Александр Генис: Одной из самых странных черт советской жизни было присутствие в ней особых, так сказать, «ручных» иностранцев. Молодежь сейчас уже не поймет, о чем идет речь, но люди моего поколения еще помнят, какую редкость представляли иностранцы, особенно – «вдали от Москвы». Я был уже достаточно взрослым, во всяком случае, уже пьющим юношей, когда познакомился с первым выходцем из Нового Света. Это был канадский профсоюзный деятель, с которым мы разговорились на взморье за пивом. На память о себе он оставил купюру в два доллара, которую я немедленно счел фальшивой и побоялся снести в магазин «Березка».

Эксплуатируя то, что тогда называлось «низкопоклончеством перед Западом», власть выращивала специальных, искусственных, как гомункулы, иностранцев. Причем, речь, конечно, шла не о соседях из братского блока («свои» в расчет не шли), а о настоящих - «капиталистических» - иностранцах.

В моей молодости самым знаменитым из них был якобы английский писатель Джеймс Олдридж. Я не думаю, что многие и впрямь читали его толстые романы, посвященные борьбе за освобождение чего угодно. Но вот поставленный по его рассказу фильм «Последний дюйм» смотрел каждый уважающий себя мальчишка. Так или иначе, перебравшись на Запад, я за 30 лет не встречал здесь человека, который хотя бы слышал имя Олдриджа. Ладно б в Америке, но его никто не знает на родине - в Англии. Даже Британская энциклопедия не упоминает этого плодовитого и прогрессивного автора.

По-моему, это означает, что советская власть умудрилась превратить в «поручика Киже» вполне живого человека. Главным достоинством таких державных иностранцев-фантомов был двойной статус: оставаясь чужими, они, все-таки, были своими.

Одному из таких затерявшихся в истории персонажей посвящена книга Реджи Нэделсона «Товарищ рокстар». У микрофона – ведущая «Книжного обозрения» «Американского часа» Марина Ефимова.

РЭДЖИ НЭДЕЛСОН. «Товарищ Rockstar »

Марина Ефимова: Звезда рок-н-рола Дин Рид в юности был человеком многих, но небольших талантов. Он был музыкален, но не настолько, чтобы преуспеть в Америке и в Европе, он был красив, но не настолько, чтобы в Голливуде выехать на одной внешности, у него были актерские способности, но он не сумел их реализовать. В 1958 году, 20-летним парнишкой из Оклахомы, Рид подписал контракт с голливудской фирмой Warner Brothers . К нему приставили театрального педагога, но единственным, что Рид у него почерпнул, был джентльменский набор левых политических идей. И с этим багажом Дин Рид отправился бродить по свету. Петь он начал в Южной Америке – в Чили, где его первая пластинка «Наш летний роман» стала хитом. Южная Америка сделала Рида певцом, но он говорил, что тамошняя нищета сделала его революционером. Рецензент биографии Рида, Том Мэллон, пишет:

Диктор: «Чем бы в действительности не объяснялась вспыхнувшая революционность Рида, его новая идеология (если верить биографу Реджи Нэделсон), оказалась невероятно полезной для его карьеры. Красивый, юный « all American boy » с гитарой, он пикетировал посольства, пел для рабочих и путешествовал по Амазонке со своими единомышленниками-индейцами. Однажды в Хельсинки, на конференции, посвященной борьбе за мир, его остановил советский журналист. «Поехали со мной, Дин Рид», - сказал он сердечно, и вскоре барда уже встречали на Финляндском вокзале.

Марина Ефимова: Так в 60-х годах началась дружба Рида с советским истеблишментом времен «оттепели» и его сотрудничество с фирмой «Мелодия». Он не отказался от американского гражданства и не принял советское. Рид жил то в Аргентине, то в Риме, то в Мадриде, то в Восточной Германии, но Советский Союз стал его идеологической родиной. Читаем в его биографии:

Диктор: «Снова и снова Рид возвращался в Россию: делать записи, давать концерты, заниматься «борьбой за мир». Ему многое там позволялось: выкрикивая под гитару советские лозунги, он крутил бедрами, как Элвис Пресли. Недаром его прозвали «Красным Элвисом». Многие русские говорят, что он был не меньшей фигурой, чем Фрэнк Синатра».

Марина Ефимова: Значит, я жила в какой-то другой России. В 60-х годах в Ленинграде молодежь моего круга (студенческого), с упоением слушала чудом добытые записи Эллы Фитцджералд, Луи Армстронга, да того же Фрэнка Синатры... но никак не Дина Рида. Единственное, что помню о нем – фотоснимок в журнале: он с гитарой, в обнимку с палестинскими автоматчиками. Нэдельсон в своей книге напоминает также, что он критиковал Солженицына и защищал идею возведения Берлинской стены. У нас его считали «прирученным американцем».

