Иван Толстой: Разговор о новом, о прошедшем, о любимом. О культуре - на два голоса. Мой собеседник в московской студии – Андрей Гаврилов. Здравствуйте, Андрей!
Андрей Гаврилов: Добрый день, Иван!
Иван Толстой: Сегодня в программе:
“Космонавт” - почему у итальянского фильма русское название?
Искусство вне осетрины: балетные размышления Бориса Парамонова.
Переслушивая Свободу: олимпийские репортажи из нашего звукового архива.
Культурная панорама и новые музыкальные записи. В прошлый раз, Андрей, в поисках музыки Вы даже предприняли путешествие в Петербург. Куда пришлось ездить на этот раз?
Андрей Гаврилов: К сожалению, на этот раз ездить никуда не пришлось, хотя я с большим удовольствием съездил бы на родину нашего сегодняшнего музыкального героя. Это замечательный армянский пианист Давид Азарян.
Иван Толстой: Культурная панорама.
Конюшенный музей Эрмитажа переехал в Старую деревню – это, действительно, старый район Петербурга, но в последние годы стремительно застроенный сверхновыми домами. В духе новейшего Пиранези: арки некоторых домов доходят до 10-го или 12-го этажей. Если бы не невский жуткий климат и необходимость все это утеплять, то можно было бы признать определенную привлекательность такой архитектуры.
Вот в эти края и перевозят эрмитажные сокровища, для которых старых площадей давно уже не хватает.
Здесь, в Реставрационно-хранительском центре “Старая Деревня” открылась выставка шедевров каретного искусства. Я не знаю, на что внешне похож этот центр, я его никогда не видел, но, по-моему, было бы симпатично его фасад стилизовать в расстреллиевском таком духе, чтобы у посетителя было бы впечатление, что он все-таки входит во что-то, имеющее отношение к Эрмитажу. В экспозиции – например, карета-визави, сделанная в 1761 году в Париже и подаренная Екатерине II, парадная карета мастера Ивана Яковлева, изготовленная для въезда придворных дам в Москву по случаю коронации Александра II в 1856 году и другие экипажи.
Особенность новой выставки заключается в уникальной системе освещения. В ней использованы новые приборы и технологии, которые создают в залах “театр света”: они имитируют свет газовых фонарей, белой ночи, лунный свет, создают иллюзию движения карет. Кроме того, новая система освещения в десять раз экономичней. А точечная подсветка экспонатов, по мнению хранителей, защищает их краски от выцветания.
Когда-то Конюшенный музей занимал исторические здания на Конюшенной площади, затем его экспонаты были переданы Эрмитажу.
Реставрационно-хранительский центр “Старая Деревня” включает в себя пять зданий: фондохранилище, выставочно-лекционный, реставрационный, инженерный и административный корпуса.
Сегодня здесь уже размещаются коллекции отдела западноевропейского искусства, отдела истории русской культуры, отдела Востока, отдела археологии Восточной Европы и Сибири, лаборатория научной реставрации станковой живописи, большая часть фонда русской скульптуры, западноевропейская скульптура, собрание предметов русской и европейской мебели, “Театр шпалер”. А также ряд предметов из отдела античного мира, которые прежде в Эрмитаже не выставлялись.
Андрей, я знаю, что вы противник клонирования всевозможных знаменитых собраний, но, по-моему, даже вы не будете противиться тому, что в этом жилом старом районе, Старой Деревне Петербурга открылся филиал Эрмитажа или просто дополнительные его корпуса, не правда, ли?
Андрей Гаврилов: Ни в коем случае. Я не считаю, что это клонирование Эрмитажа, я считаю, что это расширение необходимое, поскольку Эрмитажу явно тесно в том классическом здании, которое мы можем видеть на всех открытках, всех плакатах и интуристовских брошюрах. Так что расширение музея - это замечательно, это прекрасно, может быть, теперь мы сможем больше увидеть, больше узнать. Я противник совершенно другого. Я противник того, что я считаю необоснованной культурной экспансией, когда в другом, как правило, не столь культурно богатом государстве или районе, вдруг вместо того, чтобы построить собственный музей, начинают клонировать Лувр, Галерею Тейт, Эрмитаж или что-то еще. Я до сих пор, несмотря на все ваши объяснения, Иван, не могу понять, для чего это нужно.
Иван Толстой: Будем считать, что культурная экспансия в Старую Деревню оправдана.
Андрей Гаврилов: Удалась.
Иван Толстой: Удалась.
Второй фестиваль вольных издателей “Boo: буквы, звуки, цацки” (“Бу!фест”) прошел в Галерее на Солянке в Москве. В нем приняли участие более 50 издательств, которые выпускают книги небольшими тиражами и которые часто нелегко найти на прилавках обычных книжных магазинов.
Среди участников фестиваля - издательство “АРГО-РИСК”, журнал поэзии “Воздух”, “Ad Marginem”, “ArtHouse media”, “Водолей”, “Готовая книга”, Издательский дом Мещерякова, “Китони”, альманах “Конец эпохи” и тутти кванти.
Основной концепцией второго “Бу!феста” стало привлечение внимания читателей к культуре книги. В связи с этим на фестиваль приглашено много издательств, придающих особое значение оформлению книг. Вот это жаль было пропустить. Может быть, хоть вам повезло, Андрей, и вы туда заглянули?
