Александр Генис: Сегодняшний “Американский час” откроет октябрьский выпуск “Музыкального альманаха”, в котором мы с Соломоном Волковым рассказываем о событиях музыкального мира, какими они видятся из Нью-Йорка. Соломон, самая большая новость в музыкальном мире Нью-Йорка, наверное, дебют нового дирижера филармонии?
Соломон Волков: Я здесь застал, уже могу сосчитать: раз - Булез, вторым был Зубин Мета, затем был Курт Мазур, затем был Лорин Мазель, а Алан Гилберт - пятый руководитель Нью-йоркской филармонии за время моего проживания здесь. И каждый раз такая фантастическая раскручивается машина пиарная: по городу висят растяжки с портерами, о нем говорят по телевидению, он дает интервью. И вот сейчас, после того, как Гилберт продирижировал несколькими концертами и состоялась его инаугурация, “Нью-Йорк Таймс” делает все, чтобы морально поддержать нового молодого дирижера – ему 42 года.
Александр Генис: Вы знаете, я посмотрел его дебютный концерт, именно посмотрел, а не послушал, потому что дирижер - зрелищная профессия, и нам очень важно, как он себя ведет физически на сцене, и мне показалось, что этот большой, медведеобразный человек обладает необычайно широким репертуаром жестов. Иногда кажется, что он дирижирует как будто он рубит дрова, иногда- как будто бы он вяжет спицами, настолько у него нежные жесты. Как вам его дебют?
Соломон Волков: В моем представлении, руководитель такого оркестра как Нью-йоркский, одного их ведущих коллективов и Америки, и всего мира, должен являться личностью, как американцы любят говорить, больше, чем жизнь. И, к величайшему сожалению, вот этих качеств у Гилберта, на мой взгляд, пока что не наблюдается. Он очень профессиональный человек и очень интересно составил программу. Первая инаугурационная программа включала новое, специально написанное произведение композитора Линдберга, затем Рене Флеминг, моя и всеобщая любимица, спела вокальный цикл Оливье Мессиана (это все тоже редкости, что называется), а затем прозвучала “Фантастическая симфония” Берлиоза. Это произведение, которое было исполнено в 1830 году (Берлиозу тогда было 27 лет, представляете, одно из лучших сочинений, когда тебе еще нет 30-ти лет), не исполнилось, и вот оно мне показалось самым современным. Это фантастическая симфония, это фантастические сюрреалистические картины, это необычайная живость воображения, сюрреализм в чистом виде, причем, современный, не такой устаревший сюрреализм как Дали, скажем, на которого иногда трудно без отвращения смотреть, а очень живая и современная во всех смыслах этого слова музыка. Но для того, чтобы ее провести по-настоящему, дирижер должен быть грандиозной фигурой, равнозначной Берлиозу. Гилберт очень профессиональный человек, оркестр очень старался. Для Стокгольма, где Гилберт был дирижером до того, как он стал руководителем в Нью-Йорке, он был идеальным руководителем, а здесь ему расти и расти, и даже очень защищающий его критик “Нью-Йорк Таймс” вынужден был отметить, что он скромный, умеренный. Это достоинство для человека, но не для руководителя Нью-йоркской филармонии. Посмотрим, как он будет развиваться, еще все впереди. И в Берлиозе даже, где мне, как я уже сказал, не хватало этого демонического начала в Гилберте, были страницы, которые он исполнил прелестно, потому что там Берлиоз как бы повествует о любви, вот как в той сцене бала, которая является второй частью этой симфонии.
Александр Генис: Стали известны имена лауреатов награды Центра Кеннеди. По-своему, это президентская премия, не так ли, Соломон?
Соломон Волков: Мы можем назвать эти награды Центра Кеннеди президентскими в том смысле, что президент обязательно присутствует на церемонии вручения этих премий, и я уже нескольких президентов видел, как они общаются с лауреатами, как они им аплодируют. Это очень видная премия, эта церемония всегда транслируется по телевидению.
Александр Генис: В этом году список лауреатов очень пестрый: Мел Брукс, Дейв Брубек, Грэйс Бамбри, Роберт де Ниро, Брюс Спрингстин. Что объединяет столько разных людей?
Соломон Волков: Есть, во-первых, люди феноменально популярные, известные во всем мире. Я думаю, что на сегодняшний момент нет такой страны, где бы не знали, кто такой Роберт де Ниро. Мел Брукс это уже фигура, скорее, американского значения, хотя феноменальный успех его мюзикла его поставил в центр театральной, а не просто кино жизни. Брюса Спрингстина можно считать, может быть, ведущим рокером США, но я не уверен, что его всемирная популярность так уже велика. Что касается Грэйс Бамбри, то это замечательная афроамериканская меццо-сопрано, в свое время, когда она блистала, она была очень знаменитой в мире классической музыки, но она уже довольно давно не выступает. А что касается Дейв Брубек, для меня это как первая любовь, потому что, наверное, первая джазовая пластинка, которую я как бы лично впитал, это было мое, личное открытие, это, конечно, же “Take Five”.
Александр Генис: Эту мелодию знают не только любители джаза, но и все без исключения слушатели американского часа, потому что она служит нам заставкой.
