Дмитрий Волчек: Недавно на наших волнах издатель Александр Иванов журил тех, кто все еще живет по принципу “Мы в очках и читаем Пруста”. Это блистательное определение подтолкнуло меня на поиски персонажа французской литературы, которого можно было бы охарактеризовать как антипруста - писателя, книги которого соотносятся с литературой бессмертных из Французской Академии, как граффити с живописью из Лувра. Роль такого антипруста подходит для героя сегодняшнего выпуска “Поверх барьеров” Бернара Вербера. Его романы – гибрид прозы и комикса, они естественно превращаются в компьютерную игру или кино, переполненное спецэффектами. Персонажи Вербера двигаются быстро, как волк и заяц в мультфильме, пишет он короткими фразами, словно в чате, смотрит на мир глазами муравьев и ангелов и никогда не дает читателю заскучать. Читателей у Бернара Вербера очень много – миллионы во всем мире, и в России у него тысячи поклонников, все его книги быстро переводятся на русский, изданы трилогия о муравьях, “Танатонавты”, “Последний секрет”, “Дыхание богов”, а на днях появилась в продаже “Книга путешествия”. Катерина Прокофьева, которая записала интервью с Бернаром Вербером для нашей программы, убедилась в том, что человек он обаятельный и открытый, без всяких прустовских капризов, и слава не вскружила ему голову.


Катерина Прокофьева: Чем вы можете объяснить любовь, которой ваши книги пользуются в России? Там вас называют культовым писателем. Насколько я знаю, в Чехии, например, пока вышла только ваша трилогия о муравьях, в Германии – одна книга, а в России – практически в течение нескольких последних лет – все!

Бернар Вербер: На данный момент что-то такое волшебное происходит в трех странах – Франции, России и Южной Корее. Я знаю, что в России у меня феноменальный успех, это благодаря сарафанному радио, никакой специальной рекламы. Люди чувствуют новые веяния и не хотят мимо них проходить.


Катерина Прокофьева: А почему именно эти три страны?


Бернар Вербер: Потому что и Россия, и Корея – это две страны, которые имели опыт диктатуры и именно поэтому сейчас они ищут новое, смотрят вперед. Корея вышла из диктатуры больше чем 20 лет назад, затем последовала Россия. А Германия или Франция, например, у них не было такого недавнего опыта. Они не нуждаются в новой крови и все еще живут своим великолепным прошлым. Их больше интересует, как переделать старые вещи на новый манер. Так что я нравлюсь странам, которые хотят чего-то совершенно нового.


Катерина Прокофьева: В таком случае чему вы обязаны своим успехом во Франции?


Бернар Вербер: Тому, что я постоянно объясняю французскому читателю, что я делаю. Это большая работа. Нужно все время объяснять, потому как я предлагаю нечто не похожее на то, что было раньше. Молодые люди следуют за моей мыслью, но сама система – нет. Очень тяжело быть первопроходцем. И очень сложно говорить о духовности в стране, которая думает, что давно уже все поняла. В России вопросы духовности воспринимаются намного лучше, потому что сначала в стране была сильная религия, потом коммунизм, и люди поняли, что, по большому счету, ни одно, ни второе не работает. Сейчас им нужно что-то другое, и они осознали, что этим другим должна стать духовность. Это как раз то, что я предлагаю в своих книгах. В Корее похожая ситуация. А во Франции... с одной стороны вроде постоянно происходит какое-то движение вперед, но по-настоящему люди к духовности не повернуты.

Катерина Прокофьева: Вот ваши книги часто сравнивают с “Властелином колец” и “Гарри Поттером”, вам это льстит?

Бернар Вербер: “Властелин колец” больше, чем “Гарри Поттер”. Общее у нас то, что я, как и авторы двух названных книг, затрагиваю всю читательскую аудиторию целиком, не разделяя ее на возрастные или половые сегменты. Я думаю, что по-настоящему интеллекутальный автор должен быть доступен для всех. Не только для горстки интеллектуалов, но и для всех остальных тоже. Для молодежи, особенно для людей, которые вообще не читают. Потому что в этом и фишка – умудриться вернуть людям, которые не читают, желание снова читать. Обе эти книги привели детей и подростков в мир чтения. В этом плане они, конечно, замечательны.