Андрей Гаврилов: Вы знаете, Иван, к огромному сожалению, нет, я не смог заглянуть на этот фестиваль и, честно говоря, не очень рвался, потому что, при всей симпатии к малым издательствам и при всей симпатии вообще к этой проблеме, честно говоря, я был достаточно сильно разочарован первым “изданием” этого праздника, этого фестиваля, этого смотра, так что, когда стоял выбор - попробовать справиться с гриппом дома или все-таки вылезти на холодные московские улицы, пусть даже ради такого фестиваля - каюсь, я выбрал борьбу с гриппом дома, под теплым одеялом.
Иван Толстой: Не могу пройти мимо такой новости.
Группа “Beatles” возглавила хит-парад лучших альбомов в истории поп- и рок- музыки, составленный официальным печатным органом Ватикана, газетой “L`Osservatore Romano”.
Комментаторы отмечают, что содержание некоторых композиций на альбомах "ватиканского хит-парада" может быть сочтено ошибочным, если не еретическим, со строгой католической точки зрения. Так, из всего творчества “Beatles” католическое издание, выходящее на восьми языках, в том числе английском, выбрало альбом 1966 года “Revolver”.
Всего в списке - десять позиций.
1. Revolver - группа The Beatles
2. If I could Only Remember My Name - Дэвид Кросби
3. The Dark Side of the Moon - группа Pink Floyd
4. Rumours - группа Fleetwood Mac
5. The Nightfly - Дональд Фэйген
6. Thriller - Майкл Джексон
7. Graceland - Пол Саймон
8. Achtung Baby - группа U2
9. (What's the story) Morning Glory - группа Oasis
10.Supernatural - Карлос Сантана
Но для нас с вами, Андрей, эта информация, по-моему, особенно интересная, потому что мы можем объявить нашим слушателям, что готовим программу, приуроченную к 8 марта и основанную на песнях “Beatles” , верно?
Андрей Гаврилов: Вы знаете, Иван, это совершенно верно, это действительно так, но теперь я даже задумался: может быть, все-таки одну из следующих программ посвятить теме “Битлз и религия”, поскольку решение Ватикана было абсолютно для меня неожиданным, тем более, учитывая тот скандал, который в свое время сопровождал несколько неосторожную фразу Леннона о том, что “Битлз” стали популярнее Иисуса Христа”. Вот после этого решение Ватикана, конечно, забавно. И давайте подумаем, в конце концов, что могло так привлечь строгих ревнителей католической нравственности к альбому “Револьвер”.
Иван Толстой: Согласен, давайте держать наших слушателей в трепетном неведении относительно нашего выбора. Мы не знаем, что мы, дорогие радиослушатели, выберем в качестве темы нашей очередной битловской программы.
Мы сейчас говорили на итальянскую тему, на ватиканскую тему, и давайте снова вернемся в Италию. “Космонавт”. Почему у итальянского фильма русское название? Рассказывает наш корреспондент в Италии, историк Михаил Талалай.
Михаил Талалай: Да, действительно, в как будто нейтральном названии новой картины – русские, точнее советские корни. Это разъясняется и во время одного из первых диалогов в фильме.
Второстепенный персонаж, брат главной героини, так говорит матери – “Исключительно, космонавты! Астронавты - это у американцы; космонавты - у русских”. Подобная филологическая тонкость подмечена не сегодня. Другой и знаменитый европейский фильм, также мягко и иронично прощающийся с советской эпохой – “Goodbye Lenin” – уже обратил внимание на разницу в терминологии. Таким образом, Холодная война может быть представлена и как соревнование между советской космонавтикой и американской астронавтикой. Вовсе не вставая на чью-нибудь сторону, замечу, что мне лично советский термин “космонавт” кажется более точным: эти суперлетчики летают, навигируют именно в космосе, а не между звездами, до звездолетчиков им еще рано.
Главная героиня картины – римская комсомолка Лучана, действие происходит на рубеже 50-60-х годов. Лучана – именно комсомолка, активистка молодежной секции Итальянской компартии. Первая сцена фильма – это ее бегство от алтаря в подвенечном платье. Лучане – около десяти лет. Понятно, что в церкви шло не венчание, а конфирмация: для нее католики облачают своих детей в квазисвадебные наряды. Девочка бежит домой, где объясняется с матерью.
“Я коммунистка”! Заявляет она своей семье. Это пролог. Фильм, понятно, это не есть история освоения космоса в эпоху холодной войны. Это рассказ о взрослении девушки, о ее первой любви, о первых предательствах. Но все это происходит на фоне истории освоения космоса, с документальными кадрами, представляющими Белку и Стрелку, Гагарина, Хрущева и иных протагонистов эпохи. Молодой режиссер, дебютантка кинематографа Сюзанна Никкьярелли, лично всего это не видела, но умело реконструировала то время, когда гонка за освоение космоса воспламеняла души итальянских коммунистов и когда науки носили идеологический характер.
Мне довелось посмотреть этот замечательный фильм в Милане, в присутствии режиссера. После его просмотра Сюзанна Никкьярелли рассказала зрителям о том, как делался фильм. Замысел возник после посещения Москвы и Музея космонавтики.
Диктор: "Советская технология разрушила силу притяжения", такую надпись я видела в залах музея космонавтики. Она потрясла меня. Это значило, что рабочий класс наносит поражение капитализму. Шла яростная борьба, это был чистейший идеализм. Речь велась не только о превосходстве той или иной системы, ячейки компартии походили на церковные приходы, царил культ мужественности”.
