Александр Генис: Новая биография Артура Кёстлера, прославившегося своим разоблачением сталинского режима, привлекла внимание всех критиков Америки, отозвавшихся хвалебными рецензиями на выход книги. У микрофона - Марина Ефимова.
Michael Scammell. Koestler:
“The Literary and Political Odyssey of a Twentieth-Century Skeptic”.
Майкл Скэммел,”Кёстлер.
Литературная и политическая одиссея скептика ХХ века”
Марина Ефимова: В 60-х годах мы прочли в “тамиздате” книгу “Тьма в полдень”, и ее автор Артур Кёстлер стал нашим героем. Нас уже успели разочаровать своей слепотой многие любимые иностранцы: и Джон Рид с его наивным героизмом, и Герберт Уэллс (написавший в конце 20-х пробольшевистскую книгу “Россия во мгле”) и Лион Фейхтвангер - с его приемлющей сталинский режим книгой “Москва, 1937” (изданной, но тут же запрещенной в Советском Союзе). И тут, вдруг, мы узнаем, что неизвестный нам автор Артур Кёстлер написал в 1940 году (!) роман о “показательных” советских процессах конца 30-х – не только с точными деталями и живыми портретами жертв и палачей, но, главное, с таким пониманием природы советского тоталитаризма и идеологического фанатизма, до которого западная интеллигенция додумается лишь после развала Союза. Что же это за человек?
Диктор: “В 30-х годах журналист Артур Кёстлер был знаменит в европейских литературных кругах своими странностями, своими знакомствами (включавшими всех значительных людей его времени) и способностью регулярно оказываться в местах глобальных катастроф”.
Марина Ефимова: Он родился в 1905 году в Будапеште, в еврейской семье, и со школьных лет был, по его собственным словам, “человеком, которого уважают за ум, но терпеть не могут за странности характера”. Его странности сказывались и в его отношении к еврейству: он был страстным сионистом в теории, но реальные евреи вызывали в нем презрение, поскольку в своей ограниченности не соответствовали, по его мнению, классической “культурности”, которую сформулировал Гёте и исповедовал Кёстлер. Биограф пишет:
Диктор: “Из евреев Кёстлер уважал только писателя и политического деятеля Зева Жаботинского и писал, что ”мачизм” Жаботинского дал и ему, Кёстлеру, свободу от тех черт, которые считаются типично еврейскими”.
Марина Ефимова: Такое заявление характеризует человека, явно не свободного от комплекса неполноценности. Это предположение подтверждает и биограф:
Диктор: “Кёстлер так страдал от своего маленького роста (165 см), что на многолюдных вечеринках ходил на цыпочках. Его редактор однажды сказал ему: “Артур, у каждого из нас есть свой комплекс неполноценности. Но у тебя – не комплекс, а кафедральный собор”.
Марина Ефимова: Кёстлер занялся журналистикой в конце 20-х годов и сразу показал высочайший класс. Он был разносторонне образованным и талантливым рассказчиком. Он знал, кроме венгерского и немецкого языков, еще английский, русский, французский и испанский. Он следил за международной политикой, был знаком со многими европейскими деятелями культуры, и он не знал, что такое усталость.
Кёстлера, как и многих, подвел теоретический гуманизм. Он поверил в коммунистическую идею, вступил в компартию и весь 32-й год провел в России, тактично не заметив голода на Украине. Он стал тайным пропагандистом коммунизма на Западе. Его прикрытие - статус “буржуазного английского журналиста”. В этом качестве он и приехал в Испанию, где начиналась гражданская война.
Диктор: “Его арестовали франкисты в Малаге в 37-м году. Он мог уехать из города, но остался по двум причинам: ему было стыдно оставить в одиночестве английского консула сэра Питера Митчелла, с которым он успел подружиться, и он не мог упустить возможности стать свидетелем смены власти. В результате консула освободили, а Кёстлера – нет”.