Катерина Прокофьева: Ваша книга “Мы, боги” мне очень напомнила эдакого Гарри Поттера на французский манер...


Бернар Вербер: Гарри Поттер – это скорее забавное явление, “Властелин” намного сильнее, а я надеюсь, что мои книги окажутся еще сильнее. Моя литература более зрелая. Я обращаюсь к людям, которых, может быть, больше интересует восточная философия, реинкарнация, наука, экология, осознание себя через психологию и психоанализ.


Катерина Прокофьева: Вы считаете себя популяризатором научных идей?


Бернар Вербер: Я стараюсь. Для меня нет границ между духовностью и наукой. Каждое человеческое существо остается молодым, пока оно любопытно. Как только появляется уверенность в чем-либо, оно стареет. Наука не может объяснить все, поэтому ей необходима духовность, духовность не может объянсить все, поэтому ей нужна наука. Эти дисциплины во Франции рассматриваются параллельно и антиномично. Делать так - ошибка. Я полагаю, нужно создать мост между наукой и духовностью, между левым и правым полушариями нашего мозга. Поскольку мы сделаны из поэзии и математики, они не представляют собой противоположности, они друг друга дополняют.


Катерина Прокофьева: А вы думаете, что вы первый к этому пришли?


Бернар Вербер: Нет, я так не думаю. Связь между левым и правым полушарием налаживают тысячи художников. Однако это очень сложно, потому что люди остервенело защищают свои стереотипы и не хотят двигаться вперед, не хотят сомневаться, опровергать авторитеты. Потому люди духовные не доверяют ученым и наоборот. В научной фантастике есть такие люди как Фрэнк Герберт и Филипп Киндред Дик, которые тоже об этом говорили. Даже Рабле, даже Жюль Верн в некоторой степени уже затрагивали вопрос существования вне рамок науки.

Катерина Прокофьева: Форма, которую избрал для себя Вербер, напоминает Живой Журнал, или стопку листков из энциклопедии, или советский отрывной календарь. На фоне основной истории, зачастую, детективной, вы можете видеть выдержки из мифологии, популярные выкладки из ядерной физики, авторское морализаторство, всякие курьезы, притчи, рецепт шоколадного торта или, скажем, астрологический прогноз. Эти сведения никак не структурированы, прекрасная форма для чтения в метро, например. В каждую свою книгу он вставляет огромные цитаты из своих же предыдущих или будущих книг, очень часто из “Энциклопедии относительного и абсолютного знания”. Первые отрывки из этой, еще не изданной, книги вошли в его произведение “Муравьи”.


А почему вы так делаете – вставляете собственные цитаты? Это что за маневр? Реклама?

Бернар Вербер: Нет, просто во Франции, чтобы фразу запомнили, ее нужно повторить много раз на разный лад, а я предпочитаю ссылаться на собственные работы, нежели на других авторов. Я очень не доверяю людям, которые говорят с чужих слов. У нас достаточно воображения, чтобы придумать собственные формулировки, я предпочитаю делать именно так. Вот у меня есть одна любимая, которую я повторяю часто – “Любовь как шпага, юмор как щит”. Мне кажется, это очень сильно. Однажды я ее придумал, и с тех пор вставляю во многие свои книги. Потом еще - моя идея о том, что если действовать вместе, можно достичь гораздо большего, чем, идя по пути простого прибавления индивидуума к индивидууму. Один плюс один равно три. Это тоже много где есть у меня. Это манера называется “закреплять пройденное”, и она характерна для моего стиля.

Катерина Прокофьева: Определите место для вашей книги на книжной полке. Где вы бы хотели ее видеть – между какими авторами?


Бернар Вербер: Между “Превращением” Кафки и “Убиком” Филиппа К.Дика. А еще недалеко пусть стоят “Дюна” и “Основание” Азимова, мне будет очень приятно. На той же полке – конечно, Флобер и Жюль Верн.


Катерина Прокофьева: Вот в вашей книге “Мы, боги” вы населяете Школу богов разными ушедшими из жизни знаменитостями, с которыми встречается главный герой. А с кем из них вы сами больше всего хотели бы встретиться?