Михаил Талалай: Против такого мужского засилья своеобразно протестует и комсомолка Лучана. Она пишет письмо Хрущеву, где идейно обосновывает важность запуска в космос женщины. Эта инициатива заканчивается триумфом: Советский Союз запускает первую космонавтку Валентину Терешкову. Саму Лучану премируют поездкой в Москву, но именно на тот момент приходится любовный кризис Лучаны и пуританская компартия решает оставить ее в Риме.
Эпизоды фильма сопровождаются ремиксами известных песен того времени.
Картина предварена очаровательным мультфильмом “Спутник-5” о животных, использованных в космических экспериментах. Это собаки, 28 мышей и даже один паук-скептик. Все они чувствуют себя советскими гражданами в важной миссии и даже поют государственный гимн.
Сюзанна Никкьярелли об этом рассказывает об этом так:
Диктор: “Они ощущают себя настоящими космонавтами и излучают веселье. Эта идея пришла мне в голову во время исследования материалов, найденных в русских архивах. В них была информация о попытках ученых запустить в космос разных животных, пока, наконец, в октябре 1960 года экипаж, состоящий из мышей и собак, не вернулся на Землю целым и невредимым. Тогда и было принято решение организовать полет Гагарина”.
Михаил Талалай: Режиссер сообщил и о специфических русских трудностях: так, например, государственный гимн Советского Союза и нынешней России оказался защищен копирайтом, в то время как в европейских странах гимны являются общественным достоянием. Авторскими правами на советскую хронику с Хрущевым, Гагариным, Терешковой, к ее удивлению, овладел некий бывший советский гражданин с канадским паспортом, и дорогостоящие контракты заключались с этим канадцем. Главное, как показалось режиссеру - в современной России еще относятся к собственному коммунистическому прошлому неспокойно: ее картина может быть воспринята неадекватно и посему к показу ее в настоящее время не предлагают.
Фильм завершается сценой высадки американцев на Луну, о которой умалчивает и нынешний Музей космонавтики в Москве. Гонка в космосе завершена, американцы победили, советский миф закатывается вместе с кризисом советской космонавтики и прогрессом американской астронавтики.
Иван Толстой: Продолжим культурную панораму. Инициатива ваша.
Андрей Гаврилов: На этой неделе пришло довольно грустное для меня и, думаю, не только для меня, сообщение. В Великобритании в возрасте 89 лет скончался знаменитый писатель Дик Френсис, мастер английского детектива, автор многочисленных произведений, которые все, насколько я могу судить, переведены на русский язык - одни лучше, одни меньше, но они все доступны отечественному читателю. Почему это особенно грустная новость для меня? Потому что я был знаком с Диком Френсисом. Мне выпала честь и удовольствие сопровождать его в его поездках по Москве, когда он приезжал сюда, накануне Олимпиады 1980 года, для того, чтобы знакомиться с местом действия своего будущего романа. Дело в том, что, в преддверии Московской Олимпиады, его издательство предложило ему записать роман, детективный роман и, как всегда у Дика Френсиса, связанный, конечно, с конным спортом, но к Московской Олимпиаде на русскую тему. И Дик Френсис вместе со своей женой Мэри приехал в Москву, в конноспортивный комплекс “Битца”, который в то время только строился, чтобы посмотреть, что происходит в Москве, попробовать вдохнуть московскую атмосферу. К моему огромному изумлению, несмотря на то, что он в Москве провел всего лишь несколько дней, ему это блистательно удалось. В его романе, который получил, в итоге, название “Trial run” - “Предварительный забег” или “Пробный забег”, как угодно…. Кстати, название романов Дика Френсиса это всегда большая проблема для переводчиков, поскольку в них всегда скрыта игра слов. Одно значение вроде бы понятное, как, например, роман “Рефлекс”, а второе значение связано с чем-то из мира конного спорта. И вот “рефлекс”, например, это, одновременно, и рефлекс как у лошади, как у любого спортсмена, как у любого живого организма, и при этом еще роман о фотографе, который фотографирует лошадей, то есть, имеется в виду рефлекс как отражение, преломление луча света, и так далее. Даже первый его, и самый знаменитый, роман “Фаворит” также, в принципе, попадает в эту категорию и его название можно перевести двояким образом. Но это так, к слову. Так вот, когда он написал и издал свой роман “Trial run”, я с изумлением и некоторой тревогой увидел в нем, что он описывает те квартиры, в которых мы с ним бывали, и в которых, за плотно закрытыми дверьми, обсуждались некоторые проблемы, которые в 1979-80 году абсолютно не были предназначены для посторонних ушей. Но потом я посмотрел, насколько умело он замаскировал местонахождение этих домов, этих квартир, изменив имена, фамилии, как теперь говорят “пароли, явки”, что наверняка никто не смог бы понять, где это находится. И, судя по всему, никто и не смог, потому что у тех людей, к кому мы приходили в гости, и которых он расспрашивал об удушающей атмосфере жизни тех лет, не было после этого никаких неприятностей. Дик Френсис был замечательным человеком, замечательным писателем, мне очень жаль, что он нас покинул.
Иван Толстой: Андрей, узнали ли вы себя в ком-нибудь из героев “Trial run”?