Любопытное замечание о Дине Риде делает рецензент Мэллон:

Диктор: Он так много фотографировался, что всюду возил с собой легкую вставную челюсть с белоснежными зубами, которую надевал на свои – не столь идеальные. И демонстрировал сногсшибательную улыбку на фотоснимках с Альенде, с Ортегой, с Арафатом. Владимир Познер – увёртливый журналист, который в советское время представлял на Западе «социализм с человеческим лицом», - говорил, что Дин Рид – притворщик, в отличие от певца Поля Робсона и барда Питера Сигера, искренне веривших в советский эксперимент.

Марина Ефимова: Интересно, к какой из двух категорий Владимир Познер относил себя самого?

Биограф Реджи Нэдельсон настаивает на том, что Рид был искренен в своих советских симпатиях. Но так или иначе, к середине 80-х годов он понял, что перестройка не примет его потёртую позицию правоверного сторонника советского социализма. И поскольку Рид, который вполне буржуазно держал свои деньги в швейцарском банке, не был бедняком, он предпринял попытку вернуться в Соединенные Штаты. Однако радио-интервью с ним в начале 1986 года в Колорадо и другое - в популярной телепрограмме «60 минут» - обернулись провалом: он почему-то без остановки читал адресованные ему письма соотечественников, в которых они называли его предателем и советовали держаться подальше от Америки.

Дин Рид вернулся в Восточную Германию, и 17 июня 1986 года его тело было найдено в озере недалеко от дома, где он жил со своей третьей женой. Официальный отчет полиции квалифицировал смерть 47-летнего певца как гибель от несчастного случая. Ходили, разумеется, слухи, что его убила Штази или КГБ, но, судя по всему, это и впрямь было самоубийство. И вот, через 20 лет – его первая биография в Америке, которую рецензент характеризует так:

Диктор: «Несмотря на дух захватывающие ошибки, допущенные в книге (вплоть до неверной даты бомбардировки Пирл-Харбора), в ней есть какое-то ухарское обаяние – гораздо более простодушное и трогательное, чем законсервированное, рекламное обаяние героя книги. Дину Риду повезло, что Реджи Нэдельсон так увлеклась его судьбой. Его вставная челюсть, которая пылится сейчас в Колорадском историческом обществе, скоро может быть востребована: право на экранизацию книги «Товарищ Rockstar » уже купил актер Том Хэнкс».

Марина Ефимова: Не знаю, что тронуло Тома Хэнкса в судьбе Дина Рида, но мне он кажется символом той чудовищной путаницы, в которую оказались вовлечены люди моего поколения. И я не могу не сочувствовать им – особенно тем, кто расплатился за участие в этой путанице своей жизнью.

Александр Генис: Вполне разделяя недоумение Марины по поводу «звездной» славы Дина Рида, чья популярность и в лучшие дни не распространялась дальше Восточного Берлина, я все-таки не могу вспоминать его песни без ностальгической улыбки. В конце концов, под его пластинки (других не было) проходили наши первые вечеринки. Поскольку вряд ли песни Дин Рида нашли себе путь в ай-поды нового поколения, я попросил Гришу Эйдинова разыскать в граммпластиночном лимбо запись сомнительного кумира брежневских лет американского певца советского блока Дина Рида.

Голос Дина Рида: Спасибо вам большое. До свидания! Пока!

Григорий Эйдинов: Вот, Саша, нашел запись Дина Рида, говорящего по-русски. Помню, что мое с ним знакомство началось с роскошного, как мне тогда казалось, гедеэровского вестерна «Братья по крови» 70-го года. И мне, в свои гордые пионерские годы, очень нравилось, что западный певец написал песню про нашу Байкало-Амурскую магистраль. Вот она. Дин Рид «БАМ».

Александр Генис: Важные открытия часто делаю случайно, попутно или вопреки. Все перечисленное произошло с американским антропологом и писательницей Хелен Фишер, которая занималась мирным, хоть и странным делом – изучала способы дрессировки необычных для цирка зверей. Выяснив, что гиена не только умеет смеяться, но и делать пируэты, что слон может рисовать, а белки кататься на водных лыжах, Фишер неожиданно для себя самой пришла к выводу, что все эти уроки умелых дрессировщиков незаменимы для манипулирования людьми, состоящими в браке. Собирая материал для книги о дрессировщиках, она поняла, что их главный подход — поощрение удачного выполнения задания и игнорирование неудачного. Постоянно выражая недовольство, не научишь тюленя забрасывать мячик в корзину, но можно этого добиться, поощряя его с первой попытки, кстати, неважно, насколько она была удачной. В конце концов, Фишер применила эту тактику в супружеской жизни, восхваляя каждый носок, положенный в корзину для грязного белья и игнорируя другие, разбросанные, где попало...

Вопросы Хелен Фишер, автору только что вышедшей книги "Почему мы любим", задает корреспондент "Американского часа" Ирина Савинова.

