесь, в Петербурге. Это и капелла, которая задолго до основания Консерватории готовила музыкантов по всем специальностям, и, в том числе, композиторы рождались здесь. А с появлением первой русской Консерватории все основные направления профессионального образования имеют истоки здесь, в том числе, композиторская школа, официально берущая начало от основания Консерватории Рубинштейном. Первым выпускником консерватории оказался Петр Ильич Чайковский, который, переехав в Москву, как бы стал основателем московской композиторской школы. И целый ряд композиторов, которые являются представителями московской композиторской школы, свое образование получали здесь, в Петербурге. Тот же Гречанинов, обучаясь по теории музыки, по фортепьяно в московской Консерватории, класс композиции завершил у Римского-Корсакова, здесь. Глиер, Мясковский - это все воспитанники петербургской школы.
Татьяна Вольтская: Можно ли назвать какие-то характерные черты этой школы?
Владислав Чернушенко: Манера звучания, невидимые глазу особенности в характере, в поведении, в интонациях коренных жителей Петербурга вольно или невольно создают какую-то определенную атмосферу. Целый ряд московских известных музыкантов, таких как Юрлов, Минин, получали образование здесь, в капелле. Невозможно было спутать звучание оркестра Мравинского или сегодня Темирканова с московскими, замечательными, по-своему, оркестрами. Но в манере, в особой характерной интонации, наверное, есть что-то такое. Вот я вспоминаю один эпизод, когда мы с хором капеллы были на гастролях в Донецке. Это было много лет назад. Я тогда был вторым дирижером в капелле, а руководил капеллой Федор Михайлович Козлов. В Донецке мы с ним пошли гулять, добрели до крытого рынка - мы оба любители солененьких огурцов. Подошли, остановились около торговавших огурчиками, стоим и разговариваем. И вдруг одна из них говорит: «Ну что, ленинградцы, будете покупать или нет?». Мы так удивились и говорим: «А почему вы решили, что мы ленинградцы?». «Так ведь слышно же». Вот это «слышно же», наверное, присутствует и в творениях наших композиторов. Творчество того же Сергея Михайловича Слонимского. Мало того, что невозможно спутать любое из его произведений, в особенности те, в которых присутствует нить фольклора, очень характерная для его творчества. Никогда не скажешь, что это представитель западной музыки. Ты всегда узнаешь русского композитора, но я думаю, что и во многих интонациях опытное ухо ловит, что это, наверное, представитель петербургской школы.
Татьяна Вольтская: Интересно, что сам Сергей Слонимский весьма скептически относится к понятию петербургской школы.
Сергей Слонимский: Я, честно говоря, не сторонник географического синдрома. Разница между Римским-Корсаковым и Чайковским была достаточно заметна, но, при этом, основоположником московской композиторской школы, с ее открытой эмоциональностью, стремлением претворить романсные бытовые интонации, был Антон Рубинштейн, наш петербургский композитор, директор петербургской Консерватории, учитель Чайковского. Поэтому этот синдром мне не очень кажется уместным. Моими творческими друзьями в большей мере являются москвичи Альфред Шнитке и Софья Губайдуллина, ряд петербургских композиторов. Хотя и в Петербурге Люциан Пригожин, предположим, Борис Клюзнер, это очень близкие мне музыканты. С географией я «на вы». Но мне важно другое, что наряду с молодыми композиторами очень важно поддерживать детей, юных артистов. Поэтому будет целый конкурс юных пианистов, которые, наряду с моей музыкой, будут играть и классику, и музыку 20 века. Мы им отдаем целое отделение в капелле, выступление в Эрмитажном театре и в фонде Шемякина, моего друга. Это мне очень важно, потому что в школах я постоянно бываю, и мне всегда больно, когда не раскрученные, не богатые дети не имеют возможности выйти в эфир.
Татьяна Вольтская: А Ваши собственные дети участвуют в фестивале?
Сергей Слонимский: Нет, они в фестивале не участвуют, но я, вероятно, по моей вине, не принадлежу к тем родителям, которые тянут детей на отцовском лифте. Я думаю, что они должны сами найти себя. При всем уважении к, так называемым, династиям, мне все-таки кажется, что каждый должен в профессии не ставить вперед свои личные чувства.
Татьяна Вольтская: Вы не ощущаете современную серьезную музыку не нужной?
Сергей Слонимский: Разговоры о том, что как только появляется современное сочинение, тем более симфония, так, якобы, мало в зале народу, это кабинетные разговоры. У нас достаточно много очень серьезных и требовательных людей, которые интересуются чем-то новым и в сфере симфонии, не только мюзикла. Я верю в то, что этот жанр всегда говорил правду и будет говорить правду. Здесь цензуру не наведешь. Только наведешь коммерческую цензуру. Ну что ж, как говорит мой друг Шемякин: «Будем бороться».
