Александр Генис: Сегодняшний “Американский час” откроет наша традиционная рубрика “Музыкальная полка” Соломона Волкова. Сегодня у нас будет специальный выпуск “Музыкальной полки”. Дело в том, что сегодня, 15 июня, исполнилось бы 72 года нашему другу, замечательному поэту Льву Владимировичу Лосеву. Но Лосев не дожил до своего дня рождения, он недавно умер, и я предлагаю, Соломон, вспомнить о его сочинениях сегодня и поговорить о Лосеве, о музыке, о том, как мы все дружили.
Соломон Волков: Вы знаете, я вам сейчас скажу смешную вещь, но я полагаю, что я был, может быть, одним из самых первых людей, которые напечатали произведения Лосева. И я вам сейчас расскажу, как это получилось. В 1973 году я работал в журнале “Советская музыка”, и мой хороший знакомый, ленинградский композитор Геннадий Банщиков, прислал ноты своей песни из радиоспектакля о парижских коммунарах. А текст ее - поэта Лосева. Песня, должен сказать, была замечательная. Она была в таких лучших эйслеровских традициях. Я ее напечатал, и схлопотал за это выговор. Причем выговор я получил не за то, что была крамольная музыка или текст, хотя они были отличного качества, нужно сказать, а за то, что была непривычная банщиковская система нотации, которую я и сохранил. И впоследствии, когда я напомнил об этом Лосеву, он как-то без большого восторга отреагировал. Думаю, что ему было неудобно вспоминать об этих юношеских грехах. И совершенно зря - песня замечательная.
Александр Генис: Я вообще думаю, что из Лосева получился бы замечательный либреттист. Ему не раз предлагали писать либретто для мюзиклов, но, к сожалению, он этим никогда не занимался, хотя, мне кажется, что его стихи как раз очень подходят для того, чтобы их положить на музыку, на оперетту, на мюзикл. Например, по Ильфу и Петрову предлагали поставить мюзикл со стихами Лосева, но он за это так и не взялся. Тем не менее, Лосев был человеком музыкальным и к музыке относился довольно трепетно. Я это хорошо знаю, потому что Леша (так его все называли) однажды рассказал мне такую историю. В его маленьком городке университетском - крохотном, чистом, красивом - была пекарня. Однажды он зашел туда и увидел, как стоит пышная женщина в белом одеянии, пахнет пирожными и играет Бах. И он подумал: “Может быть, я уже в раю?”. И после этого мы друг другу хвастались, как мы любим Баха. Я ему даже прислал 48 лекций по Баху, он с удовольствием их прослушал, и мы долго потом обсуждали. А какие ваши музыкальные воспоминания о Лосеве?
Соломон Волков: Когда появились стихи Лосева, они сразу на меня произвели сильнейшее впечатление. Дело было где-то в 80-м году. Вот первые большие публикации Лосева-поэта стартовали в 80-м году. И я где-то вскоре после этого написал ему восторженное письмо, где, набравшись нахальства, сравнивал его поэзию со звуком кларнета. Я ему сказал, что он такой серебристый по тембру и европейский по своим корням, но с некоторым американским акцентом. Потому что кларнет и саксофон это два родных брата.
Александр Генис: То есть там есть немножко джаза, немножко классики?
Соломон Волков: Да. И получил я от него ответ, где он с этим соглашался, ему это сравнение понравилось. И поэтому я хочу в пандан, в параллель стихам Лосева, показать фрагмент из кларнетовой сонаты Брамса в исполнении замечательного английского кларнетиста Майкла Коллинза, а аккомпанирует ему еще более замечательный пианист Михаил Плетнев.
Александр Генис: “Личная нота”.
Соломон Волков: Мы одновременно отметим в этом разделе и 120-летие со дня рождения Анны Андреевны Ахматовой, и помянем также и Льва Владимировича Лосева, который был большим поклонником Ахматовой и который о ней очень проницательно писал. В частности, его перу принадлежит замечательная статья о том, кто же является настоящим героем “Поэмы без героя”. Кажется, сейчас просто ответить, после статьи Лосева, что настоящий герой “Поэмы без героя” это Петербург, но нужно было догадаться.