Бернар Вербер: Я бы сказал - Мерилин Монро, но я боюсь, что она настолько хрупкое существо, что я не смог бы ее в этом убедить. А вот с Эйнштейном и Ганди, людьми, которые доказали, что хотели помочь человечеству, я бы встретился, мы бы поговорили о том, что еще можно сделать, как же помочь?


Катерина Прокофьева: А что, все так плохо?


Бернар Вербер: Знаете, что меня пугает – то, насколько легко люди способны возвращаться в животное состояние. Я вот смотрел недавно футбольный матч, и когда заряжаешься этой энергией огромной толпы, которая рычит и кричит, чувствуешь, что помимо своей воли возвращаешься в каменный век. Это очень страшно. Я хочу дать людям импульс, чтобы они пошли дальше, в прогресс, а не назад, руководствуясь только первичными инстинктами, к брутальности доисторического человека. Я боюсь примитивности. И еще я боюсь женщин.


Катерина Прокофьева: Они, что примитивны?


Бернар Вербер: Они функционируют в совершенно другой вселенной, знаете. Я боюсь, что я их просто не пойму, и они меня тоже не поймут. Поэтому так часто герой моих книг решает эту проблему, пытается понять женщину. Мне кажется, это очень сложно. Многие семейные люди имеют жену и ребенка, и считают, что все налажено, точка. Напротив, это бесконечная гонка друг за другом, чтобы друг друга понять. Так, собака не может понять кота. Но мне кажется, что коту собаку понять проще.


Катерина Прокофьева: Так вы же пишете сейчас новый роман, где главная героиня – женщина, так?


Бернар Вербер: Да, это толстая психологичная книжка, она о женщине с экстраординарными способностями.


Катерина Прокофьева: Вы так далеко продвинулись на пути понимания женщины, что уже пишете от ее имени? Ее же невозможно понять…


Бернар Вербер: Если это невозможно, это не значит, что к этому не надо стремиться. Я живу с ней, я воплощаюсь в нее. Я очень много над этим работаю, иначе мой персонаж не будет сильным и не вызовет доверяя. Я вам скажу по секрету, эта девушка, очень нелюдимая и динамичная, – это я.


Катерина Прокофьева: Ну вы прямо как Флобер. Эмма – это я...


Бернар Вербер: Да! Да! Мадам Бовари – это я…


Катерина Прокофьева: Бернар Вербер не выглядит на свои годы. Он манерный, ухоженный, горло бережно обернуто светло-голубым шарфом – растиражированный образ француза. На фотографиях, которыми украшены его книги, он кажется еще моложе.

А вы, как, обложки своих книг контролируете? Тут в российском издании на обложке вашей книги – вы с нимбом над головой. Это что такое?


Бернар Вербер: В России? Нет, вы меня решительно обеспокоили, покажете мне эту книжку? О, это не я решаю, что будет на обложке. А в случае с французскими изданиями, я даже из последней книги убрал свою фотографию с задней стороны обложки, потому что стараюсь быть как можно скромнее. С другой стороны, грех жаловаться. Я в восторге от того, что происходит в России. Я давал пресс-конферепенцию в Москве как-то раз. Там был огромный зал, заполненный молодежью, я видел их одухотворенные лица, я видел, что они действительно хотят сделать мир лучше, их было пять тысяч человек, мы были так связаны между собой, ко мне, знаете, никогда столько народу не приходило. Это был классный момент, который я никогда не забуду.


Катерина Прокофьева: А сколько народу приходит на фильм Клода Лелуша, снятого по вашей книге?


Бернар Вербер: Фильм не имел очень большого успеха во Франции. Во-первых, потому что он вышел на неделе, когда избрали Саркози, и потом, там не было известных кинозвезд, мы это специально сделали. Тем не менее, своя аудитория у фильма есть, его смотрят по совету друзей, в своей среде он стал как бы культовым. Лелуш его обожает, я тоже очень люблю. Я бы хотел, конечно, чтобы он имел больший коммерческий успех. Но невозможно выиграть везде одновременно.


Катерина Прокофьева: Это Лелуш сам захотел снимать такой фильм или вы на него вышли?


