Дмитрий Волчек: В нашем кинообозрении мы привычно говорим только об игровых лентах, и это неверно – сейчас время документального кино, как и в литературе – время дневников и мемуаров. О двух документальных фильмах, которые появились на экранах московских кинотеатров, рассказывает кинокритик Борис Нелепо.
Борис Нелепо: 12 февраля в Московском доме Кино прошел вечер памяти режиссера-документалиста Олега Морозова. Изначально на эту дату был запланирован просто показ его фильма “Следующее воскресенье”, получившего гран-при фестиваля “Артдокфест” и “Лавровую ветвь” за лучший арт-фильм. Но 1 января Олега Морозова не стало.
Этот вечер начался показом небольшого интервью с Олегом Морозовым и его ранних короткометражных работ “Метро” и “Каштанка”, снятых вместе с известнейшим театральным режиссером Анатолием Васильевым. Сам Васильев, который сейчас живет и работает в Париже, специально приехал на этот показ. Разумеется, в зале собрались люди, которые хорошо знали Морозова и работали с ним. Смотреть этот фильм в такой атмосфере – это было очень странное ощущение, поскольку “Следующее воскресенье” – это фильм о смерти, который и сам режиссер закончил, будучи тяжело больным.
Морозов начал работу над своим фильмом 15 лет назад, первые сцены датируются ещё 1993-м годом. Действие происходит в небольшом селе в Калининградской области, в котором Морозов построил дом, ставший декорациями его фильма. В “Следующем воскресенье” много героев, но все они ненадолго задерживаются на экране и на этом свете.
В кадре сельский мужик рассказывает о своей жизни, а затем закадровый голос сообщает о том, что он умер через пару месяцев. Его собеседник замерзает в канаве. Племянник одного из них поспорил, что способен выпить залпом полтора литра самогона. Как замечает голос за кадром, спор он выиграл, но оставил трех своих детей без отца. У другого героя сын купил в ларьке паленую водку и отравился насмерть. Отдельный подсюжет – это история компании молодых героинщиц, продающих себя, чтобы заработать на дозу. Они рассказывают в камеру о своей жизни, страхах, надеждах. Эти героини исчезают еще быстрее.
Действие, напомню, происходит в Калининградской области. В одном из финальных сегментов молодые люди взламывают старый немецкий дом, откапывая, в поисках денег, тела его владельцев и аккуратно раскладывая их черепа. В фильме есть сцена, вызвавшая наиболее острые споры: старая хроника, на которой запечатлены ангелоподобные немецкие дети со свастиками, играющие Вагнера.
Это очень жесткая и страшная история вымирания людей. И воскресенье – это, конечно, не день недели, а воскрешение для грешников – собственно, на английский язык продюсеры собираются перевести название фильма, как Next Resurrection. Во время подготовки к сегодняшней передаче я специально провел некоторое время в поисках какой-нибудь информации об этом фильме, аналитики, рецензий, но, к сожалению, преимущественно все материалы исчерпываются несколькими строчками об итогах фестиваля документального кино. Мне кажется очень неправильным, что этот фильм прошел мимо кинокритических радаров, потому что именно такое кино – итог столь долгой и трудной работы – нужно показывать, обсуждать, рассказывать о нём. В передаче Елены Фанайловой об Артдокфесте участвовал сам Морозов, он обсуждал свой фильм с другими режиссерами-документалистами:
Олег Морозов: Действительно, как идентифицирует себя автор, каким образом: он документалист прямой или все-таки ему кажется, что он делает некоторое искусство? И в данном случае я давным-давно уже не считаю себя, на самом деле, ни документалистом, ни режиссером игрового кино, хотя я и тем занимался, и просто оператором. Я просто себя все равно считаю художником, как это ни звучит, может быть, помпезно или еще как-то. А что значит – художник? По нашей традиции, мы все на что-то опираемся. И моя главная опора – это русская классика, именно литература, то есть то, к чему стремились наши классики. Толстой, который говорил, что “я всю свою жизнь ищу красоту”. Или Чехов, который говорил, что есть такие ситуации, что перезаразили кого-то, еще что-то. Это не предмет для рассказа искусства. И он не рассказывает об этом просто-напросто. То есть он в письмах брату, допустим, описывает совершенно страшные ситуации, но он об этом не говорит. Это и есть какая-то та доля морали, о которой я говорю, допустим.