Александр Генис: Лосев не только догадался, но еще и доказал, у него была очень аргументированная и очень научная статья.
Соломон Волков: Это классическая статья.
Александр Генис: Лосев терпеть не мог смешивать поэзию с ее вольностью и, я бы сказал, фривольностью, потому что у Лосева есть, например, цикл “Памяти водки”, с филологией. В филологии он терпеть не мог любой фамильярности, она у него всегда была очень сухая, академическая и строгая.
Соломон Волков: Но при всей разнице муз Ахматовой и Лосева, в чем-то они, мне кажется, совпадали. Вот эта сдержанность определенная, это очень бережное и тонкое отношение к слову. У Лосева как раз большая разница в его поэтике с поэтикой Бродского, его друга и человека, о котором он написал замечательную, на сегодняшний день лучшую книгу в серии “ЖЗЛ”.
Александр Генис: И, конечно, нужно вспомнить о его многолетнем комментаторском труде, который ждет своего выхода в Петербурге.
Соломон Волков: Мы все с нетерпением, конечно, ожидаем этого двухтомника, это будет незаменимая книга для всех поклонников Бродского. Но, как я уже сказал, с Бродским, именно с чисто поэтической точки зрения, у него не так много точек соприкосновения, больше - с Ахматовой. И поэтому в том фрагменте, который я хочу поставить, это цикл песен на стихотвоерния Ахматовой для сопрано и виолончели английского композитора Джона Тавернера. Стихотворение называется “Музе”, слова всем известны, поет сопрано Патриция Розарио и виолончелист, кстати, с русскими корнями, Стивен Иссерлис. “Когда я ночью жду ее прихода, - пишет Ахматова о Музе своей, - жизнь, кажется, висит на волоске”. И вот в этом отношении я могу сказать, что так же, как в ожидании прихода Музы жизнь видела на волоске для Ахматовой, так же точно она висела на волоске для Лосева, он точно так же трепетно относился к своему поэтическому творчеству, и оно, конечно же, было самым главным в жизни Льва Владимировича Лосева.
Александр Генис: А сейчас – очередной выпуск “Гоголиады”, посвященный 200-летию русского классика.
Соломон Волков: Мы все время с вами, Саша, говорим о том, что Гоголь это писатель всемирный. Но композиторы, которые выступали в нашей “Гоголиаде” в качестве людей, писавших на тексты, на сюжеты Гоголя, до сих пор все это были русские авторы. Вот сегодня я хочу в первый раз показать человека, который не был русским и который сочинил потрясающую вещь - оркестровую рапсодию “Тарас Бульба”. Это Леош Яначек, великий чешский композитор, который родился в 1854 и умер в 1928 году. И вот когда началась Первая мировая война (а Яначек был русофилом, он, можно сказать, был националистом, не будучи русским по национальности), события войны побудили его обратиться к “Тарасу Бульбе”. Он окончил это сочинение в 1918 году и специально подчеркивал, что взялся за эту работу из-за знаменитых слов “Да разве найдутся на свете такие огни, муки и такая сила, которая пересилила бы русскую силу!”.
Александр Генис: Соломон, “Тарас Бульба” сегодня очень актуальное сочинение в России. Фильм “Тарас Бульба” всколыхнул страну, и все говорят об этом сочинении, интернет просто кипит разными точками зрения. Причем довольно забавно, потому что “Тарас Бульба” входил в школьную программу на протяжении многих поколений, и вдруг сегодня заговорили: а кто бы Тарас Бульба - патриотом или террористом? Вот спор, который сейчас разрывает Россию. Как этот вопрос решен в музыке?
Соломон Волков: Это замечательная вещь, очень эмоциональная, и я не думаю, что Яначека так волновала политическая подкладка этого дела, для него Тарас Бульба был олицетворением силы и мощи славянских народов и борьбы славянских народов за свою независимость, за свое существование, за свое выживание. И все эти эмоции, по-моему, потрясающе выражены в этой музыке. Дирижер - родившийся в Киеве Яша Горенштейн, а руководит он Венским оркестром. Это запись 1955 года.
