Иван Толстой: Разговор о новом, о прошедшем, о любимом. О культуре на два голоса. Мой собеседник в московской студии Андрей Гаврилов. Здравствуйте, Андрей!

Андрей Гаврилов: Добрый день, Иван!

Иван Толстой: Сегодня в программе:

Белые тапочки современного искусства – радиоэссе Бориса Парамонова,
Переслушивая Свободу – сохранение памятников искусства в Италии, из блокнота путешественника Владимира Вейдле, запись 1969 года.
Новости культуры и музыкальные записи. Андрей, я теперь уже боюсь объявлять их как “новые”, потому что в прошлый раз выяснилось, что никакие они не новые и мы просто дурачим слушателей…

Андрей Гаврилов: Ну, в чем-то мы, конечно, их дурачим, но, с другой стороны, для большинства слушателей они абсолютно новые. Так и сегодня мы будем слушать записи 1987 года, но 99 процентов наших слушателей, я в этом абсолютно уверен, их никогда не слышали. Мы будем слушать записи замечательной джазовой группы “Архангельск”.

Иван Толстой: Начнем с новостей культуры. В лондонском книжном магазине “Calders” в субботу, 25 июля 2009 года, состоялось первое чтение недавно найденных ранних сочинений Пелама Гренвилла Вудхауза, автора цикла книг о Дживсе и Вустере. Газета “The Guardian” сообщает, что эти произведения - небольшие сатирические скетчи или "пьески" политической направленности. Все четыре текста датируются 1904-1907 годами. Они были написаны Вудхаузом вместе с его приятелем Бертрамом Флетчером Робинсоном и напечатаны в газете Daily Express и еженедельнике Vanity Fair. Впоследствии скетчи были всеми забыты.
Почему я выбрал именно эту новость? Потому, Что Вудхауз известен своим циклом книг о Дживсе и Вустере, а музыка из фильма “Дживс и Вустер” каждый раз звучит в начале и в брейках нашей с вами, Андрей, программы.
Видите, я тоже сегодня немножко диск-жокей. А теперь – ваш черед поделиться новостями.

Андрей Гаврилов: Ну, Иван, раз вы начали с находок, с найденных рассказов Вудхауза, то я продолжу в том же ключе. Найден пропавший 45 лет назад музыкальный шедевр. Пьеса “Песнь звезд” выдающегося испанского композитора начала ХХ века Энрике Гранадоса, которая пропала в середине 60-х годов прошлого столетия при пожаре, найдена, восстановлена и записана, и компакт диск с этой записью можно купить, он выпущен фирмой “Naxos”. Гранадос - автор знаменитой “Гойески”, написал “Песнь звезд” в конце 1910 года, а в 1911 году это 17-ти минутное сочинение для фортепьяно, органа и трех хоров впервые было исполнено в Барселоне и сразу признано шедевром. Опоздав на запланированный прямой морской рейс в Испанию из Штатов, а Гранадос был не только знаменитым композитором, но и пианистом-виртуозом, и он был первым, насколько мне помнится, испанским композитором, который был приглашен для игры при американских президентах. Так вот, после того, как он поиграл американскому президенту и закончил турне по Америке, Гранадос решил отправиться обратно в Испанию, но он опоздал на корабль, и тогда он сел на корабль, идущий в Англию, а там пересел на пароход, который должен был доставить его через Ламанш во Францию. Однако 24 марта 1916 года этот корабль был атакован торпедой немецкой подводной лодки. Корабль не затонул, однако от сильного удара многие из находившихся на борту были выброшены в воду, в том числе, и жена Гранадоса. Гранадос прыгнул за борт, пытаясь ее спасти, и утонул.
Архив Гранадоса остался в семье, но его сын Виктор продал четыре рукописи, в том числе, и “Песнь звезд”, американскому продюсеру Натаниелу Шилкерту. В 1940 году “Песнь звезд” предполагалось записать на студии “Коламбиа”, и дирижировать должен был великий Артуро Тосканини. По разным причинам запись не осталась, и это была первая, но не последняя неудачная попытка. Рукопись осталась у Шилкерта, а в 1964 году в его архиве разразился пожар, и рукопись сочли пропавшей. Наследники Гранадоса не оставляли надежды отыскать автографы, оказавшиеся у Шилкерта, и только в начале 2000-х годов композитор Уолте Кларк сумел убедить невестку покойного уже ныне продюсера показать, что же осталось от рукописей испанского композитора. Выяснилось, что ноты очень сильно пострадали, но не столько от огня, сколько от воды при тушении пожара. Современные технологии позволили прочесть то, что еще недавно прочесть было бы невозможно. И вот, наконец, “Песнь звезд”, как я уже говорил, записана на диске, посвященном хоровой каталонской музыке 20-го века.