Андрей Гаврилов: Нет, я не узнал себя ни в ком из героев “Trial run”, но роман посвящен “Andrew and Andrew”. Один из них это Эндрю Нюрнберг - его литературный агент, кто второй - я не буду говорить, потому что, возможно, это будет очередная развеянная иллюзия. Но долгое время мне было приятно считать, что, может быть, второй Эндрю это я, может быть, и нет, не знаю, я никогда его об этом не спрашивал. Кстати, с его визитом связана одна забавная история. Когда мы поехали смотреть строящийся комплекс “Битца”, то, разумеется, в те времена машины ни у кого не было, мы поехали на такси. Дик и Мэри заехали на нами, за мной и за моей женой, и мы поехали в район “Битцы”. О чем-то мы говорили по дороге и, вдруг, таксист поправил мой английский язык. Я допустил то ли какую-то неточность, то ли ошибку. Когда мы вышли из машины я спорил Дика Френсиса: “А где вы взяли эту машину?”. Он очень удивился: Как, где? Мы вышли из гостиницы (а они остановились в “Национале”), сели в первую попавшуюся. А что?”. Когда я ему рассказал, что таксист, оказывается, знает английский язык лучше, наверное, многих, мягко говоря, Дик Френсис сразу понял, в чем было дело. Вряд ли он смеялся, но это была та дополнительная деталь, та дополнительная краска для того, чтобы он лучше передал атмосферу тех лет.
Иван Толстой: Вот этому Эндрю, таксисту Андрюхе за баранкой, он и посвятил сой роман.
Искусство вне осетрины: балетные размышления нашего нью-йоркского автора Бориса Парамонова.
Борис Парамонов: С американским балетом я познакомился давно, еще в Советском Союзе, куда приезжала на гастроли балетная труппа Роберта Джоффри. Приезжал и Баланчин, но его я тогда не видел. А Роберт Джоффри оставил приятное впечатление. Там была такая выдумка: при опущенном занавесе на авансцену выходила очень красивая танцовщица в несколько бурлескном наряде – как в голливудских фильмах о диком Западе, и шла вдоль занавеса, неся в руках табличку с названием предстоящего номера на русском языке. И один раз она эту табличку вынесла кверх ногами. В зале натурально, начались смешки, и балеринка очень искусно сыграла недоумение, а потом смущенное понимание ситуации – и поворачивала надпись как должно. Конечно, это был организованный номер, отнюдь не накладка. Очень это понравилось и запомнилось.
В Америке я видел всех звезд, которых положено видеть, в основном, русских. Нуреева видел в “Петрушке” и в том знаменитом номере на музыку Вебера “Приглашение к танцу”, когда он улетает в окно, повторив тур-де-форс Нижинского в труппе Дягилева. В балете этот номер получил название “Видение розы”. Видел Наталью Макарову в балете Мориса Бежара “Голубой ангел”, где и сам престарелый маэстро выделывал кое-какие движения. За рамками классики необыкновенно сильное впечатление осталось от спектакля Суссаны Строман “Контакт”.
А недавно побывал на представлении городского балета Нью-Йорка (Нью-Йорк Сити Баллей). Программа была сборная: “Агон” Стравинского – Баланчина, “Дама с собачкой” на музыку Родиона Щедрина в постановке заезжего Алексея Мирошниченко и третий номер, совсем неинтересный, - какие-то венгерский кортеж из глазуновской “Раймонды” в доисторической хореографии Петипа (причем осталось впечатление, что взяли худшие музыкальные дивертисменты).
“Агон” Баланчина на музыку Стравинского заставил в очередной раз задуматься о природе балета. Баланчин говорил, что вернул балет к его классическим корням; всё то, что называется балетной классикой, вроде Чайковского или “Коппелии” Делиба, - на самом деле романтический балет, говорил Баланчин. Балетная классика – это чистое, не мотивированное никаким сюжетом движение, абстрактное движение. И, конечно, тут и становится понятной связь балета с философией своего времени. Балет, классический балет – это картезианское искусство, воспринявшее основную идею механического материализма о теле как машине. И не случайно эта концепция возродилась в двадцатые годы прошлого века, когда не только в жизнь, но и в искусство победно вступила машина. Самое время для Стравинского с его внеэмоциональными, внечеловеческими ритмами. В программе было написано, что “Агон” ставился Баланчиным вместе со Стравинским, это был единый процесс – музыка писалась не заранее, а одновременно с хореографической разработкой. На сцене это производит впечатление калейдоскопа, разворачивающего и перестраивающего различные фигуры, причем калейдоскоп не цветной, как положено, а черно-белый. Это было очень стильно, а стиль известно какой – конструктивистский, этакий Баухауз.
Совсем другое дело “Дама с собачкой” в постановке Алексея Мирошниченко. Другая музыка – другая хореография. Музыку Родион Щедрин написал этакую эпигонски-эклектическую, вызывающую смутные реминисценции из Малера и раннего Шёнберга. Венский Сецессион, одним словом. И это, на мой взгляд, правильно, ибо относит к эпохе Чехова. Мне понравилась эта работа, понравилась балерина Стерлинг Хилтин, длинноногостью превосходящая Марью Шарапову. Основной прием был – танцовщики двигались около полосатого черно-белого столба. Метафора понятная – шлагбаум, заслоняющий путь любовникам друг к другу. И еще было одно изобретение: танцовщики периодически раздевались: снимали свои викторианские костюмы, оставаясь в телесного цвете трико, что поначалу производило впечатление обнаженного тела. Танец в таких трико знаменовал любовный акт.