Борис Нелепо: Я могу сказать, что этот фильм действительно не отпускает по прошествии времени. На ум приходят другие режиссеры, которые тоже посвятили своим фильмам и героям долгие годы своей жизни. Это Раймон Депардон, с начала двухтысячных снимающий документальную трилогию о стариках-фермерах в затерянной в горах деревне или Педро Кошта, работающий в лиссабонских трущобах над игровым кино. Он пытается воссоздать классическое голливудское кино, называя своих нищих лучшими актерами. С уважением, как настоящих актеров, снимает своих героев и Морозов.
За комментарием я решил обратиться к режиссеру Виталию Манскому.
Виталий Манский: Я считаю, что это очень важная документальная картина, потому что она создает в некоем смысле образ пространства, в котором живет режиссер, и очень личностный образ пространства, очень честный образ пространства, настолько честный и настолько личностный, что если бы, допустим, я позволю себе смелость сказать, что если бы этот фильм снял не Морозов, может быть, я по-другому бы этот фильм смотрел. Когда я говорю, что снял бы не Морозов, я имею в виду, что снял бы не человек, который сам борется со смертью и закончил картину на пороге собственной смерти. Ведь вы знаете, что премьера фильма состоялась в Москве 10 декабря, а 1 января, через 20 дней, автора не стало, он ушел из жизни, как и другие его герои. Поэтому более пронзительной картины документальной я, честно говоря, даже не припомню. При всей сложности ее языка, при всей жесткости подачи картины, но эта картина, в общем, обречена на долгие, долгие годы жизни, потому что она будет востребована теми, кто не хочет так жить, как выглядит жить в картине Морозова “Следующее воскресенье”. Здесь очень важно подчеркнуть название картины. Морозов, предъявляя очень жесткую реальность, очень жесткий сегодняний день, искренне верит в следующее воскрешение. И вот в этом следующем воскрешении, пройдя через эти опыты, через эти падения, мы все должны возродиться очищенными, имея за спиной то пространство, о котором так ярко и так жестко говорит Олег в своей картине.
Борис Нелепо: Как вы думаете, какие-нибудь есть перспективы, конечно, не проката, но выпуска на ДВД, то есть, интересуются ли зарубежные фестивали этим фильмом? Вы представляете какое-то следующее воскрешение этому фильму, потому что ему еще только предстоит дойти до зрителя?
Виталий Манский: Смотрите, этот фильм мы все-таки показывали в центре Москвы, в кинотеатре “Художественный”, в большом зале, и фильм посмотрело много людей, и фильм получил, что очень важно, Гран-при фестиваля. Значит, он уже вписан в историю фестиваля, и всегда, при всех ретроспективах фестивальных, при всех взглядах назад он будет, безусловно, существовать, потому что он стал знаком фестиваля. Каждый фильм Гран-при уже в некоем смысле находится в этой истории. Затем он получил национальную премию “Лавр”, как лучший арт-фильм. Это решение уже не трех членов жюри фестиваля, это решение 37-и профессионалов, живущих на территории всей России. И в этом смысле эта картина тоже уже и увидена, и вписана. Что же касается проката зрительского, вы знаете, что происходит с настоящим вообще в нашей жизни. Не только настоящим документальным кино, но и настоящим художественным кино, с настоящим театром, с настоящей литературой, с настоящей музыкой. Мы знаем, что сегодня собирает стадионы, а что играется в маленьких помещениях, даже в Концертном зале Чайковского, сколько там мест. Сколько там зрителей, а сколько на какую-то “Виагру” или “Фабрику Звезд” в Олимпийском стадионе. Но это, прежде всего, это пройдет, но еще немаловажной обстоятельно, что вот эти “Виагры”, они свои стадионы собирают один раз в жизни, а такие фильмы, как сделал Олег Морозов, они обречены в вечность. Поэтому свои маленькие аудитории по 100-200 человек они будут собрать 10, 20, 30, 100 лет. Прошло уже лет 90 со всеми выхода фильма “Нанук с севера” Флаэрти, “Человек с киноаппаратом” Вертова, но раз в месяц в какой-то точке мира эти картины показываются. Под эти картины сочиняется новая музыка. Настоящее обречено на вечность, а мнимое обречено на сиюминутность.