Иван Толстой: Если мы с вами, Андрей, пошли уже по находкам, то вот вам алаверды. 2 августа в Зальцбурге будут исполнены два фортепьянных произведения, давно находившиеся в архивах Международного фонда Моцарта
До сих пор их авторство было не установлено. Но недавно эксперты пришли к выводу, что они написаны Вольфгангом Амадеем Моцартом. Обе вещи были исполнены на фортепиано, на котором в свое время играл сам композитор. К своей смерти в возрасте 35 лет Моцарт написал более 600 музыкальных произведений.

Андрей Гаврилов: Если мы продолжаем эту россыпь замечательных новостей, то не могу не сказать про то, что знаменитейший германский кинорежиссер Вим Вендерс, который в 1984 году получил Золотую Пальмовую ветвь в Каннах за фильм “Париж-Техас”, а самая известная его картина “Небо над Берлином” завоевала в Каннах через три года после этого приз за лучшую режиссуру. Так вот, этот самый Вим Вендерс подтвердил свое намерение завершить, доснять до конца, довести до какого-то завершения фильм о Пине Бауш, который он начал снимать еще до смерти знаменитой балерины и хореографа. По признанию режиссера, концепция фильма, естественно, будет изменена, но он не откажется от своей первоначальной идеи создать стереоскопический трехмерный фильм, посвященный искусству танца. Внезапная смерть Пины Бауш, - сказал Вим Вендерс, - лишь приостановила работу над картиной, но ее компания продолжает функционировать, и спустя многие годы танцоры все также будут исполнять поставленные ею номера, вдохновляя зрителей по всему миру. Пина Бауш - крупнейший современный немецкий хореограф, умерла в Германии совсем недавно, 30 июня 2009 года. Она была ученицей хореографа Курта Йосса, начала танцевальную карьеру в Германии и в Америке, а с 1972 года она руководила Театром танца в Вуппертале. Эксперименты в области современной хореографии принесли ей множество международных наград.

Иван Толстой: Прейдем к другим видам искусств и к другим темам. К вопросу о том, как влияет температура на земном шаре на развитие цивилизации и культуры. Например, потепление климата в Андах на несколько градусов в первой половине второго тысячелетия нашей эры стало причиной подъема цивилизации инков, утверждает французский палеоэколог Алекс Чепстоу-Люсти. О его выводах пишет газета The Times. Благодаря потеплению индейцы смогли приспособить горные районы для сельского хозяйства, использовав для их орошения воду тающих ледников.
Чепстоу-Люсти полагает, что освоение горных областей и развитие террасного земледелия дали инкам определенный избыток пищи, который, в свою очередь, позволил вывести часть мужского населения из сельскохозяйственного производства в другие области: строительство дорог и зданий, службу в армии. Разумная аграрная политика в сочетании с удачными военными походами позволило инкам стать хозяевами самого большого государства доколумбовой Америки.
Экспедиция, которую возглавляет Чепстоу-Люсти (а он представляет Французский институт исследования Анд в Лиме), изучала изменения климата по отложениям на дне горного озера Маркакоча в районе Куско. Этот регион был центром экспансии инков. По пыльце, семенам и другим ботаническим и геологическим показателям, сохранившимся в слоях отложений, можно определить тип климата. Как оказалось, регион пережил в конце IX века сильнейшую засуху. Она, по-видимому, послужила причиной упадка культуры уари, предшествовавшей инкам.
Подъем цивилизации инков начался в XI веке и продолжался до XVI века. Покорение их испанцами заняло примерно 40 лет - с 1530-х по 1570-е годы.