Тут основной вопрос не к Щедрину – Мирошниченко, а, разумеется, к Чехову. Можно ли реалистическую новеллу представить в балете, этом условнейшем из искусств? Можно, если вспомнить, что любое искусство условно. Реалистические декорации, вроде арбуза, post coitum поедаемого Гуровым, или, того пуще, осетрины с душком, получается, и Чехову не нужны, точнее сказать, они, эти детали, не являются сюжетообразующими. В рассказе Чехова есть одна реалия, работающая на сюжет как смыслообразующий символ, - море. Гуров и Анна Сергеевна окончательно встретятся в смерти, по слову поэта: “В одну любовь мы все сольемся вскоре, Одну любовь, широкую, как море, Что не вместят земные берега”. А осетрину любой свежести оставим поклонникам “Мастера и Маргариты”, пускай смеются.
Что же касается арбуза, то он, по моему мнению, всплыл в стихотворении Багрицкого. Желающих проверить к этому стихотворению и отсылаю. Оно, между прочим, о любви.
Да, о собачке и забыл. Она появлялась, Анна Сергеевна выходила на сцену со шпицем на поводке, но посредине ее проходки подбегала вроде как прислуга и собачку забирала. Американцы, однако, обожающие всякий “фан”, успели похихикать.
Иван Толстой: Культурно-историческая дата. Сто лет назад, 10 февраля 1910 года в Ташкенте от черной оспы скончалась Вера Федоровна Комиссаржевская. О ней писали, что на сцене она была то же, что Чехов – в литературе. От своих актеров она требовала мягкого, нежного сожаления и любви. Он была способна выразить “выразить именно то, что живет в нас, как в людях известной эпохи, - то, чем болеют наши души, то, о чем шепчут в тишине наши собственные сердца”. На похоронах актрисы произнес траурную речь Александр Блок. В фойе Художественного театра состоялась гражданская панихида, но церковную панихиду Священный Синод запретил.
И еще одна новость на тему “Битлз”. Компания EMI выставила на продажу знаменитую лондонскую звукозаписывающую студию “Abbey Road” – ту самую, где в течение многих лет записывала свои альбомы группа “Битлз” и другие музыканты. Например, “Пинк Флойд” записали здесь альбом “Dark side of the Moon”, здесь записывались группы “Radiohead” и многие другие. Ожидается, что аукцион по продаже двухэтажного здания принесет компании десятки миллионов фунтов. Пока не ясно выставляется на рынок сам бренд “Abbey Road”, который, по оценке, стоит дороже самой недвижимости, оснащенный современной аппаратурой. EMI приобрела дом за 100 тысяч фунтов стерлингов в 1929 году, и преобразовала его в специально приспособленную для звукозаписи студию. В годы Второй мировой войны она использовалась для записи пропагандистских материалов для правительства Великобритании и передач “Би-Би-Си”. Однако настоящую славу здание приобрело лишь после работы там четверки “Битлз” с 1962 по 1964 год. Один из их альбомов, как всем известно, так и называется “Abbey Road”.
Мемориальная комната выдающегося режиссера Евгения Вахтангова открылась в Денежном переулке в доме номер 12. Отныне это филиал Музея вахтанговского театра. Вахтангов прожил здесь последние четыре года своей жизни. Комната режиссера обставлена подлинной мебелью, здесь размещена его личная библиотека, подлинные фотографии его учителей - Станиславского, Немировича-Данченко, Суллержицкого, а также его коллег и друзей с дарственными надписями. Кроме того, дружеские шаржи, зарисовки, фотографии фрагментов из спектаклей, афиши и личные вещи. Вся обстановка комнаты максимально приближена к той, что была в момент ухода из жизни Вахтангова в 1922 году. В мемориальной квартире сотрудники музея и театра будут проводить экскурсии, лекции о творческом пути Вахтангова, о его студии, о продолжении его традиций и школы в Вахтанговском театре. Совместно с Высшим театральным училищем имени Щукина силами студентов здесь намечены исполнительские вечера, как это и было при жизни режиссера, а также вечера чтения актеров вахтанговского и других театров, лекции театроведов.
Иван Толстой: Андрей, ваши новости!
Андрей Гаврилов: Одна забавная новость пришла из Франции. Знаменитый французский левый интеллектуал Бернар-Анри Леви был пойман с поличным на цитировании никогда не существовавшего философа. И хорошо бы, если бы это была его собственная придумка. Так нет. Философ Жан-Батист Ботуль, специалист по трудам Канта, появился во французском сатирическом еженедельнике “Канар аншене” благодаря журналисту Фредерику Паже. В частности, вымышленного Ботуля сделали автором книги “Сексуальная жизнь Иммануила Канта”. Как теперь выяснилось, Леви ссылался на эту монографию в своей последней книге о войне философии, а также, как признался он сам, в многочисленных выступлениях. В признательном заявлении на сайте своего журнала “Правила игры” Леви пишет, что журналист, придумавший Ботуля, сам должен быть отличным философом. Он отметил, что на роман попался не он один, но и другие авторы рецензий на книгу “Сексуальная жизнь Иммаунила Канта”. Леви заявил, что снимает шляпу перед создателем Жана-Батиста Ботуля.
