Ключевые слова минувшей недели – "эмигрантские архивы". Во Франции состоялась передача Институту русского языка имени Виноградова звуковых архивных материалов, и на этой неделе старые записи привезли в Москву.
Сразу по возвращении из Парижа заведующий отделом диалектологии института Леонид Касаткин дал интервью Радио Свобода.
- Почему эти материалы очень ценны с научной точки зрения?
- Мы повидались с Юрием Алексеевичем Мартиновским, который раньше говорил о том, что у него есть такой архив. После Второй мировой войны он работал на русском радио в Париже, и у него сохранились записи бесед с разными русскими людьми. Мы хотели, чтобы он нам сделал копии этого архива. И вот сейчас он нам переписал шесть магнитофонных кассет. Сколько у него их всего я точно не знаю, он сказал так: "Вы эти кассеты послушайте, если вам понравится, я готов сделать еще копии. Но я должен знать, что именно для вас выбрать". Но я не сомневаюсь - нам все надо было бы!
- Если судить по прежним вашим записям и по прежним беседам, к каким выводам вы приходили? Насколько русская фонетика, строй русской речи изменился к сегодняшнему дню по сравнению с этими давними записями, с эмигрантскими голосами? Ведь, как известно, в своей среде они сохранили старую речь.
- Из-за этого мы и стараемся сами сделать записи, а также получить эти архивные записи. Нам очень интересна та самая русская речь старой эмиграции, потому что она сохраняет некоторые старые черты русского языка, теперь уже утраченные или ушедшие.
- А какие именно?
- В фонетике, я думаю, это немножко другая ритмика, другая интонация. Например, известно, что старомосковское произношение было с очень растянутым первым предударным гласным. Говорили "Ма-асква". Даже такая есть поговорка: "С Ма-асквы, с Па-асада, с Ка-алашного ряда". Так вот, это сейчас ушло уже или почти ушло. Конечно, есть еще москвичи, которые так говорят и до сих пор, но у большей части нет этого долгого произношения первого предударного гласного. У эмигрантов чаще это встречается.
Но там есть и петербургская речь. В самом Петербурге к нашим дням тоже произошли сильные изменения. Во-первых, конечно, они говорят "что", "конечно" (а не "што", "конешно"), как, впрочем, и некоторые петербуржцы до сих пор так говорят. Это так называемое буквенное произношение. Есть и некоторые другие особенности. Скажем слово цвет: они говорят не "цвет", а "цвэт".
- "Бэж"!
- Бэж, конечно. В этот приезд во Францию мы и сами сделали записи. Здесь была известная писательница Наталья Ильина, жена Александра Александровича Реформатского. Она приехала из Харбина, где жила с матерью и с отцом, а потом она еще была в Пекине. Как они говорили, "в Харбине и в Пекине". После войны она сюда реэмигрировала. А ее сестра Ольга живет в Париже. Она не возвращалась в Советский Союз. Ей уже больше 90 лет, но она говорит по-русски очень хорошо. И мы тоже записали ее рассказ - чуть больше часа.
Леониду Касаткину и его коллегам еще только предстоит заняться детальным лингвистическим анализом эмигрантского архива. О выводах и наблюдениях ученый пообещал нам рассказать в недалеком будущем.
Сразу по возвращении из Парижа заведующий отделом диалектологии института Леонид Касаткин дал интервью Радио Свобода.
- Почему эти материалы очень ценны с научной точки зрения?
- Мы повидались с Юрием Алексеевичем Мартиновским, который раньше говорил о том, что у него есть такой архив. После Второй мировой войны он работал на русском радио в Париже, и у него сохранились записи бесед с разными русскими людьми. Мы хотели, чтобы он нам сделал копии этого архива. И вот сейчас он нам переписал шесть магнитофонных кассет. Сколько у него их всего я точно не знаю, он сказал так: "Вы эти кассеты послушайте, если вам понравится, я готов сделать еще копии. Но я должен знать, что именно для вас выбрать". Но я не сомневаюсь - нам все надо было бы!
Нам очень интересна та самая русская речь старой эмиграции, потому что она сохраняет некоторые старые черты русского языка, теперь уже утраченные или ушедшие
- Если судить по прежним вашим записям и по прежним беседам, к каким выводам вы приходили? Насколько русская фонетика, строй русской речи изменился к сегодняшнему дню по сравнению с этими давними записями, с эмигрантскими голосами? Ведь, как известно, в своей среде они сохранили старую речь.
- Из-за этого мы и стараемся сами сделать записи, а также получить эти архивные записи. Нам очень интересна та самая русская речь старой эмиграции, потому что она сохраняет некоторые старые черты русского языка, теперь уже утраченные или ушедшие.
- А какие именно?
- В фонетике, я думаю, это немножко другая ритмика, другая интонация. Например, известно, что старомосковское произношение было с очень растянутым первым предударным гласным. Говорили "Ма-асква". Даже такая есть поговорка: "С Ма-асквы, с Па-асада, с Ка-алашного ряда". Так вот, это сейчас ушло уже или почти ушло. Конечно, есть еще москвичи, которые так говорят и до сих пор, но у большей части нет этого долгого произношения первого предударного гласного. У эмигрантов чаще это встречается.
Но там есть и петербургская речь. В самом Петербурге к нашим дням тоже произошли сильные изменения. Во-первых, конечно, они говорят "что", "конечно" (а не "што", "конешно"), как, впрочем, и некоторые петербуржцы до сих пор так говорят. Это так называемое буквенное произношение. Есть и некоторые другие особенности. Скажем слово цвет: они говорят не "цвет", а "цвэт".
- "Бэж"!
- Бэж, конечно. В этот приезд во Францию мы и сами сделали записи. Здесь была известная писательница Наталья Ильина, жена Александра Александровича Реформатского. Она приехала из Харбина, где жила с матерью и с отцом, а потом она еще была в Пекине. Как они говорили, "в Харбине и в Пекине". После войны она сюда реэмигрировала. А ее сестра Ольга живет в Париже. Она не возвращалась в Советский Союз. Ей уже больше 90 лет, но она говорит по-русски очень хорошо. И мы тоже записали ее рассказ - чуть больше часа.
Леониду Касаткину и его коллегам еще только предстоит заняться детальным лингвистическим анализом эмигрантского архива. О выводах и наблюдениях ученый пообещал нам рассказать в недалеком будущем.