Андрей Гаврилов: Не могу не сказать, что для меня в этой новости индейцев есть нечто грустное. Я понимаю закономерности развития цивилизации, человеческого общества, но представляете, как потом исследователь скажет, что утончение озонового слоя и повышение температуры на земле привело к тому, что два знаменитейших радиожурналиста, радиоведущие Иван Толстой и Андрей Гаврилов вынуждены были выйти из студии и заняться производством зонтиков от солнца для того, чтобы население не обгорело, и таким образом был дан новый толчок упадку цивилизации 21-го века. По-моему, это будет очень грустно.

Иван Толстой: “Белые тапочки современного искусства”. Так назвал свое эссе Борис Парменов.

Борис Парамонов: Печальная культурная – а вернее, антикультурная - новость из Нью-Йорка. Радиостанция WQXR, принадлежащая корпорации Таймс, то есть в сущности знаменитой газете, продается испанскому, непрерывно растущему в Нью-Йорке радиовещанию. Конечно, не то, что продается, но становится объектом некоей коммерческой трансакции: она сама продает свой радиоканал на коротковолновой частоте этим самым испанцам за 45 миллиона долларов и переходит на их. Новая частота обладает гораздо меньшим диапазоном, так что урон несомненный. Но это еще далеко не всё. На этом неудобном, второразрядном радиоместе станция, вне всякого сомнения, потеряет в рекламе. Ну а коли так – упадок неизбежен.
WQXR была одной из важнейших культурных институций Нью-Йорка. С ней сотрудничали Метрополитен Опера, оркестр Нью-йоркской филармонии и знаменитая музыкальная школа Джильярд. Вот только один пример этой высококультурной работы, можно сказать миссии: каждую субботу радиостанция вела прямую трансляцию оперных спектаклей из Метрополитен, иногда и других оперных театров. Трансляция начиналась в час дня и шла примерно до пяти. В антрактах давали интервью оперные звезды и дивы. А однажды я слышал старое, шестидесятых еще годов интервью с Шостаковичем при исполнении одной из его симфоний. Мне запомнились слова гения: в этой части симфонии я хотел дать впечатление магазина игрушек.
Я человек абсолютно немузыкальный, в доказательство чего могу рассказать одну историю. Школьником-десятиклассником с двумя приятелями попали мы в питерском Саду отдыха, у Аничкова дворца, на дневной симфонический концерт. В десятом классе проходили «Поднятую целину», и мы, глядя на оркестр, с трудом удерживались от смеха, вспоминая, как шолоховский Нагульнов описывал симфонический оркестр: “на скрипках дрочат”. Играли, помню, Пятую симфонию Чайковского.
Так вот, в Америке я стал не то что меломаном, но постоянным слушателем WQXR , целый день на моем письменном столе играет радио, настроенное на эту волну – 96.3. Это в Нью-Йорке отдушина, оазис. Я до того наслушался классики, что могу определить, узнать композитора не только по памяти когда-то слышанного, но по стилю, по характеру звучания. Различаю в сущности всех классиков; ну разве что Габриеля Форе могу спутать с Цезарем Франком. А Чайковский абсолютно узнаваем по одной черте: у него в оркестровке выделяются фаготы.
О предстоящих переменах на WQXR сообщили во всей медии, в том числе и в НЙТ, конечно. Но в ней в том же номере еще одно сообщение, которое стоит сопоставить с новостью о радиостанции классической музыки. А именно: статья о новой выставке в Музее современного искусства. Называется она “Коллекционные предметы пекинской жизни”, автор Холланд Коттер. Но вот давайте процитируем кое-что:

Диктор: “Многоэтажный атриум Музея современного искусства впору заполнять монументами. Но в настоящее время он под завязку забит предметами личного обихода китайской женщины по имени Чжоу Хун-ян. Она родилась в 1938 году и умерла в январе этого года в Пекине. Шестьдесят лет жила она в этом городе вместе с мужем и двумя детьми в маленьком доме, постепенно наполняя его всякой всячиной – одеждой, книгами, кухонными и школьными принадлежностями, магазинными упаковочными пакетами, чашками для риса, куклами. Всё это громоздилось друг на друге без какого-либо организованного порядка. Но сейчас каждый из этих предметов, каждая старая пуговица и шариковая ручка расположены в Музее вместе с ее холодильником и кроватью”.