Ирина Савинова: Могут ли супруги дрессировать друг друга?

Хелен Фишер: Мы манипулируем друг другом с самого начала отношений. У нас есть три разные системы в мозгу, которые эволюционировали как результат практики спаривания и размножения: сексуальное влечение и удовлетворение, романтическая любовь с ее душевным подъемом и привязанность с чувствами спокойствия и безопасности, которые вы испытываете рядом с постоянным партнером. Супруги интенсивно манипулируют друг другом в третьей фазе, в фазе привязанности, именно тогда становятся очевидными вещи, которые нам не нравятся в партнере. И это верно не только для брака: говорим же мы своим друзьям, не звони мне тогда-то и тогда-то. Мы манипулируем коллегами на работе, объясняя им, что нам не нравится в их стиле работы. Да, супруги могут манипулировать друг другом и должны это делать тогда привязанность остается прочной.

Ирина Савинова: Не могу сказать, что верю в эффективность дрессировки — муж ведь не тюлень. Но кто лучше дрессировщик, жена или муж?

Хелен Фишер: Оба супруга манипулируют друг другом. Женщины придираются, пилят, мужчины поддразнивают. Но поддразнивание –это те же, но переодетые придирки. Мужу вообще трудно использовать в виде поощрения жены комплименты, потому что она сама часто говорит и выслушивает неискренние комплименты от других женщин, так что у нее к комплиментам иммунитет. Я знаю, что у мужчины и женщины разное понимание теплоты отношений: женщина понимает близость как контакт лицом к лицу: она миллионы лет держит на руках ребенка и привыкла смотреть ему в глаза, потому с женой следует общаться, глядя ей в лицо: например, чтобы поблагодарить за что-то, что она сделала специально для вас, нужно подойти и сказать ей это в лицо, глядя в глаза. Для мужчины выражение теплых дружеских чувств связано с понятием бок о бок: лицом к лицу они встречались с врагом, а с друзьями сидели рядом. Женщины миллионы лет растят детей и умеют их понимать по разным приметам — ведь дети не объясняют словами, чего хотят. Отсюда у жены более острое восприятие эмоций на лице мужа, его позы, движений, она их лучше понимает, ей не нужны слова. Женщины всегда воспитывали детей, отсюда у них более развитые навыки руководителя. Женщины лучше оперируют словами. Как на это ни смотри, и в роли дрессируемой, и в роли дрессировщика, женщины лучшие манипуляторы, чем мужчины.

Ирина Савинова: Что такое американский брак сегодня?

Хелен Фишер: В американском брак, как, впрочем, и в браке в любой страны Запада, наше внимание концентрируется на супруге. Миллионы лет назад люди жили большими кланами: у каждого было по пять матерей, отцов, множество дядей и теть и других родственников, толпы двоюродных братьев и сестер. Каждый день мы общались с большим числом людей. Общество развивалось и прогрессировало таким образом, что семья стала нуклеарной. Сегодня брак — это изолированное общество из двух людей, так что наше внимание в браке оказывается сосредоточено на этом втором человеке. Несколько веков назад мы могли не заметить каких-то раздражающих вещей о супруге, сегодня они все время перед нами: ведь мы живем вдвоем в замкнутом пространстве, иногда довольно небольшом, которое редко покидаем. Мы живем с одним человеком, и имей он недостатки или нет, мы все же хотим, чтобы наш союз не распался. Применять дрессировку с этой целью не грешно. Семья — это единственное место, где можно применять манипулирование: не на работе же с боссом и не в магазине или ресторане, и не друзьями же манипулировать. Я знаю жизнь и могу сказать, что когда мы живем в тесном пространстве, стеснены в средствах, не можем часто уезжать в отпуск, мы замечаем, что наши партнеры действуют нам на нервы. И тогда мы начинаем исправлять, что не ладится. Одни делают это более успешно, чем другие. Некоторые полагаются на свое чувство юмора. Другие говорят: мне все равно, я не хочу осложнять мой брак придирками и спорами. Другие более педантичны и хотят привести свой очаг в идеальный порядок. И это относится и к женщинам и к мужчинам.

Ирина Савинова: Как брак изменяется в сегодняшнем мире, как он эволюционирует?

Хелен Фишер: Мы все разные. Одни так сильно привязываются к супругу, что не видят недостатков, другие годами не придираются и не ссорятся, но в один прекрасный день уходят и все тут. Но самой отличительной чертой современного брака является изменившаяся роль женщин: во всем мире, и в первую очередь в России, они наводнили современный рынок рабочей занятости. Я исследовала этот феномен в 130 культурах мира, и везде роль женщины в бизнесе становится все более значительной. Понятно, что с собственными деньгами в кармане обладаешь большей независимостью. Возьмите фермеров: корову не распилишь пополам, случись развод. Потому есть только два выхода: или уходить с пустыми руками или оставаться жить, как прежде. Женщина, зарабатывающая деньги, приобрела столько же веса в браке, как и мужчина: она может решать, жить ли с ним или уйти. И она может требовать улучшений в своем брачном союзе. Впрочем, они оба к этому стремятся в одинаковой степени.

