Александр Генис: Первобытная тема, которую мы только что обсуждали в «Картинках с выставки», всплывает - в куда более, как ни странно, актуальном контексте - в последнем сегменте нашего «Американского часа». Недавняя весть о том, что европейские ученые восстановили геном неандертальца, произвела фурор в среде антропологов. Самые дерзкие из них даже объявили, что берутся – при условиях достаточного финансирования – возродить живого неандертальца. Нельзя сказать, что этот план уже кто-то принял как руководство к действию, но шума он вызывал много.
О различных аспектах такой перспективы наш корреспондент Ирина Савинова беседует с антропологом, профессором висконсинского университета Джоном Хоксом (John Hawks),
Ирина Савинова: Ученые расшифровали геном неандертальца. Как сделать из совокупности генов живого человека?
Джон Хокс: Вернее сказать, как поднять неандертальца из могилы. 10 лет назад я с уверенностью сказал бы, что этого никогда не произойдет. На сегодняшний день наука заметно продвинулась вперед. Нельзя, однако, сказать, что на пути такого эксперимента нет преград.
Прежде всего, геном содержит ошибки в нуклеотидной последовательности. Ошибки эти из-за того, что материал, – костные фрагменты, – долгое время был захоронен под землей. Решить эту проблему можно многократным чтением и фиксированием последовательности. Затем дело станет за созданием ДНК неандертальца, что можно сделать, основываясь на шаблоне уже известной последовательности: человека или обезьяны. Опять преграда – большая вероятность ошибок и генетической несовместимости.
Не знаю, может и удастся «воскресить» неандертальца из мертвых.
Но посмотрите на другой аспект этих исследований. В геноме неандертальца зашифрована информация о его сильной мускулатуре, о высоком уровне энергии, ведь они выживали в условиях ледникового холода. Изучение этих факторов может помочь медицинской науке справиться с такими болезнями человека, как мышечная атрофия, например. Так что, возможен и такой результат: неандерталец будет как бы введен в наш геном с целью улучшить человеческую породу.
Ирина Савинова: Но как практически вырастить тело из генома?
Джон Хокс: Когда мы создаем собственных детей, тоже требуется что-то кроме генома. Нужна функционирующая яйцеклетка с протеинами в нужном порядке. Для неандертальца такой яйцеклетки нет. Нужна донорская яйцеклетка, и тут возникает проблема несовместимости. Клонирование возможно на том принципе, что берут генетическую информацию одной клетки и помещают ее в другую клетку. Этому процессу нет никаких препятствий в случае с неандертальцем, если можно полностью воссоздать его хромосомы. Но пока неизвестно, будет ли донорская клетка человека или шимпанзе подходить ДНК неандертальца. Чтобы ответить на этот вопрос, нужно продолжить изучать геном.
Ирина Савинова: Какими критериями будут руководствоваться ученые, чтобы классифицировать воссозданное существо? Можно ли его считать человеком?
Джон Хокс: Это серьезный вопрос эволюции. Если посмотреть на мир сегодня, нельзя не заметить огромное разнообразие: внешность, поведение, виды изготовляемых орудий труда разные в разных местах земного шара. Материальная история, которая остается после нас, – тоже разнообразная. Заглянем в прошлое и посмотрим на неандертальцев, – самую недавнюю группу, которая исчезла, – мы видим, что они не такие, как мы, они вели себя не так, как мы, их орудия труда были другими. Да, другими, но не очень. Способности же их были приблизительно такими, как у нас. Это веский аргумент в пользу того, чтобы называть их людьми. Конечно, мы не знаем, могли ли они разговаривать, в том смысле, как это мы понимаем сегодня. Мы только можем проверять гипотезы, основанные на материальной истории, которую они нам оставили. Вот почему геном так важен – он несет информацию, которую никакая материальная история нам не дает.
Ирина Савинова: Поскольку мы и они не такие разные, и у нас есть их гены, уместно задать вопрос, возможен ли интербридинг человека и неандертальца - могли ли у них быть общие дети?
Джон Хокс: Я с уверенностью могу сказать, что это было возможно. Если посмотреть на неандертальцев и людей, которые жили с ними бок о бок – это определенно могло иметь место. Посмотрите на виды млекопитающих, у кого генетические разночтения такие же или более глубокие, чем у человека и неандертальца, – они скрещиваются и имеют способное к размножению потомство: львы и тигры, белые и бурые медведи, бизоны и домашний скот. Генетические различия у них гораздо более значительные, чем у нас с неандертальцами.
Ирина Савинова: Когда неандертальцы и предки современного человека стали отличаться друг от друга?