Борис Парамонов: Статья большая, переходящая с первой страницы на последующую, и наполнена она подробностями так же туго, как маленький домишка госпожи Чжоу старыми, вышедшими из употребления, но заботливо сохраняемыми вещами. Их организовал в некую композицию или, как теперь говорят, инсталляцию сын покойной китайский, очень известный сейчас художник Сон Дон. Его мать происходила из богатой семьи, после коммунистической революции потерявшей всё, им оставили только крошечный домик. И у госпожи Чжоу в течение ее нелегкой жизни выработалась эта маниакальная привычка – ничего не выбрасывать. После ее смерти сын, о мытарствах которого в нынешнем Китае тоже подробно рассказывается, сделал вот эту композицию и выставляет ее в разных странах. Сейчас она добралась до Музея современного искусства в Нью-Йорке.
Первая и мгновенная мысль, приходящая в голову при чтении статьи в “Нью-Йорк Таймс”, - инсталляция Ильи Кабакова “Коммунальная квартира”, показанная в восьмидесятые, кажется, годы. Я не помню, что говорили американцы, глядя на эту диковину, но бывшего советского человека она впечатляла. Выдумка, прием или, по-нынешнему, «фишка» была в том, что инсталляция Кабакова отнюдь не была натуралистическим воспроизведением советской коммуналки, а ее символической репрезентацией. Кухня, помнится, была увешана веревками, а на них нанизаны тысячи мелких бумажек. Именно бумажек, а не, допустим, сохнущего белья. Еще помню одну комнату, закрытую на ключ, но в дверях было некое смотровое отверстие, и зритель видел раскладушку с каким-то скомканным вроде бы бельем, а на стене – плакат сталинских лет, больше ничего. Это была не коммунальная квартира, а ее убедительный художественный образ.
Инсталляция сына госпожи Чжоу построена не символически, а именно натуралистически: расположены в некоей симметрии реальные предметы, скопившиеся вокруг китайской домохозяйки в течение ее нерадостной жизни. На одной из трех фотографий, сопровождающих статью Холланда Коттера, - кровать, на которой аккуратно сложены стопки постельного белья, а сбоку кровати – целая флотилия обутки, в основном каких-то тапочек. Вот это симметричное расположение – тапки к тапкам, а чашки к чашкам – и составляет, видимо, художественный элемент инсталляции. Ее прием – обыгрывание количества, дающий эстетическое качество – если, конечно, можно назвать эстетическими явлениями всякого рода сегодняшние “концепции”. Современный художник не рисует и не пишет маслом по холсту, а выдумывает, создавая более или менее остроумные композиции в реальном пространстве. А теперь начали осваивать виртуальное пространство, и та же “Нью-Йорк Таймс” посвящает художественные рецензии компьютерным играм.
Невесело всё это. И не рисую я, и не пою, и не вожу смычком черноголосым. Из мира исчезла красота, а потому и искусство. Еще цитата: И поэзия степенно уползает в логарифмы. Высшее достижение современного концептуализма – атомный гриб. Недаром же немецкий композитор Штокхаузен назвал акт 11 сентября величайшей симфонией. Что ж удивляться, если Брамс и Сен-Санс вытесняются ламбадой. Но это, конечно, не оружие массового уничтожения. Бродский: мир погибнет “не от меча, а от дешевых брюк, скинутых сгоряча”.
Из мира ушла музыка, говорил Блок. Вслед за ней и живопись. Глядя на китайские тапочки в Музее современного искусства, вспоминаешь советское присловье: видел я тебя в гробу в белых тапках.