Ирина Савинова: Теперь самое главное: как долго длится сильная любовь?

Хелен Фишер: Как долго длится любовь? Об этом написаны многие научные труды. Ответ может разочаровать: сильная любовь длится от одного до трех лет. Это конечно в тех случаях, когда у любви нет препятствий. Но если вы влюблены в иностранца и не можете часто видеться с ним или если ваш возлюбленный женат и нужно ждать развода, — а это препятствия — то тогда сила любви не ослабевает гораздо дольше. Иногда сильная любовь продолжается 20 лет. Но к тому времени ее конечно не сравнить с первой страстью, когда колотится сердце, когда минуту не могут прожить друг без друга, когда не могут дождаться звонка. Или имейла.

Ирина Савинова: Что мы знаем о любви сегодня?

Хелен Фишер: Многие люди продолжают полагать, что любовь — это нечто сверхъестественное. Что такое любовь? Ученые определили, что когда люди влюбляются, работа некоторых участков нашего мозга активизируется. И мы знаем, как любовь начинается: прежде всего какой-то один человек становится для нас особенным. Мы замечаем, что нам не нравится в этом человеке, но тут же отметаем это и забываем. Этот человек становится центром нашей жизни. Мы становимся физически и эмоционально зависимыми от этого человека. Мы в эйфории, когда все идет хорошо и в депрессии, когда что-то не ладится в наших отношениях. Из-за этого особенного человека мы просто теряем голову. У нас обнаруживается огромная энергия из-за повышенной допаминовой активности в нашем мозгу. Но главный показатель влюбленности ­— это страстное желание быть с этим человеком, и это желание не только сексуальное, но и эмоциональное. Мы думаем об этом человеке 24 часа. Это одержимость. Во время влюбленности в мозгу идет очень важная для эволюции интенсивная работа.

Ирина Савинова: В процессе манипулирования поведением супруга однако получается так, что мы изменяем в основном собственное поведение, а не чужое. Ведь так?

Хелен Фишер: Согласна. Считается, что придирки работают. Из опыта дрессировщиков цирковых зверей стало ясно, что — нет. Работают манипуляция и вознаграждение. Вот вам и иллюстрация: наш взгляд на проблему изменился. Мы, стремясь изменить поведение супруга, пришли к выводу, что нам надо изменить собственное: перестать придираться и начать вознаграждать его за правильное поведение.

Ирина Савинова: Хелен, вы лично практикуете то, что проповедуете?

Хелен Фишер: Придираться для меня не характерно. Но мы все в какой-то степени придиры. Я всегда поощряла и награждала моих мужчин. Вот недавно он пришел во время на встречу. Я тут же поблагодарила его, я сказала: большое спасибо, что ты не опоздал. Он опаздывает как правило минут на 15, я на опоздания не обращаю внимания, но благодарю за приход во время. Но вообще-то и 15 минут много, особенно, когда стоишь на нью-йоркской улице. Нужно держать в поле зрения главное в отношениях, а опоздания – это мелочи. Недавно были проведены несколько исследований самых успешных взаимоотношений. Считается, что самые успешные те, в которых вы продолжаете видеть внутренним взором идеальный имидж своего супруга на месте реального. В идеальном браке реальность не нарушает этого видения. Вы продолжаете видеть молодого и красивого человека на месте пожилого и толстого. Те союзы самые крепкие, в которых вы прячете реальный образ супруга, как в матрешке, в его идеальный образ, который вы и полюбили в самом начале.

Александр Генис: Летом кино попадает в заложники детям (причем, как любят с умилением говорить в Америке, «детям любого возраста»). Отпуск и каникулы составляют идеальную среду для размножения приключенческих блокбастеров, которые успешно плодоносят в самую жару, обогащая Голливуд и насыщая рынок острыми эмоциями.

Сейчас, например, страна вновь занята авантюрой карибских пиратов. Этот фильм уже стоил американским кинозрителям 135 миллионов долларов - и это лишь в первый уик-энд проката. Критика, однако, отнюдь не разделяет энтузиазма масс. Обозреватель знаменитого журнала «Ньюйоркер» Этнони Лэйн пишет, что картина напомнила ему сандвич с морскими водорослями: нечто темное, соленое и абсолютно неудобоваримое. Интернетский совокупный показатель рецензий указывает, что фильм набрал 54 очка по стобальной шкале. Иначе говоря – твердая двойка. Однако, - пишет Скот, штатный кинокритик «Нью-Йорк Таймс», - все это не имеет никакого значения.