Джон Хокс: 300 тысяч лет назад население Земли разделилось, и неандертальцы выделились в отдельную группу, генетическое развитие которой отличалось от развития человеческой расы. Отвечая на вопрос, почему это произошло, большинство указывают на климат. В ледниковый период неандертальцы жили на самом севере заселенных территорий, – это была не тундра, а южная часть Европы, – но в то время климат там был весьма холодный. В особенности для неандертальцев, которые не имели в своем распоряжении технологий вроде тех, какими вооружены эскимосы, живущие на крайнем севере. Затем мы оцениваем виды пропитания. Значение также имело то, что неандертальцы охотились на крупных млекопитающих, и для того, чтобы охотиться на бизонов, оленей, лошадей и носорогов нужны были более крепкие скелеты, чем неандертальцы сильно отличаются от человеческой расы.
Ирина Савинова: Какое значение имеет реконструкция генома неандертальца? На какие аспекты эволюции она прольет свет?
Джон Хокс: Многие не представляют себе, какое огромное количество свидетельств эволюции человека ученые имеют в своем распоряжении. У нас есть фрагменты останков практически всех известных групп, составляющих картину эволюции человека. Возьмем такую хорошо задокументированную группу, как неандертальцы – у нас есть сотни костных фрагментов, каждый из которых соответствует какой-то части тела. Эти окаменелости занимают две большие комнаты. Археологические свидетельства займут большое здание. Но вот чего у нас нет, так это того, что не является костями или орудиями. У нас нет ничего, что расскажет нам об их биоритме, об их пищеварении, о строении мозга и его функционировании. Об этих частях биологии, которые сегодня считаются важнейшими, мы ничего не знаем. Геном неандертальца дает нам 20 тысяч генов, которые потенциально аналогичны нашим – это в десять раз больше, чем мы имеем фрагментов его костей.
Ирина Савинова: Считаете ли вы этичными такие эксперименты по обратной эволюции?
Джон Хокс: Я не первый и не единственный, кто так не считает. Только представьте: у нас есть древнейший организм. Он во многом отличается от человеческого. За последние 10 тысяч лет люди перенесли серию эпидемий: малярия, желтая лихорадка, холера, тиф, дизентерия. У нас же на руках будет клон, не имеющий иммунитета к этим заболеваниям. И мы мало чем сможем помочь ему – мы не знаем, будут ли наши вакцины работать в такой древней иммунной системе. Может, у него будет аллергия на наше окружение.
Даже если эксперимент увенчается успехом, эта личность должна будет жить экспериментальной жизнью в полной изоляции. Да, с моей точки зрения этот эксперимент будет неэтичным, пока этот вопрос не будет рассмотрен и решен.
Ирина Савинова: А о чем он сможет нам рассказать? Какую память будет эта личность иметь?
Джон Хокс: В генах нет ничего, связанного с памятью. Память у него будет, как у новорожденного ребенка. Он будет так же несведущ в окружающем мире. Для наших детей телевизор не представляет новизны, но 100 лет назад дети росли без телевидения. Поэтому они отличаются даже биологически от нас. Мы изменили среду и тем самым изменили человека. Неандерталец, попавший в наше окружение, будет к нему приспосабливаться, как ребенок, но мы не знаем, каков его механизм накопления знаний. Мы не знаем, способен ли он интегрироваться в среду обитания, как наши дети. Кстати, и наши дети делают это по-разному: с разной скоростью они учатся говорить, ходить, читать.
Ирина Савинова: Является ли религия определяющим отличием людей от животных?
Джон Хокс: Религия – одна из так называемых антропологических универсалий. Она присуща абсолютно всем культурам мира. Зададимся вопросом, почему она существует и что в ней такого интересного. У антропологов есть несколько ответов, но нет настоящего консенсуса. Ответ содержит две основные идеи. Первая – религия существует как эффект естественного превращения человека в лингвистически культурное существо, пытающееся познать и объяснить окружающий мир и привлекающее на помощь сверхъестественное. Другая идея – религия существует, потому что представляет ценность для людей. Она – механизм, с помощью которого люди кооперируют свои силы, общаются и устанавливают законы морали. Это все ценно для общества. Религия объясняет мир посредством слов. Для того, чтобы понимать ее, нужно уметь говорить и читать. И этим мы отличаемся от животных. Но и наука отличает нас от животных. Я думаю, что действительно отличает нас от животных культура. Общение с другими и обмен идеями.
Ирина Савинова: Предположим, что эксперимент воссоздания неандертальца увенчался успехом. Создан... кто, как его величать?
Джон Хокс: Вы знаете, это интересно. Я говорю «интересно», потому что когда европейцы открывали новые земли, у них была такая же проблема: считать ли встреченных людей людьми. Это более серьезная проблема, чем кажется. И ведет она к проблеме создания мира. Вы приехали на новую землю, там вас встречают люди. Как они туда попали, кто их создал? Очень давно Папа Юлиан II, кажется, утвердил статус аборигенов в новооткрытых землях, сказав, что они того же происхождения, что и люди. А вот и параллель: вы встречаетесь с новым видом организма. Как интегрировать его в вашу систему понимания, что такое человек? В случае с неандертальцами доказательство принадлежности будет содержаться в их генетике. Вели они себя как люди? Археология подтверждает это. Потому я могу сказать: эта личность произошла из древней группы, которой больше нет. Но это, тем не менее, личность.