Иван Толстой: В Париже открылись антикризисные пляжи. На самом деле, это название этого года. Как и во многих других европейских городах, городские пляжи вошли в моду. Собственно, они всегда были в Ленинграде у Петропавловской крепости и в некоторых других местах, да и в Москве тоже стали такие появляться. Но теперь их называют антикризисными, может быть, для выпускания некоего социального напряжения, некоего пара. Они привлекают горожан, в частности, парижан тем, что там можно и дешевле купить воду, и мороженое всего стоит один евро. Если нельзя купаться в Сене, потому что, конечно, городская грязная река, совершенно не прозрачная, то, по крайней мере, навезенные туда сотни тысяч тонн песка позволяют загорать, развлекаться, играть в пляжный волейбол, водить туда детей и наслаждаться летними теплыми деньками.


Андрей Гаврилов: Я хочу, если можно, чуть-чуть продлить вашу новость, будучи абсолютным патриотом Питера, как вы знаете, не могу не сказать, что все-таки пляж у Петропавловской крепости, это пляж, в нашем понимании, более или менее обычный, а вот пляж Парижа - он искусственный, и в этом принципиальная разница. Набережные Парижа в центре города - это как раз то место, куда были вывалены, правда очень аккуратно, эти сотни тысяч тонн песка, и пляж существует в самом центре, благодаря, в общем-то, очень гуманному устройству парижских набережных. Я помню, когда я в первый раз увидел этот пляж в центре города, где сотни, если не тысячи людей в плавках просто валялись напротив тех культурных ценностей, куда шли вспотевшие, ошалевшие туристы, я был просто потрясен. Я абсолютный патриот вот этих искусственных летних пляжей.
Но если говорить про то, что где открывается, не могу не сказать о том, что меня поразило. Это новость, которая пришла из Пермского края. Я помню, как еще в детстве я где-то увидел надпись “Лысьва”, по-моему, это было на газовой плите. Я помню, что меня озадачило это буквосочетание, я представил себе облысевшее насекомое, что-то среднее между тараканом и пауком. Ни в коем случае не хочу обидеть жителей этого славного поселка или города, но, надо признаться, что фонетически это все-таки не самое удачное буквосочетание русского языка. Так вот, в городе Лысьва Пермской области открылся “Парк советской культуры”. В рамках программы “Пермский край – территория культуры”, вернулись традиционные советские скульптуры - отреставрированная Женщина с веслом или, правильнее сказать, Женщина с веслами, пионеры с горнами и летчики с самолетами и без оных. При этом сам городок был и остается классическим образцом советской архитектуры 30-х годов, а все скульптуры были взяты из расположенного недалеко бывшего пионерского лагеря. Парк оказался частью более масштабного проекта “Щусевский квартал”, посвященного истории создания социалистического городка Лысьвенского металлургического завода, спроектированного архитектурным бюро под руководством Щусева - того самого, кому мы обязаны Мавзолеем Ленина на Красной площади. Кроме того, в Лысьвенском городском музее открылась выставка “История одной улицы”, посвященная созданию улицы Ленина. Однако реставрация щусевского квартала проходит достаточно хлопотно благодаря тому, что все-таки исторические реалии несколько изменились. Прежняя администрация Лысьвы продала частникам центральное здание архитектурного ансамбля - Дворец культуры металлургов и, по слухам, там будет сделан развлекательный центр. Хотя гипсовые барельефы на фасаде никто пока не убрал и, вроде бы, убирать не собирается. Все-таки, наверное, детские впечатления оказываются правдивыми. От этой новости у меня снова возникло в памяти ощущение старого облысевшего чудовища, чего-то среднего между пауком и тараканом.

Иван Толстой: Ну вас, Андрей, с вашими пауками и тараканами. Я вам предлагаю красивую маленькую новость. Десять самых красивых улиц мира. Есть такая игра в составление всяких десяток. По-моему, такая красивая десятка. Самая красивая улица в мире находится в… Угадайте, где?

Андрей Гаврилов: Где-нибудь, наверное, на Востоке.