Диктор: Уже в начале этого лета мы пережили точно такое же потрясение. Не было критика, не бросившего камень в «Код да Винчи», но это не помешало нудной и беспомощной картине добиться огромного финансового успеха. Как бы мы ни старались, зритель все равно валит на блокбастеры, вне зависимости от того, что о них думают, говорят и пишут профессионалы.

Александр Генис: Отсюда, как мне кажется, следует, что блокбастеры нуждаются в критике не больше, чем карусели или американские горки. На дорогие мегахиты (а «Пираты» обошлись студии в 225 миллионов долларов) ходят с той же целью, с какой отправляются в Диснейленд. Это кино-аттракцион, «циркорама», развлечение, освежающее чувства и убаюкивающее интеллект. Оно дает сильные и очень короткие переживания, воспоминания о которых должны стереться до появления следующего блокбастера, чтобы можно было начать все с начала.

Это вовсе не значит, что я не люблю приключенческий кинематограф. Что говорить, я бы перестал улыбаться, если бы мне запретили смотреть Хичкока, «Индиану Джонса» или лучшие серии Джеймса Бонда. Речь о другом. Как совершенно справедливо пишет уже цитировавшийся Скот, летний кинематограф прекрасно обходится без критиков. И без них все узнают, когда, скажем, доберется до экрана новый Гарри Поттер. Такие фильмы, честно говоря, вообще не нуждаются в анализе. Шкловский как-то писал, что критики помогают не съесть духовную пищу, а переварить ее. Однако подавляющее большинство блокбастеров готовится из уже разжеванного, поэтому переварить их так же просто, как проглотить.

Другое дело кино для взрослых, настоящее, многослойное, сложное и умное кино, которое снимается для немногих, зато живет долго, иногда – целыми поколениями.

Как раз такой фильм завоевал арт-хаусы летнего Нью-Йорка, где состоялась опоздавшая на 37 лет премьера классического батального фильма Жан-Пьера Мельвиля «Армия теней».

Об этой картине мы беседуем с ведущим «Кинообозрения» «Американского часа» Андреем Загданским.

Андрей Загданский: Интересно, что фильм сделан по роману французского писателя и члена французской Академии Joseph Kessel . И это не первая известная картина, которая была сделана по книге Кесселя. Другой шедевр – «Дневная Красавица» Бюнюэля с Катрин Денев.

Могу добавить, что хотя сам Кессель родился в Аргентине, сам он конечно же сын еврейских родителей из Литвы, и жил в Оренбурге. В его французском переводе песня Анны Марли – еще одна русская во Франции - стала гимном французского Сопротивления.

Словом, Кессель из первых рук знал французское Сопротивление, как и Мелвиль, который сражался в Сопротивлении и именно тогда взял свой американский псевдоним Мелвиль в честь автора «Моби Дика». Настоящее имя режиссера - Jean - Pierre Grumbach , и корни его тоже еврейской семьи уходят в Эльзас.

Александр Генис: Интересно, что американские кинокритики настаивают на том, чтобы фамилию режиссера произносить с ударением на первом слоге – Мелвил. По-американски. Потому что, в конце концов, эту фамилию он взял у американского писателя.

Андрей Загданский: Я не возражаю. Так или иначе, Жан-Пьер был призван в армию в 1937 году, был на фронте в 1940 году, когда нацисты оккупировали Францию. Сопротивление, бегство в Англию, участие с английскими войсками в освобождении Франции. И вот фильм о Сопротивлении.

Александр Генис: Как был принят фильм в 1969 году, когда он впервые появился на экране?

Андрей Загданский: По всей видимости, без особого ажиотажа. Подозреваю, что картина затерялась среди многих других военных фильмов, подозреваю, что критики и зрители были слишком увлечены Новой волной и молодыми французскими режиссерами.

Так или иначе, американская премьера состоялась спустя тридцать с лишним лет. И я с удовольствием присоединяюсь к самым восторженным откликам чуть ли не всех кинокритиков Нью-Йорка: «Армия теней» – бесспорный шедевр. Фильм, поглощающий с первой минуты, хотя картина развивается поначалу очень медленно, и не отпускающий до самого конца. Я редко смотрю кино с потерянным ощущением времени – в этот раз я не заметил, как прошли два часа.

Александр Генис: В чем же секрет? Как Вы объясняете магию Мелвиля?

Андрей Загданский: Картина действует на нескольких уровнях: то, что начинается, как захватывающая военная драма об участниках Сопротивления, заканчивается экзистенциальными вопросами: «А что смог или не смог бы я, окажись на месте героев»?

Как и Роберт Брессон в своем шедевре «Человек бежал», Мелвиль смещает центр для зрителя, и в какой-то момент фильм перестает быть о них, о тех, кто на экране, и становится обо мне. О моих личных пределах, о моих личных возможностях, не как человека, а как человека-животного, когда страх и желание жить доминируют над всеми моральными проблемами. Или, все-таки – не всеми.