Марина Ефимова: Но и консул по своим каналам, и компартия – по своим – взбудоражили общественное мнение и подняли Европу на защиту безопасности журналистов. Это была первая кампания такого рода. Через несколько месяцев Кёстлера освободили, и он вернулся в Европу уже героем. Но за эти месяцы на его глазах десятки людей уводили из камер и расстреливали во дворе тюрьмы. И каждый день он ждал своей очереди. Позже он писал в книге “Диалог со смертью”:
Диктор: “Сознание заключенного работает, как медленный яд, и постепенно меняет личность человека. Только теперь я начал понимать, что это такое - менталитет раба”.
Марина Ефимова: В Лондоне Кёстлер встретил приятельницу-коммунистку Еву Страйкер. Она только что вырвалась с Лубянки, где просидела полтора года по обвинению в покушении на Сталина. От нее он узнал многие детали, которые вошли потом в книгу “Тьма в полдень”. Еще он узнал, что в Москве арестован брат его жены – врач, обвинённый в том, что заражал пациентов сифилисом. А тут подоспели и “показательные суды”, в частности - над Бухариным.
Диктор: “Кёстлер начинает замечать фамильное сходство коммунизма и фашизма, и в 38-м порывает с компартией. Договор Риббентроп-Молотов подтверждает близость режимов. Кёстлер пишет: “Мое чувство к России – чувство мужа, который развелся с любимой женой. Вот она – еще молодая и живая, но уже погибшая”. Кёстлер мечется по Европе. После двух арестов во Франции - в канун и сразу после немецкого вторжения (которое он тоже не мог пропустить), ему удается уехать в Англию и там он пишет книгу “Тьма в полдень”. Её герой Николай Рубашов похож на Николая Бухарина: тоже ветеран-коммунист, член Политбюро, он публично сознается в преступлениях, которых не совершал, и приносит себя в жертву на алтарь Партии”.
Марина Ефимова: Изданная в конце 1940 года, книга имела ошеломительный успех и была переведена на 30 языков. Среди поклонников автора – Джордж Орвелл и Альбер Камю. Но война изменила настроение и в Европе, и в Америке. В 1944 г. Кёстлер предсказывает захват Советским Союзом Восточной Европы, но пишет об этом только в дневнике: “Скажи я об этом вслух, - признается он, - и меня интернируют”. И следующие 15 лет он пишет эссе и статьи, которые должны убедить интеллектуалов типа Сартра в том, что ГУЛАГ – реальность, и Сталин – дьявол во плоти. Большого успеха он не достиг. Разочарованный в политике, Кёстлер бросает эту тему и пишет только о науке – от достижений астрономии до достижений телепатии.
Диктор: “Всё, что писал Кёстлер-журналист, было блестящим творчеством гуманиста. Но, как многие люди, преданные идеям гуманизма, он был полон высокомерия по отношению к живым “хомо сапиэнс”. Он игнорировал мать, отклонял все попытки свести его с его незаконной дочерью, железной рукой правил тремя своими женами и всеми подругами”.
Марина Ефимова: А подруг было не счесть, и для них Кёстлер был неотразим. Мужчинам сила его воздействия на женщин казалась загадкой: он пил, он был тираном (и в гостиной, и в спальне), он был эксплуататором, превращавшим своих возлюбленных в секретарш и кухарок. Биограф Скэммел даёт, по-моему, точную отгадку:
Диктор: “Отчасти это - знамение времени: для интеллигентных женщин 40-х - 50-х годов жизнь с интересным и талантливым мужчиной была синонимом счастья. Это был единственный путь в мир искусства и в мир идей”.
Марина Ефимова: Что касается самого Кёстлера, то не только Скэммел, но и все биографы признают, что в личной жизни он был безжалостным и бессовестным эгоцентриком. “Но не забудем, - пишет рецензент Крис Калдвел, - что в момент, когда ужас советского коммунизма был еще невидим для большинства думающих людей на Западе, именно этот “бессовестный” человек разбудил совесть мира”.