Иван Толстой: Нет, на юге. Она находится в Монако и называется Avenue Princesse Grace. Недвижимость здесь стоит около 120 тысяч долларов за квадратный метр.
На втором месте какая улица? Там же, на Лазурном берегу Франции - Chemin de Saint-hospice . На третьем месте, вы, наверное, были на ней, во всяком случае, я был и думаю, что многие из наших слушателей – Пятая авеню в Нью-Йорке, где недвижимость стоит около 72 тысяч долларов за квадратный метр. На четвертом месте располагается лондонская Kensington Palace Gardens, там стоимость жилья достигает 65 тысяч долларов. На пятом месте – парижская Avenue Montaigne. 54 тысячи долларов. Шестое место заняла улица Via Suvretta на горнолыжном швейцарском курорте Сент-Мориц (45 тысяч за квадратный метр). Самая дорогая улица Италии - Via Romazzino - находится на Сардинии и занимает седьмое место в мировом рейтинге - 42 тысячи.
Восьмую позицию рейтинга занимает Severn Road в Гонконге, где стоимость квадратного метра составляет 40 тысяч долларов.

Андрей Гаврилов:Все-таки, Восток! Я в чем-то был прав, Иван.

Иван Толстой:Хорошо. Затем – Евразия, Азиопа, она же. Московская Остоженка оказалась на девятом месте в рейтинге - 35 тысяч за квадратный метр. Замыкает десятку самых дорогих улиц мира Wolseley Road в Сиднее, жилье там стоит 28 тысяч долларов за квадратный метр.

А теперь - наша рубрика “Переслушивая Свободу”. Писатель и искусствовед Владимир Васильевич Вейдле в течение многих лет вел блокнот путешественника или дневник писателя, и вот сюжет, посвященный Италии, которую надо спасать. Архивная запись 1 августа 1969 года. Ровно 40 лет тому назад.