Бернар Вербер: Его друзья пригласили посмотреть короткометражку Вербера. Он был в восторге. Я был рядом, и он мне сказал: “Я готов сделать с тобой полнометражный фильм и все оплатить”. Это было смело, чего уж там. Но Лелуш обожает кино и обожает новизну в кино. Он посмотрел на мою работу и понял, что это действительно ново…

Катерина Прокофьева: Ну, а кроме Лелуша, назовите режиссера, которому вы бы доверили экранизацию ваших книг?


Бернар Вербер: Тим Бартон. У него очень оригинальный взгляд. Я не люблю, когда одна режиссерская работа похожа на работу другого режиссера. Нужно, чтобы все было по-разному. Я люблю оригинальные стильные вещи, а не просто хорошо сделанные, добротно скопированные. Зачем это? Мне даже больше нравятся плохие, но оригинальные вещи, чем хорошие, но похожие на другие. Такова моя философия.

Катерина Прокофьева: Первая книга Вербера “Муравьи”, написанная от имени муравьев, вышла в 1991 году. Следующая книга “Танатонавты” была о смерти и потустороннем мире. Затем Вербер, видя, что критики так и остаются прохладными к его творчеству, зато количество читателей существенно увеличивается, написал продолжение “Муравьев” – “День муравьев” и “Революция муравьев”. В 1997 году последовала “Книга странствий” - о самогипнозе, путешествиях и психоанализе. От муравьиной темы, которую он досконально исследовал, Вербер решил перейти к теме “божественной”. Вышел в свет его цикл о богах – “Тайна богов”, “Мы, боги”, “Дыхание богов”, “Наши друзья человеки”, “Империя ангелов”. В 2008 появилась “Звездная бабочка”, в которой Вербер вновь и вновь возвращается к идее создания “идеального общества”.


Катерина Прокофьева: Вы счастливы со своими книгами?


Бернар Вербер: Я трудолюб. Я каждое утро посвящаю четыре с половиной часа работе. Мне это безумно нравится. Я всем людям на этой планете желаю делать то, что они делают, с таким же удовольствием, с каким я пишу. Я чувствую себя пчелой, которая делает мед. Я этим зарабатываю на жизнь, я в контексте, я счастлив, я нашел свое единственно правильное место во вселенной.


Катерина Прокофьева: То есть, вы непременно каждый день работаете?


Бернар Вербер: Да, как на заводе. Как будто я в присутствие хожу, где у меня назначена встреча с самим собой.


Катерина Прокофьева: А вдохновение и прочие озарения? Вам это знакомо?


Бернар Вербер: Каждый день. Начиная с 16 лет, когда я впервые стал писать. Сейчас мне 47, то есть уже больше 30 лет длится это блаженство. Чем больше я работаю, тем больше мне это нравится. По мере того, как я совершенствуюсь, я познаю настоящий экстаз. Каждое утро я что-то подобное испытываю. Это похоже на секс. Это давление, которое поднимается, поднимается, а потом наступает полная нирвана. В идеале читатель должен чувствовать то же самое, читая мои книги.


Катерина Прокофьева: Расскажите-ка про нирвану. Вы слышите голоса свыше, как Жанна д’Арк?


Бернар Вербер: Точно, это со мной случается очень часто. Мои персонажи вдруг принимаются жить своей жизнью, говорят сами за себя, я не знаю, когда пишу, что они скажут. И они меняют мою канву. Я не знаю, может, это моя личная форма шизофрении. Я становлюсь персонажами, и в то же время управляю ими, как кукловод. Это необъяснимое чувство, я не делаю никаких усилий, я просто слушаю их... вот, как отец наблюдает за своими детьми. Это немного похоже на сон. Когда вы спите, вы не решаете, что произойдет с вами во сне, но все же содержание сна зависит от вас. Вы зритель и актер, вы внутри и снаружи. У меня это получается, потому что печатаю на клавитаутре очень быстро, я совсем туда не смотрю, забываю о пальцах, и выходит, будто играю на пианино в трансе. Я смотрю в экран и вижу там кино, кино про моих персонажей.


Катерина Прокофьева: А первые деньги? Тоже за литературный труд?