Борис Нелепо: Напомню, что фильм Виталия Манского “Девственность” – это первый российский документальный фильм, вышедший за многие годы в прокат. В обозримом будущем “Девственность” должны будут показать в “Закрытом показе” на Первом канале, я рекомендую обратить внимание на этот фильм.
В феврале в кино можно было увидеть и другой выдающийся документальный фильм – “Адвокат террора” Барбета Шредера, демонстрировавшийся в dvd-зале кинотеатра “Художественный”. Шрёдер продюссировал первые фильмы Эрика Ромера, играл у Жака Риветта, но, прежде всего, известен как режиссер. Среди его фильмов – “Богоматерь убийц” и “Пьянь” по сценарию Чарльза Буковски.
Герой “Адвоката террора”, за который Шредер получил “Сезар” - известный адвокат Жак Вержес, прославившийся работой на самых громких процессах века. Он защищал Джамилю Бухиред, взорвавшую бомбу в алжирском кафе (этот эпизод иллюстрирует сцена из фильма “Битва за Алжир”), красных кхмеров, лионского мясника Клауса Барби, палестинских боевиков, террориста Карлоса. Большинству подзащитных, впрочем, поддержка Вержеса не помогла и они получили пожизненные сроки, что не повредило славе самого адвоката.
В жизни 83-летнего Вержеса было столько событий, что их хватило бы на несколько художественных фильмов. Он участвовал в Сопротивлении, был лично представлен Сталину, обедал с Мао, приятельствовал с Пол Потом, принял ислам, чтобы жениться на Джамиле Бухиред, а потом исчез на 8 лет. Что он делал эти годы неизвестно. Чем ближе события приближаются к сегодняшнему дню, тем больше возникает белых пятен. Возможно, он служил в Штази (он это отрицает). Был влюблен в жену террориста Карлоса. Вержес отрицает и это, а Шредер замечает, что об одной этой истории можно было бы снять голливудский фильм размаха “Титаника”.
В фильме Шредера четкая структура. Все начинается с Алжира, в котором Вержес борется вроде бы за правое дело и свои идеалы. В какой момент он предает свои идеалы? В журнале “Революция”, который Вержес издавал, он опубликовал статью “Мы отомстим за Лумумбу”, и сам впоследствии стал адвокатом его убийцы. Шредеру кажется, что Вержес пытается снова и снова повторить свой алжирский опыт, но по второму разу это оказывается пародией. В одном из интервью, режиссер замечает, что уже обращался к теме невозможности такого возвращения в прошлое в “Богоматери убийц”. Через Вержеса Шредер рассказывает о целой эпохе, о зарождении терроризма и его развитии. В качестве свидетелей у него фигурируют настоящие террористы, с возрастом превратившиеся в благостных французских стариков.
Дмитрий Волчек: Работу Олега Морозова я не видел, а о фильме Барбета Шредера хотелось бы сказать несколько слов. Шредер принадлежит к редкому типу мастеров, которые не только не повторяются, но и словно лишены почерка и убеждений: понять, что их привлекает в том или ином проекте, весьма непросто. Один из самых известных его фильмов – “Генерал Иди Амин Дада” - портрет жуткого угандийского диктатора. Герой “Адвоката террора” - тоже злодей, хотя и не столь зловещий. Приходится обратиться за объяснением к внеэкранным источникам. В интервью Барбет Шредер объясняет: я люблю монстров. Категория очень широкая: в число “монстров” входит Чарльз Буковский, вдохновивший картину Пьянь”, и колумбийский писатель-мизантроп Фернадо Вальехо: по его роману снят фильм Шредера “Богоматерь убийц”. Шредера привлекают неразгаданные преступления: дело Клауса фон Бюлова – фильм “Поворот фортуны” и хитроумные преступники: фильмы “Отсчет убийств” и “Поцелуй смерти”. Герой его последней картины “Инжу, зверь из бездны” - японский писатель-затворник, воспевающий зло в мрачных триллерах. Фрейдист скажет, что такой выбор героев свидетельствует о чувстве вины, угнетающем режиссера, но и сам Шредер не скрывает, за что именно казнит себя: в юности он был коммунистом и боготворил Жака Вержеса, так что в “Адвокате террора” он рассказывает и историю собственных заблуждений.