Владимир Вейдле: Перелистываю книгу, изданную обществом “Наша Италия”. По-русски эту книгу можно было бы озаглавить “Италия в беде”. Итальянское заглавие означает “Италия, которую надо спасать” (или следует спасти). В последней из моих венецианских бесед я говорил уже о выставке, устроенной этим обществом в Венеции. Невеселая о ней сохранилась у меня память. А вот теперь - эта книга, еще подробнее документированная, в частности, насчет самой Венеции, опасностям, которым она как раз нынче подвергается, насчет ее судьбы. Судьба эта почти что висит на волоске.
Рассматриваю иллюстрации, читаю, и все большая грусть овладевает мной. Пустынность нужна этим местам. Поймите, пустынность. Нельзя было и музей строить так близко. Отодвиньте его, на колеса поставьте, увезите, уберите бетон, отведите дорогу. Вы - убийцы, вы поэзию мира бросаете в мусорный ящик.
С кем это я говорю, кого умоляю, кого проклинаю? В том-то и наибольшая беда, что неуловимы эти люди. Это и все, и никто. Есть, однако, и сопротивляющиеся им, есть защитники даже - как устроители выставки, издатели книги, основатели общества, организаторы защиты. Но огромное большинство, увы, - это те, кому все равно. Они молчаливо утверждают замену хорошего плохим или порчу хорошего, уже тем самым утверждают, что плохим или испорченным безмятежно пользуются, как если бы оно было хорошим. Это - фаталисты прогресса. В самой активности своей они фаталисты. Прогресс они не судят, а лишь подчиняются ему, не разбирая, в чем он плох, в чем хорош. Не кормчие они, а гребцы. Ладья их плывет по течению, а они лишь пекутся о том, чтобы грести побыстрей. Одна надежда на немногих, на верных старой Европе, чей корабль умел плыть и в обход, и наперекор. Но силы их ограничены.
А вот, например, город, где я всегда хотел побывать, да не успел - ломбардская Кремона. Славен ее собор, площадью его она горда. Да вон гляжу - вся площадь в лесах. Краны торчат над щебнем старых строений, и лезет вверх какой-то безликий великан, чтобы семечки под облаками лущить и сплевывать на соборную черепицу. Уж и не знаю, ехать ли мне туда. Но ведь и в самой Венеции, где была выставка, в десяти минутах ходьбы от Палаццо Грасси, где она помещалась, недаром два года уже как разрыт и забором загражден широкий Кампо Манин, недаром я там с неумением и сомнением по дощатым мосткам проходил каждый раз. Вижу теперь, какое здание Сберегательной кассы собираются там строить. Принятый проект мало чем отличается от непринятого. Он приличен, все они приличны, но Венецию это здание не то, чтобы не украсит, разве об этом возможно и мечтать, но и не останется нейтральным, малозаметным, как многие здешние, даже и довольно крупные постройки минувшего века.
Бедная Венеция! Когда произношу я слова “наша Италия”, я другой смысл им придаю, чем итальянцы. Италия принадлежит всем нам, любящим ее и обязанным ей очень, очень многим, и Венеция, конечно, общее достояние всех, любящих Венецию. Мы все ответственны за нее, за ее сохранность, за ее неисчезнувшее, живущее в настоящем прошлое. А ведь оно в опасности. Венеция под угрозой. Есть очень веские данные, установленные вполне точно. Средней руки наводнения бывают в Венеции каждый год. В 1908 году такое “нормальное” наводнение захватывало 15 процентов городской территории. В 1961 году - 34 процента. И заливает оно при этом лучшую, самую богатую, не одним денежным богатством, часть города. Венеция издавна, уже с 16-го века это было замечено, опускалась, погружалась в лагуну на 11 или 12 сантиметров за сто лет. Нынче мера этого погружения достигла 30 сантиметров, и она возрастает. Все соотношение природных сил, от которого зависел уровень воды в лагуне, нынче меняется.
Второй или третий год роют в лагунном дне фарватер, канал в 16 метров глубины, по которому огромные нефтяные суда смогут напрямик идти в Маргеру. Для той же, непомерно разросшейся за недавние годы, Маргеры роют глубокие артезианские колодцы в 10 километрах от Сан Марко. Оказалось, что грозят они Венеции совсем близкою бедой, так что не 70 лет оставалось бы ей жить, как утверждают некоторые весьма серьезные люди, а намного, намного меньше. Утешительна новейшая весть, что их перестанут рыть, в два года прикончат все артезианские колодцы, и построят акведук, чтобы заводы поить речной, а не из-под дна морского водой. Только Маргера, увы, не одним этим угрожает всем нам. От прореза каналов она не может, видите ли, отказаться, донимают Венецию дымом, копотью сажи, истязают ядовитыми отбросами мазутных чистилищ и адских доменных печей. Мазут - самый заядлый враг Венеции. Нет, не зря в Венеции вид бензинных насосов такую мне всегда досаду причинял.
Разрушение Венеции невероятно ускорилось за поседение 2-3 десятилетия, еще невероятнее - за последние 5 лет. Прошлогоднее обследование показало, что в 40 процентов домов сырость стала чрезмерной. Жилая площадь всех квартир стала на 37 процентов нежилой. Не удивительно, что каждый год 3,5 тысячи венецианцев покидают Венецию. 17 тысяч, согласно последнему подсчету, продолжают в Венеции работать, но живут уже не там. 1325 квартир пустуют. За 15 лет город потерял 45 тысяч жителей. Нынче их в Венеции 120 тысяч. В Местре, по соседству с Маргерой - 200 тысяч. Нужно заметить, как это ни грустно, что предпочтение, оказываемое жизни в Местре по сравнению с жизнью в Венеции, проистекает отнюдь не из-за одного лишь плачевного состояния венецианских жилищ, но и в равной мере объясняется потребностью нынешнего человека, особенно человека молодого, жить по-нынешнему, то есть, прежде всего, иметь под рукой автомобиль или мотоциклет и пользоваться им всласть - как для дела, так и для потехи. Как же отказаться черномазенькому этому юнцу от удовольствия в свободные часы покатать за спиной девицу на своей “Веспе”? Я его за это осужу, но мне больно за Венецию, больно, прости, Господи, узнавать о тех мерах, что принимаются для ее спасения и сохранения. Вероятно, они единственно возможные.
120 церквей ожидают реставрации, а дворцов еще, кажется, не сосчитали. Реставрировать нынче умеют, ЮНЕСКО не дремлет, деньги собирает во всем мире. Одна церковь Салюте требует полумиллиарда лир, каждый дворец - от ста до двухсот миллионов. Тут ничего не скажешь, только бы удалось эти деньги собрать. Но когда я читаю о намерениях оживить, омолодить Венецию новым зданием для конгрессов, умножением числа фестивалей и конкурсов, мне становится не по себе. Гипс от этого обратно в мрамор не превратится, а Маргеру вы не можете еще решительнее укротить. Неукротимой, боюсь, окажется наша техническая цивилизация, и в прямом разрушении, образ которого Маргера, и в коварном притяжении, которому Местре служит символом. Как же быть? Все-таки, надо нам попытаться обуздать ее, эту цивилизацию, и Венецию спасти.