Раскрыт секрет так называемого “перевернутого портрета Модильяни”. Директор и куратор Музея Гехта при университете Хайфы Офра Римон смогла ответить на вопрос, почему Амадео Модильяни нарисовал одну из своих картин вверх ногами. Об этом говорится в пресс-релизе музея. Речь идет о “Портрете Мод Абрантес” и “Обнаженной в шляпе” - обе работы 1908 глада, которые написаны с двух сторон одного холста, однако перевернуты друг относительно друга. На данный момент холст выставлен, посетители могу высидеть обе его стороны. При этом “Обнаженная в шляпе”, написанная первой, предстает взглядам посетителей перевернутой. Почему художник так жестоко обошелся со своими будущими зрителями, долгое время оставалось загадкой. Теперь Офра Римон утверждает, что смогла разглядеть на изображении Мод Абрантес следы портрета другой женщины. По словам куратора музея, Модильяни начал рисовать его с обратной стороны уже готовой “Обнаженной в шляпе”, так как у него не было другого холста, и просто не на чем было нарисовать новый портрет. Но, по всей видимости, он остался недоволен изображением, которое у него получилось, и решил нарисовать новое изображение поверх получившегося неудачного. Он закрасил первый портрет, а чтобы его еще труднее было заметить, перевернул холст вверх ногами. И, тем не менее, сейчас, как утверждают исследователи, можно разглядеть женское лицо и шляпу в районе шеи нового портрета.
Иван Толстой: Проходящая сейчас в Ванкувере очередная Олимпиада подталкивает меня выбрать для рубрики “Переслушивая Свободу” какой-нибудь спортивный сюжет. И мы отобрали самый первый в нашем архиве олимпийский репортаж – об Играх в Риме. Эфир 1 сентября 1960 года.
Диктор: Говорит радиостанция “Свобода".
Диктор: Рим. Заметки вокруг Олимпиады. Как известно, женская половина Олимпийской деревни отгорожена массивным заграждением и сильно, сильно охраняется. И это разумно. Чтобы поклонники талантов спортсменок не докучали им комплиментами и клятвами в любви и не мешали отдыху и тренировке. Проникнуть туда мужской душе немыслимо. Но вот трое молодых итальянцев вызвали зависть всего мужского населения Олимпиады. Им удалось первыми поникнуть на запретную территорию. А случилось это так. Кровожадные римские москиты терзают всех спортсменок. Поэтому повелел Олимпийский комитет выдать пропуска трем итальянцам - специалистам по химическому уничтожению москитов. Они были встречены восторженными криками всех спортсменок - и как первые мужчины на земле их заповедника, и как избавители от кровососов. Все остальные попытки проникнуть в запретную зону неизменно кончались полным фиаско. А таких попыток было немало. Так четверо юношей, вооружившись сумками с инструментами, пылись выдать себя за монтеров телефонной сети, но было уведены в полицию. На прошлой неделе один фоторепортер переоделся в женское платье, но и не сделав дюжины шагов по запретной земле, был разоблачен. А один бородатый французский экзистенциалист был застигнут на том, что перебрался через заграждение. На вопрос полиции, что он ищет, экзистенциалист ответил дословно так: “Видите ли, борода моя в целости, но я ищу свои усы, я потерял их где-то. Среди участников и зрителей Римской Олимпиады идет оживленный обмен всевозможными значками. В связи с этим с одним из заокеанских спортсменов произошел призабавнейший случай. Нацепив на грудь значок, полученный от итальянца, он вошел в трамвай и ему сейчас же все пассажиры, даже женщины, стали уступать свое место. Когда этот спортсмен пересел в автобус, повторилось то же самое - и девушки, и старики вежливо уступали ему место для сидения. Спортсмен был чрезвычайно польщен и решил, что такие почести ему оказывают благодаря значку, свидетельствующему, что он - участник Олимпиады. Но спортсмен глубоко ошибался. Значок, который ему шутки ради подарил итальянец, был значком, который в Италии носят инвалиды Второй мировой войны. В Риме есть бассейн, в который многие туристы бросают монетку. Это своеобразная римская традиция, ибо, согласно легенде, бросивший в бассейн монетку обязательно еще раз побывает в Риме. Один из заокеанских спортсменов, не зная об этой легенде, решил, что монетки бросают болельщики, желающие победы для спортсменов своей национальности, и бросил в бассейн все деньги, какие у него были в кармане. И, конечно, ему были особенно благодарны итальянские мальчишки, ныряющие в бассейн и выбирающие брошенные в него монеты. Во многих итальянских ресторанах, в связи с происходящими в Риме 17-ми Олимпийскими играми, вошла в моду особая сервировка макаронных блюд. Макароны поливаются томатным соусом так, что на тарелке получается эмблема Олимпийских игр - пять сплетенных колец.
Иван Толстой: А теперь настало время для вашей персональной рубрики, Андрей. Расскажите, пожалуйста, поподробнее о композиторе и исполнителе.
Андрей Гаврилов: Как я уже сказал, Давид Азарян погиб близ Бостона в марте 2003 года в нелепой автомобильной аварии. Он остановился вечером сменить колесо своей машины, и в него на полной скорости врезалась машина, проезжавшая по соседней полосе. Он был убит на месте. Его дети, которые находились вместе с ним в машине, к счастью, не пострадали. Четыре диска, которые он записал и которые успели выйти при его жизни, пользуются довольно большим успехом, их продолжают крутить джазовые радиостанции, и мне очень грустно, что ни один из этих дисков так и не был никогда издан в России или даже в СССР. В СССР были выпущены только его виниловые пластинки. Одна из них - “Лестница на седьмое небо” 1987 года - та самая, которую мы сегодня слушаем, и была переиздана первой на Западе. Как я уже сказал, ее переиздала легендарная американская фирма “Mobile Fidelity”, известная тем, что, во-первых, она очень тщательно подбирала репертуар для переизданий, а, во-вторых, тем, что она очень тщательно подходила к реставрации звука и издавала только те записи, которые, как ей казалось, заслуживают этого не только с художественной, но и с технической точки зрения. Давид Азарян сделал неплохую карьеру в свое время в СССР, он закончил Ереванскую консерваторию, был членом Союза композиторов. В 1989 году он приехал в Штаты по 10-дневной визе, дал серию концертов, а затем продлил свое пребывание, чтобы участвовать в благотворительных концертах в пользу жертв в Армении. Трудно назвать карьеру Азаряна в США сногсшибательной, но, тем не менее, он выступал и в Карнеги-Холле, он выступал в знаменитом нью-йоркском клубе “Blue Note”, он выпустил помимо переиздания “Лестницы на седьмое небо”, еще три альбома. Всего за неделю до гибели Давид Азарян закончил серию концертов в бостонском клубе “Regattabar”, где с ним играли участники его постоянного американского ансамбля Джон Бабоян, Джейми Хаддад и Джон Локвуд, а также приглашенный специальный гость саксофонист Джо Ловано. Мы сейчас будем слушать фрагменты из его пластинки “Лестница на седьмое небо”, пластинка была записана Давидом Азаряном в составе трио, ему помогает контрабасист Геворк Геворкян и барабанщик Григорий Балагян.