Бернар Вербер: Я был журналистом, писал на научные темы в большом французском журнале “Нувель Обсерватор”, что мне позволяло встречаться со многими учеными, посещать лаборатории. Документацию с тех времен я дло сих пор использую в своей работе.


Катерина Прокофьева: А почему вы оставили журналистику? Вы не впадали в транс при той работе?


Бернар Вербер: Да! И потом я не выношу начальников. Я очень ценю свою свободу и не люблю людей, которые отдают мне приказы, а также сам не люблю этого делать. В этом журнале в определенный момент я заметил, что люди борются за большую власть и большие деньги, при этом совершенно не интересуясь своей работой. Я больше не смог с ними общаться. Семь лет я был научным журналистом и потом понял, что хочу заниматься чем-то другим. Я ушел.


Катерина Прокофьева: Вы это поняли только на восьмой год?


Бернар Вербер: Ну, я всегда удивлялся, как людям, когда их собирается больше двух, все время нужны начальники. Везде начальники, которые берут на себя ответственность, и подчиненные, которые их слушаются. Я думаю, что человек будущего не будет нуждаться в начальниках, он будет сам знать, что ему нужно и будет брать на себя ответсвенность за все, что он делает.


Катерина Прокофьева: Вы идеалист-утопист...


Бернар Вербер: Нужно быть таким. Если не мечтать о лучшем мире, его и не будет. Я мечтаю о мире, где в школе детей учили бы быть свободными и ответственными людьми, а не делали бы их них будущих заводских рабочих или служащих в большой фирме. Свободе учатся в школе.


Катерина Прокофьева: А вы-то сами ощущаете ответственность перед своими читателями?


Бернар Вербер: Моя первая задача – развлечь их. Вторая - научить. Третья – дать им желание быть счастливыми, но для меня это не называется ответственностью, это удовольствие. Я этого не должен, я просто хочу. Мне доставляет удовольствие делиться своими открытиями с читателями, иначе зачем же их делать, если поделиться не с кем? Я редко пишу тексты, после которых читатель чувствует себя плохо. Чернуху всякую, аморалка. Я могу забавляться со сценами эротического характера, сценами насилия или провокационными сюжетами, но я никогда не иду слишком далеко. Есть границы. Вуайеризмом я не занимаюсь.


Катерина Прокофьева: А чернуха, это уже и не модно...


Бернар Вербер: Послушайте, я никогда не был модным. Когда я пишу, у меня две заботы – первая, чтобы меня поняли читатели везде в мире и читатели всех поколений. Вторая - я представляю себе, что подумает человек, который будет меня читать через сто или двести лет. Я хочу остаться для них современным, понятным, эту амбицию надо иметь. Проблема в том, чтобы вас поняли ваши современники. Часто бывает так, что в действительности писатель пишет для тех, кто будет через сто или двети лет, а не для тех, кто сейчас имеет возможность его прочесть. Это очень забавно, это тоже челлендж для всякого художника – написать что-то, что вынесет проверку временем.


Катерина Прокофьева: Все же мне кажется, что вы – модный автор. А вашими предшетвенниками в России были Коэльо, Мураками, Уэльбек и Бегбедер. И даже Дэн Браун.


Бернар Вербер: Это как раз модные авторы, а я - не модный. Они - это медийный феномен, ничего нового они не сказали и не сделали, а только пережевывают свою жевачку. Я не такой. Уэльбек, например, ни плох, ни хорош, это просто дань моде, меня это совершенно не интересует.


Катерина Прокофьева: А что вы сказали или сделали такого, чего не забудут потомки через 200 лет?


Бернар Вербер: Знаете, я вам не советую терять время на безынтересные и не стоящие того вещи. Зачем вот журналисты углубляются в эту усредненную чушь, я не понимаю, когда на свете столько хороших книг? Я надеюсь, что меня будут судить по глубине книг, а не по отрывкам моих интервью на радио, которые я использую всего лишь для того, чтобы привлечь больше читателей.


Катерина Прокофьева: Очень забавно, что я вам доказываю, что вы модный. Я не могу делать прогнозы на сто или двести лет, я вам констатирую факт – все признаки модного автора.

Бернар Вербер: Господи, какой ужас!