Соломон Волков: При этом парадокс в том, что ведь автор “Take Five” не Дейв Брубек. Мелодию сочинил Пол Дезмонд, саксофонист квартета Брубека, а вот этот изначальный замечательный ритм, пять четвертей, на который уже наложена эта мелодия, это авторство Джо Марелло - ударника этого самого квартета. Но Брубек вдвинул эту запись в дискурс, и ей ведь уже скоро 50 лет. Это фантастика! Награду Центра Кеннеди собираются вручать 6 декабря, и именно в этот день Дэйву Брубеку исполнится 89 лет. И он продолжает выступать в составе уже совершенно, конечно, нового квартета. Я побывал на одном, сравнительно недавнем выступлении Брубека - у него седые кудри, по плечам свисающие, и фантастическая энергетика.
Александр Генис: Вы знаете, джаз - это прививка долголетия. Много лет назад я был в Новом Орлеане. Там есть такой Preservation Hall - место, в котором начинался джаз. Это просто такой амбар для хлопка, и там играли люди, которые начинали джаз, потому что они все были столетние старики. Они играли замечательно, но только не долго: каждые несколько минут они прерывались, съедали очередную таблетку, выпивали глоток виски и продолжали свой концерт. Это было, наверное, самое трогательное зрелище, которое я в своей жизни видел. В джазе, наверное, есть витамин, который помогает долго прожить.
Соломон Волков: Я могу сказать одно, что в каждом концерте Дэйва Брубека, и я тому был свидетелем, когда только начинается вот этот характерный ритм, аудитория взрывается, какого бы возраста эта аудитория ни была, она взрывается. Эта мелодия абсолютно у всех на слуху, и вот эта запись Дэйва Брубека всегда будет встречаться аудиторией с энтузиазмом.
Александр Генис: Сегодняшний блиц-концерт, как все блиц-концерты в этом году, посвящен 125-летию оперы Метрополитен.
Соломон Волков: Мы уже говорили о русском присутствии на сцене Метрополитен. Сегодня я хочу продолжить этот разговор и представить человека, который, кончено же, в представлении совершенно не нуждается - это Анна Нетребко, сегодняшняя суперзвезда, которая блистает на сцене Метрополитен с 2002 года. Прежде чем говорить о творческих достижениях Нетребко, я хотел бы поговорить о том, что интересует всех тех, кто следит за Анной Нетребко - о ее личной жизни. Все замерли в ожидании того, состоится или не состоится ее брак с Эрвином Шроттом, уругвайским басом-баритоном, который тоже выступает на сцене Метрополитен. У них есть сын, которому год, и, тем не менее, это дело довольно долго не двигалось с мертвой точки, хотя вместе они уже несколько лет, но сын как бы уже должен был этот союз скрепить. Тем не менее, это все не происходило, и объяснялось это для прессы чрезвычайно невнятно: тем, что у них времени не хватает. Вероятно, там какие-то другие причины, о которых мы, вероятно, никогда ничего точно не узнаем, но, во всяком случае, будем надеяться, что ее брак с Эрвином Шроттом, наконец, будет заключен и станет официальным.
Александр Генис: Соломон, я вот подумал сейчас, слушая вас, что все подробности личной жизни дивы, а именно оперной дивой мы и можем назвать Нетребко, являются необходимым составляющим образа такой певицы. И, если вспомнить прошлое , то дело не в том, что мы живем в эпоху сенсациолизма, а дело в том, что оперные певицы, оперные знаменитости всегда себя так вели, не правда ли?
Соломон Волков: В том-то и дело. Но давайте все-таки вернемся к музыке, потому что Эрвин Шротт, как я уже сказал, выступает с успехом на сцене Метрополитен и, в частности, он поет “Дон Жуана” в опере Моцарта. Он очень темпераментный и красивый исполнитель этой партии, голос у него, как критики говорят, “шоколадный”.
А теперь о том, как поет Нетребко сама. Мне было очень любопытно как-то в интервью ее услышать о том, что она сравнивает себя, с одной стороны, с Калласс (и, понятно - какое же сопрано не сравнивает себя с Калласс?), с другой стороны, Нетребко подчеркнула, что она старается не жить эмоционально на сцене, что она старается какую-то дистанцию соблюдать между собой и образом. Это тоже часть вот такой творческой и поведенческой стратегии, потому что мы знаем про Шаляпина, который, когда выходил на сцену в партии Годунова, он пятился в страхе, а публика вскакивала с мест - им было тоже страшно. А Шаляпин только что, за секунду до этого, рассказывал анекдот, и уже, пятясь, продолжал досказывать этот анекдот. То есть это была такая бравура. Мне кажется, что у Нетребко слишком много сил и внимания уходит на то, чтобы справиться, пока что, с чисто вокальными трудностями, и это не позволяет ей отдаться своей эмоции на сцене так свободно и так безоглядно, что и сделало Калласс уникальной. Но Нетребко великолепно выглядит, она в замечательной форме, и она достаточно убедительна в тех партиях драматических, которые она проводит. В особенности, конечно же, привлекает владение голосом ее. И вот партия Люсии из “Лючии ди Ламмермур, из оперы Гаэтано Доницетти, это визитная каточка Анны Нетребко, и это та партия, которую она с огромным успехом пела на сцене Метрополитен.