Марина Тимашева: Идеальный подарок мальчику на день рождения. Александр Хлевов, «Морские войны Рима». Открываю и вижу картинку: «Ворон» и его боевое применение». Подробнее о книге - Илья Смирнов.
Илья Смирнов: Обычно мне приходится рецензировать книги научные, для специалистов. А эта относится к вымирающей разновидности – научно-популярной. Популярно – но основательно. Без малого 500 страниц, издательство Санкт-Петербургского университета, и автор, Александр Алексеевич Хлевов – серьёзный учёный, который рассказывает всем, кому это интересно, римскую морскую историю от этрусков до злосчастного сражения императорского флота с вандалами в 468 году уже нашей эры. Но попадись мне такая книга в 11-летнем возрасте, её притягательная сила была бы не меньше. Только цена, без особых полиграфических изысков, 357 рублей. Можете на досуге посчитать приблизительный до-перестроечный эквивалент, относительно хлебных цен или транспортных. Так что подростку остаётся ждать – как Вы, Марина, справедливо заметили – пока кто из взрослых побогаче сделает ему подарок на день рождения.
А я, небогатый взрослый с высшим историческим образованием, всё-таки покупаю себе «Морские войны Рима», сэкономив на новых лыжных ботинках, и открываю сюжеты, знакомые по школе и институту, с неожиданной стороны. Более трети книги приходится на Пунические войны. И вот что, в самом деле, удивительно: как сухопутные римляне сумели с первых же морских баталий перехватить инициативу у карфагенян, наследников тысячелетней финикийской традиции. И так закрепили превосходство, что Ганнибал вынужден был избрать кружной, долгий и опасный путь, хотя он, цитирую: «вполне мог найти достаточное число транспортов даже для единовременной переброски армии в Италию, однако постоянная угроза того, что римский флот перехватит этот грандиозный конвой…, заставила предпочесть наименьшее из двух зол: … пойти на риск заведомой потери части армии в горном переходе, нежели смириться с угрозой потерять всё и сразу». Автор показывает, за счёт чего римляне добивались успеха. Вышеупомянутый «ворон», своего рода перекидной мостик, по которому абордажная команда быстро перебиралась на неприятельский корабль. Бой превращался в разновидность сухопутного. Ну, а римская пехота в то время равных себе не знала.
Интересные соображения по географии: влияние прибрежного рельефа на развитие культуры мореплавания - и цивилизации вообще. По экологии – приводятся факты, опровергающие распространённое заблуждение, что серьёзный ущерб природе может нанести только современная технология. Древние с этой задачей тоже неплохо справлялись. Ловкость рук – и пустошь вместо «гигантского лесного массива».
Автор специально не разбирает социально-экономическую подоплёку средиземноморских конфликтов, однако по ходу дела не забывает подчеркнуть то главное, без чего древней истории не понять (а может, не только древней). Тот способ производства, который представлял Рим, не мог «рассчитывать на успех или даже просто на само существование без устойчивого и обильного притока дешёвой рабочей силы – рабов… Основным источником таковых могли быть только войны». Иными словами, система принципиально незамкнутая, экстенсивная.Социальный организм античного типа свои замечательные достижения - военные, культурные, политические (невиданный уровень демократии «для своих») - обеспечивал за счёт постоянного притока извне ресурсов, товарных и человеческих. Механизмы - либо неэквивалентный обмен (для чего как раз очень важно контролировать морскую торговлю), либо откровенный грабёж. Здесь различия между государственной политикой и частным пиратством становятся порою неразличимы, и в книге это хорошо показано: «этрусские пираты задолго до критских и киликийских активно удовлетворяли потребности римского рабовладельческого государства в рабах». Если внешние источники процветания заканчиваются – в повестке дня стагнация, разрушение, регресс.
А «в условиях упадка флот страдает в первую очередь… становится тем, на чём начинают экономить». Финал у книги, сами понимаете, печальный.
Как правило, я стараюсь не придираться к отдельным неудачным фразам и прочим мелочам, трезво осознавая нашу экономию, как уменьшились гонорары и сроки на подготовку к печати и как, в принципе, невыносимо трудно издавать осмысленные книги в заданных государством равных условиях конкуренции для литературы и макулатуры. Но здесь не могу не обратить внимание на характеристику царя Митридата, который был персидского происхождения и – цитирую – «весьма суеверен, коварен и жесток. Его персидская составляющая давала о себе знать». И далее неприглядный поступок царя комментируется в том же духе: «…будучи человеком в значительной степени восточным по складу ума и характера…» Вот эти случайные вкрапления, извините за выражение, «цивилизационного подхода» вдвойне обидны и чужеродны в серьёзной, объективной исторической книге, в которой, кстати, хватает примеров суеверия, коварства и жестокости со стороны западных римлян. Полагаю, что Митридат стал жертвой какой-то ошибки редактирования (может, цитату из источника забыли закавычить), и она будет легко исправлена при переиздании книги.