Картина начинается медленно и мрачно. Почти нет цвета – как и в предыдущей ленте Мелвиля «Самурай». Что-то грязно зеленоватое, серое или холодно синее. Ничего красного, желтого, оранжевого. Холодная краска и холодный мир. Оккупированная Франция. Главного героя, которого играет такой спокойный и ироничный Вентура, привозят в лагерь. Это французский лагерь. Для всех неблагополучных – в том числе и подозреваемых в Сопротивлении. Бараки. Скука. Грязь. Болезни. Бездействие. Смерть.

Андрей Загданский: Когда героя Вентуры увозят в немецкую комендатуру и он сидит такой спокойный и ироничный, в очках, в темном пальто, то, я хотел сказать «ничто не предвещает» – но нет затянувшееся ожидание предвещает, нерв фильма предвещает – взрыв и этот взрыв происходит. Вентура бежит, выхватив штык из ножен у немецкого часового. Убитый часовой бьется в агонии на полу, а Вентура бежит.

С этого взрыва адреналина начинается фильм и дальше адреналиновые уколы становятся все сильнее и сильнее.

При этом Мелвиль, великий мастер, не теряет того, что называется по-английски с ool , а по-русски и не знаю, как: «клево», может быть.

Его герои проходят через все эти чудовищные испытания, оставаясь невозмутимыми и красивыми. В компании этих людей хочется быть. С ними хочется посидеть в баре. С ними хочется проводить время. Даже если за это совместно проведенное время придется платить собственной жизнью, рискуя пытками в гестапо.

Александр Генис: Андрей, мы живем во время, когда батальное кино опять говорит с нами об актуальных проблемах. Который год уже идет война с террором, война в Ираке, короче – война с нами. Как в этом контексте смотрится старый фильм французского режиссера на американских экранах? Чему он может научить новое поколение авторов батального кино?

Андрей Загданский: Мне трудно сказать, как смотрится фильм в этом контексте. Фильм, все-таки, имеет отношение к военным событиям 40-х годов. Война была другая. Отношения были другие. Сопротивления было другое. Все было другое. И вместе с тем, мне кажется, что на сегодняшний день я немного знаю таких военных картин, которые были бы с таким с таким зрительским нервом, с таким все-забыл-не могу-оторваться-от-экрана качеством.

При этом, картина сложная и, если угодно, неприятная. Она всех заставляет заглянуть в себя. Предупреждаю, многим может не понравиться то, что они увидят.

Александр Генис: Сегодня в гостях «Американского часа» Татьяна Смородинская, профессор русского языка и литературы из престижного вермонтского колледжа Миддлбэри, среди прочего знаменитого своей славистикой. (Я много раз приезжал сюда на интересные летние конференции по литературе и истории России).

Пока Татьяна проводит летние каникулы в Нью-Йорке, ее студенты отправились на практику в российскую провинцию. О том, какие впечатления они привозят домой, мы поговорим чуть позже. А начать нашу беседу я хочу с готовящейся к выходу этим сентябрем « Энциклопедии современной России», которую составила Татьяна Смородинская с коллегами.

Итак, что, кто, как, когда?

Татьяна Смородинская: Вообще, это такой интересный проект и, главное, уникальный и первый, как это ни странно звучит. Дело в том, что в британском издательстве «Ратледж» существует серия энциклопедий современных культур. Уже давно вышли энциклопедии итальянской, китайской, японской культуры. И теперь дошла очередь и до российской культуры. Они предложили группе редакторов (это – я и еще два совершенно замечательных редактора: профессор Елена Гощило из Питтсбургского университета и Карен Эванс Ромейн из Университета Огайо) написать наше «видение» этой энциклопедии, впоследствии это утвердили, и вот мы начали работать три года назад.

Александр Генис:

Первый вопрос, наверное, что значит «современная»?

Татьяна Смородинская:

Трудный вопрос. Мы его долго решали, потому что нельзя объять необъятное, а нам надо было уложить все в 700 страниц, или 400,000 слов – это не очень много. Но после долгих дебатов мы решили, что мы будем рассматривать современную российскую культуру, начиная с 53-го года, то есть после смерти Сталина.

Александр Генис:

Какая часть энциклопедии относится к Советскому Союзу, а какая к пост-советскому культурному пространству?

Татьяна Смородинская:

Я думаю, что 50 на 50.

Александр Генис:

Расскажите, пожалуйста, о ваших авторах.