Иван Толстой: Андрей, а теперь наступило время для вашей персональной рубрики. Пожалуйста, о музыкантах и музыке подробно.


Андрей Гаврилов: Сегодня мы слушаем записи джазовой группы “Архангельск”, сделанные в 1987 году. Джазовая группа “Архангельск” была создана Владимиром Резицким и, прежде чем говорить об этой группе, или, может быть, даже вместо того, чтобы говорить об этой группе подробно, надо, конечно, рассказать немножечко об этом замечательном музыканте. Владимир Резицкий родился в 1944 году, в 1962 году он окончил Архангельское музыкальное училище по классу гобоя. Когда в 60-е годы началось повальное увлечение джазом, в том числе, и в Архангельске, он переключился на саксофон. В 1962-65 годах он играл в духовых и эстрадных оркестрах на баритон-саксофоне, работал в местных молодежных кафе. В конце 60-х годов в Ленинграде Резицкий встретил своего земляка, барабанщика Владимира Тарасова. Вскоре Тарасов переехал в Вильнюс к Вячеславу Ганелину и предложил Резицкому присоединиться к их дуэту. Была проба, были попытки, но как-то не сложилось, место Резицкого или, вернее, место, которое было предложено Резицкому, занял Владимир Чекасин, а Резицкий предпочел двигать дело джаза дома, в Архангельске, и в 1972 году организовал группу “Архангельск”, которая, как я уже говорил, получила в дальнейшем мировую известность. Можно сказать, что сам Резицкий был первым нашим саксофонистом, который в те годы играл на саксофоне так же современно, как и лидеры европейского авангардного джаза Петер Брётцманн, Виллем Бройкер, Ивэн Паркер.
Ансамбль “Архангельск” с самого начала стал проявлять себя очень самобытным коллективом, ни на какого не похожим, на нашей джазовой сцене он активно впитывал все, что его окружало, будь то российское или зарубежное джазовое пространство, будь-то северный фольклор, который практически всегда можно было услышать в его композициях. Композиции музыкантов “Архангельска”, имеющие явно русскую ладовую базу, звучали на самых разных фестивалях, от “Джаз над Волгой” до фестивалей в Японии. За время существования “Архангельска” он выпустил всего лишь одну пластинку. На фирме “Мелодия” вышел альбом под названием “Призраки строго города”. Там было написано в аннотации, что это “джазовые сцены в двух сериях”, но, в общем, никаких двух серий там не было, просто у пластики две стороны, и для того, чтобы как-то оправдать это абсолютно условное деление на две стороны и были придуманы вот эти “две серии”.
В середине 90-х годов Резицкий распустил группу и в дальнейшем выступал уже как солист в разных фри джазовых проектах. В 2001 году он скончался. К сожалению, нельзя сказать, что смерть его была абсолютно естественной. Резицкий пытался пробить бюрократическую стену в своем родном городе, пытаясь создать современный центр искусства, где было бы место и джазу, и театру, и другим видам современного искусства. Периодически наталкиваясь на абсолютно непробиваемую бюрократическую стену, можно сказать, что он просто не выдержал.
В 2001 году, как я говорил, он умер. Осталось несколько компакт-дисков, вышедших в Англии и Японии, и одна пластинка фирмы “Мелодия”. Исправляя эту абсолютную несправедливость, мы сегодня и слушаем записи коллектива “Архангельск” под управлением Владимира Резицкого. С ним играют Владимир Туров - фортепьяно, клавишные, труба и перкуссия, Олег Юданов - ударные и перкуссия, Николай Клишин - контрабас, скрипка, перкуссия и Николай Юданов - перкуссия и тромбон. Сам Резицкий - это альт-саксофон и перкуссия. Запись 1987 года.