Андрей Гаврилов: Добрый день, Иван!
Иван Толстой: Сегодня в программе:
“Космонавт” - почему у итальянского фильма русское название?
Искусство вне осетрины: балетные размышления Бориса Парамонова.
Переслушивая Свободу: олимпийские репортажи из нашего звукового архива.
Культурная панорама и новые музыкальные записи. В прошлый раз, Андрей, в поисках музыки Вы даже предприняли путешествие в Петербург. Куда пришлось ездить на этот раз?
Андрей Гаврилов: К сожалению, на этот раз ездить никуда не пришлось, хотя я с большим удовольствием съездил бы на родину нашего сегодняшнего музыкального героя. Это замечательный армянский пианист Давид Азарян.
Иван Толстой: Культурная панорама.
Конюшенный музей Эрмитажа переехал в Старую деревню – это, действительно, старый район Петербурга, но в последние годы стремительно застроенный сверхновыми домами. В духе новейшего Пиранези: арки некоторых домов доходят до 10-го или 12-го этажей. Если бы не невский жуткий климат и необходимость все это утеплять, то можно было бы признать определенную привлекательность такой архитектуры.
Вот в эти края и перевозят эрмитажные сокровища, для которых старых площадей давно уже не хватает.
Здесь, в Реставрационно-хранительском центре “Старая Деревня” открылась выставка шедевров каретного искусства. Я не знаю, на что внешне похож этот центр, я его никогда не видел, но, по-моему, было бы симпатично его фасад стилизовать в расстреллиевском таком духе, чтобы у посетителя было бы впечатление, что он все-таки входит во что-то, имеющее отношение к Эрмитажу. В экспозиции – например, карета-визави, сделанная в 1761 году в Париже и подаренная Екатерине II, парадная карета мастера Ивана Яковлева, изготовленная для въезда придворных дам в Москву по случаю коронации Александра II в 1856 году и другие экипажи.
Особенность новой выставки заключается в уникальной системе освещения. В ней использованы новые приборы и технологии, которые создают в залах “театр света”: они имитируют свет газовых фонарей, белой ночи, лунный свет, создают иллюзию движения карет. Кроме того, новая система освещения в десять раз экономичней. А точечная подсветка экспонатов, по мнению хранителей, защищает их краски от выцветания.
Когда-то Конюшенный музей занимал исторические здания на Конюшенной площади, затем его экспонаты были переданы Эрмитажу.
Реставрационно-хранительский центр “Старая Деревня” включает в себя пять зданий: фондохранилище, выставочно-лекционный, реставрационный, инженерный и административный корпуса.
Сегодня здесь уже размещаются коллекции отдела западноевропейского искусства, отдела истории русской культуры, отдела Востока, отдела археологии Восточной Европы и Сибири, лаборатория научной реставрации станковой живописи, большая часть фонда русской скульптуры, западноевропейская скульптура, собрание предметов русской и европейской мебели, “Театр шпалер”. А также ряд предметов из отдела античного мира, которые прежде в Эрмитаже не выставлялись.
Андрей, я знаю, что вы противник клонирования всевозможных знаменитых собраний, но, по-моему, даже вы не будете противиться тому, что в этом жилом старом районе, Старой Деревне Петербурга открылся филиал Эрмитажа или просто дополнительные его корпуса, не правда, ли?
Андрей Гаврилов: Ни в коем случае. Я не считаю, что это клонирование Эрмитажа, я считаю, что это расширение необходимое, поскольку Эрмитажу явно тесно в том классическом здании, которое мы можем видеть на всех открытках, всех плакатах и интуристовских брошюрах. Так что расширение музея - это замечательно, это прекрасно, может быть, теперь мы сможем больше увидеть, больше узнать. Я противник совершенно другого. Я противник того, что я считаю необоснованной культурной экспансией, когда в другом, как правило, не столь культурно богатом государстве или районе, вдруг вместо того, чтобы построить собственный музей, начинают клонировать Лувр, Галерею Тейт, Эрмитаж или что-то еще. Я до сих пор, несмотря на все ваши объяснения, Иван, не могу понять, для чего это нужно.
Иван Толстой: Будем считать, что культурная экспансия в Старую Деревню оправдана.
Андрей Гаврилов: Удалась.
Иван Толстой: Удалась.
Второй фестиваль вольных издателей “Boo: буквы, звуки, цацки” (“Бу!фест”) прошел в Галерее на Солянке в Москве. В нем приняли участие более 50 издательств, которые выпускают книги небольшими тиражами и которые часто нелегко найти на прилавках обычных книжных магазинов.