Татьяна Смородинская:

Наши авторы – из 20 разных стран, их почти 150. В основном, это авторы американские, британские и русские. Это не студенты, а в основном профессора или люди, которые занимаются этой темой профессионально. Но у нас, кстати, не только о литературе и культуре. У нас еще написано об истории, немножко об экономике – мы должны были создать фон для создания этой культуры. Были еще, например, статьи о других религиях и национальностях, которые проживают на территории России. Россия – многокультурная страна, поэтому нам приходилось обращаться к этнографам, к географам…

Александр Генис:

Скажите, как складывать энциклопедию в эпоху Интернета? Это проще или нет? Я это говорю вот почему: Интернет – мощное информационное орудие, которое как и помогает найти сведения, так и размножает ошибки. Приведу пример. В одной книжке, я умудрился написать, что моя метрика датирована 5-м марта 53-го года, то есть как раз той датой, когда умер Сталин. С тех пор, во многих местах в Интернете написано, что я родился 5-го марта, и я уже не могу ничего сделать. Для энциклопедии я – потерянный человек.

Татьяна Смородинская:

В нашей энциклопедии ваша дата рождения указана правильно. Это хороший вопрос. Пару раз (я не буду называть имен) наши авторы решили, что легче будет найти сведения по Google или Yahoo ! и ее просто оттуда списать, что, во-первых, составляет плагиат, а, во-вторых, может плодить ошибки, как вы только что сказали. Энциклопедия, которую много раз перепроверяют – гораздо надежнее в этом смысле. Но в Интернете всегда можно перепроверить, и иногда Интернет – источник дополнительной или альтернативной информации, но ни в коем случае не единственный.

Александр Генис:

Как вы думаете, русскому читателю будет интересна эта энциклопедия?

Татьяна Смородинская:

Если он читает по-английски, то многим, я думаю, было бы интересно, как группа западно-европейских или американских исследователей оценивают творчество группы «Ленинград».

Александр Генис:

Очень забавно… Ну, и как?

Татьяна Смородинская:

Очень хорошая статья. Я думаю, Сергею Шнуру она бы понравилась.

Александр Генис:

Сколько у вас статей?

Татьяна Смородинская:

1367 статей.

Александр Генис:

Что вы пропустили? О чем вы жалеете?

Татьяна Смородинская:

Пока еще не знаю. Сейчас еще рано говорить об этом, но я уверена, что со временем что-нибудь появится.

Александр Генис:

А теперь давайте поговорим немножко о другой вашей деятельности. Вы – профессор-славист. Вы всю жизнь занимаетесь преподаванием русского языка и литературы…

Татьяна Смородинская:

Я занимаюсь пропагандой.

Александр Генис:

Я хочу поговорить о вашем опыте. Чему труднее всего научить американцев, когда речь идет о «наших» проблемах, – культуре, литературе, языке?

Татьяна Смородинская:

Самое трудное – грамматика, потому что язык на самом деле чудовищный. В нем гораздо больше исключений, чем правил, поэтому англо-говорящим студентам очень трудно дается русский язык, если они не начали его изучать в 6 лет. Произношение сложное (например, звук «ы»). Они, как правило, не слышат мягкости согласных – «эл» «эль». Бывают случаи, когда наши студенты добиваются такого уровня, что говорят без акцента. Это бывает после того, как они проживут в России лет десять или женятся на русских. Что касается понятий, то я думаю, что самое трудное для наших студентов это, когда они приезжают в Россию, соотнести то, как они ее себе представляли, с тем, что они перед собой видят.

Александр Генис:

Ну, и как же происходит это столкновение иллюзий и реальности?

Татьяна Смородинская:

Вы знаете, это очень интересно. Они приезжают в Россию с этими иллюзиями, но мы, как профессора, эти самые иллюзии активно создаем.

Александр Генис:

И какую иллюзию вы внедряете?

Татьяна Смородинская:

О величии российской культуры! Мы вообще много иллюзий внедряем, и, как правило, они потом очень удачно справляются с этим культурным шоком, который они испытывают в России. Один из моих студентов написал, что Россия – очень странное сочетание гуманности, человеколюбия, человечности, и, вместе с этим – безнравственности, непристойности.

Александр Генис:

Я знаю, как это перевести одним словом, – достоевщина.

Татьяна Смородинская:

Верно. Кстати, очень многие начинают учить, прочитав Достоевского.

Александр Генис:

Достоевский кормит всех славистов в мире. Даже в Японии.

Татьяна Смородинская:

И Толстой, и Чехов.

Александр Генис:

Толстой – в гораздо меньшей степени.

Татьяна Смородинская:

Да, но это еще и за счет определенной возрастной аудитории.

Александр Генис:

В 19 лет, Достоевский был для меня гораздо важнее Толстого. Это только сейчас все поменялось.

Татьяна Смородинская:

Вот именно. Поэтому Достоевский нам так полезен для рекрутирования будущих студентов. Но, все-таки, студентам удается примирить иллюзии с реальностью, и, уезжая из России, они обычно стремятся туда вернуться.

Александр Генис:

То есть они хотят вернуться в Россию?

Татьяна Смородинская:

Да. Мы каждый третий год отправляем студентов в Россию и не только в Москву. Миддлбэри – один из немногих, если не единственный – колледж в Америке, который посылает студентов в провинцию – Ярославль и Иркутск. И проведя там год, 98% очень хотят вернуться – причем, именно в Иркутск. Дело в том, что наши студенты находятся в ситуации lose - lose , то есть они в любом случае проигрывают. В России им постоянно чего-то не хватает или что-то раздражает, но уехав, они начинают скучать. Все однозначно отмечают умение русских дружить. Все скучают по друзьям, говорят, что скучают по посиделкам, когда можно в 11 вечера привалить к приятелям с бутылкой – или без – и всю ночь петь под гитару.

Александр Генис:

Это называется душевность.

Татьяна Смородинская:

Совершенно верно. И, кроме того, в России все время что-то происходит. Они постоянно находятся на гребне каких-то событий, и могут в них активно участвовать – в отличие от благополучной Америки. Например, когда в Иркутске пытались провести нефтепровод под озером Байкал, мои студены со своими русскими друзьями участвовали в протестах, демонстрациях и чувствовали, что они играют свою роль не только в истории России, но и мировой истории. Это очень важно.

Александр Генис:

Что больше всего раздражает американских студентов, попавших в Россию?

Татьяна Смородинская:

Нетерпимость, отношение к чужому, к другому. Одна моя студентка мне недавно рассказала такую историю. Они там живут в семьях, и у них устанавливаются очень дружеские, семейные отношения. Однажды к ним пришел друг семьи, и узнав, что она – американка, даже не узнав ее имени, прямо в лицо ей сказал, что ненавидит американцев. Она уже к тому времени провела в России полгода, и сказала: «Извините за мой паспорт, за мое гражданство», и хлопнула дверью. Хлопнуть, конечно, не удалось, потому что дверь запиралась на бумажку. Это, наверное, раздражает больше всего – неумение и нежелание слушать другого, уверенность в своей правоте, и – как они любят говорить – «промытость мозгов», хотя это касается больше всего старшего поколения – с молодежью они легко находят общий язык.

Александр Генис:

Потому что они ближе друг к другу?

Татьяна Смородинская:

Да, потому что все эти антиамериканские настроения, которые сейчас тиражируются на российском телевидении, – они смешны человеку, который приезжает из Америки. Например, когда американские студенты видят по телевидению русский рэп или видеоклипы, полностью составленные из американских реалий – все это далеко от неприятия всего американского. Кроме того, их шокирует еще вот какая вещь. В России многие обвиняют Америку и Запад в том, что оттуда идет вся негативность, вся безнравственность, разврат, и т. д. Это все странно слышать нашим студентам, потому что Америка – и это не секрет – очень пуританская страна.

Александр Генис:

Таня, скажите мне напоследок. Я уже много лет живу в Америке и видал уже несколько поколений славистов и несколько поколений студентов-славистов. Раньше я мог понять, что толкает американцев на изучение России – в конце концов, все они мечтали стать Джеймсами Бондами во время холодной войны. А что сейчас привлекает студентов?

Татьяна Смородинская:

Как правило, наши студенты специализируются по двум дисциплинам. Очень мало кто специализируется только в русском языке. В основном это экономика и русский язык, политика и русский язык, и т. д. Я нахожу этому три причины. Во-первых, это Достоевский, Толстой и Чехов. Во-вторых, это то, что где-то в прошлых жизнях у них были русские друзья или соседи – то есть у них был контакт с русскими, и они им понравились. И третья причина - это тот самый Джеймс Бонд. У нас какое-то время был спад в интересе к России в середине 90-х годов. А сейчас все больше и больше.

Александр Генис: Песня недели. Ее представит Григорий Эйдинов.

Григорий Эйдинов: В прошлом году я рассказывал про один из лучших альбомов последних лет - "Иллинойс" Софиана Стивенса, который обещал написать по альбому для каждого штата Америки. Тогда многие критики говорили, что двадцать две композиции на одном диске - слишком много. Вышедший сейчас новый альбом Софиана Стивенса показывает, что так оно и было. Новый диск называется следующим образом: "Лавина: варианты и добавки с альбома «Иллинойс». На этом диске двадцать одна композиция!

Надо признаться, что слушатели вправе беспокоиться за Софиана, так как за три года он покрыл своими альбомами лишь два штата. Таким темпом последний штат будет описан, когда автору будет далеко за семьдесят. Однако, прослушав новый альбом, я решил, что беспокойство излишне. Нехваткой материала Софиан не страдает. Причём, самое поразительное: из того, что автор посчитал второсортным материалом, вновь получился один из лучших альбомов года. Состоящий только частично из версий песен с изначального диска и музыкальных зарисовок, большая часть альбома наполнена очень интересными и сложно оркестрованными композициями, которые, честно говоря, можно было бы собрать под заголовком "Пенсильвания", например, и засчитать как новый альбом серии. Вот одна из них. Неисчерпаемый, надеюсь, Софиан Стивенс: "Хеней Баги Банд".