Среди участников фестиваля - издательство “АРГО-РИСК”, журнал поэзии “Воздух”, “Ad Marginem”, “ArtHouse media”, “Водолей”, “Готовая книга”, Издательский дом Мещерякова, “Китони”, альманах “Конец эпохи” и тутти кванти.
Основной концепцией второго “Бу!феста” стало привлечение внимания читателей к культуре книги. В связи с этим на фестиваль приглашено много издательств, придающих особое значение оформлению книг. Вот это жаль было пропустить. Может быть, хоть вам повезло, Андрей, и вы туда заглянули?
Андрей Гаврилов: Вы знаете, Иван, к огромному сожалению, нет, я не смог заглянуть на этот фестиваль и, честно говоря, не очень рвался, потому что, при всей симпатии к малым издательствам и при всей симпатии вообще к этой проблеме, честно говоря, я был достаточно сильно разочарован первым “изданием” этого праздника, этого фестиваля, этого смотра, так что, когда стоял выбор - попробовать справиться с гриппом дома или все-таки вылезти на холодные московские улицы, пусть даже ради такого фестиваля - каюсь, я выбрал борьбу с гриппом дома, под теплым одеялом.
Иван Толстой: Не могу пройти мимо такой новости.
Группа “Beatles” возглавила хит-парад лучших альбомов в истории поп- и рок- музыки, составленный официальным печатным органом Ватикана, газетой “L`Osservatore Romano”.
Комментаторы отмечают, что содержание некоторых композиций на альбомах "ватиканского хит-парада" может быть сочтено ошибочным, если не еретическим, со строгой католической точки зрения. Так, из всего творчества “Beatles” католическое издание, выходящее на восьми языках, в том числе английском, выбрало альбом 1966 года “Revolver”.
Всего в списке - десять позиций.
1. Revolver - группа The Beatles
2. If I could Only Remember My Name - Дэвид Кросби
3. The Dark Side of the Moon - группа Pink Floyd
4. Rumours - группа Fleetwood Mac
5. The Nightfly - Дональд Фэйген
6. Thriller - Майкл Джексон
7. Graceland - Пол Саймон
8. Achtung Baby - группа U2
9. (What's the story) Morning Glory - группа Oasis
10.Supernatural - Карлос Сантана
Но для нас с вами, Андрей, эта информация, по-моему, особенно интересная, потому что мы можем объявить нашим слушателям, что готовим программу, приуроченную к 8 марта и основанную на песнях “Beatles” , верно?
Андрей Гаврилов: Вы знаете, Иван, это совершенно верно, это действительно так, но теперь я даже задумался: может быть, все-таки одну из следующих программ посвятить теме “Битлз и религия”, поскольку решение Ватикана было абсолютно для меня неожиданным, тем более, учитывая тот скандал, который в свое время сопровождал несколько неосторожную фразу Леннона о том, что “Битлз” стали популярнее Иисуса Христа”. Вот после этого решение Ватикана, конечно, забавно. И давайте подумаем, в конце концов, что могло так привлечь строгих ревнителей католической нравственности к альбому “Револьвер”.
Иван Толстой: Согласен, давайте держать наших слушателей в трепетном неведении относительно нашего выбора. Мы не знаем, что мы, дорогие радиослушатели, выберем в качестве темы нашей очередной битловской программы.
Мы сейчас говорили на итальянскую тему, на ватиканскую тему, и давайте снова вернемся в Италию. “Космонавт”. Почему у итальянского фильма русское название? Рассказывает наш корреспондент в Италии, историк Михаил Талалай.
Михаил Талалай: Да, действительно, в как будто нейтральном названии новой картины – русские, точнее советские корни. Это разъясняется и во время одного из первых диалогов в фильме.
Второстепенный персонаж, брат главной героини, так говорит матери – “Исключительно, космонавты! Астронавты - это у американцы; космонавты - у русских”. Подобная филологическая тонкость подмечена не сегодня. Другой и знаменитый европейский фильм, также мягко и иронично прощающийся с советской эпохой – “Goodbye Lenin” – уже обратил внимание на разницу в терминологии. Таким образом, Холодная война может быть представлена и как соревнование между советской космонавтикой и американской астронавтикой. Вовсе не вставая на чью-нибудь сторону, замечу, что мне лично советский термин “космонавт” кажется более точным: эти суперлетчики летают, навигируют именно в космосе, а не между звездами, до звездолетчиков им еще рано.
Главная героиня картины – римская комсомолка Лучана, действие происходит на рубеже 50-60-х годов. Лучана – именно комсомолка, активистка молодежной секции Итальянской компартии. Первая сцена фильма – это ее бегство от алтаря в подвенечном платье. Лучане – около десяти лет. Понятно, что в церкви шло не венчание, а конфирмация: для нее католики облачают своих детей в квазисвадебные наряды. Девочка бежит домой, где объясняется с матерью.
“Я коммунистка”! Заявляет она своей семье. Это пролог. Фильм, понятно, это не есть история освоения космоса в эпоху холодной войны. Это рассказ о взрослении девушки, о ее первой любви, о первых предательствах. Но все это происходит на фоне истории освоения космоса, с документальными кадрами, представляющими Белку и Стрелку, Гагарина, Хрущева и иных протагонистов эпохи. Молодой режиссер, дебютантка кинематографа Сюзанна Никкьярелли, лично всего это не видела, но умело реконструировала то время, когда гонка за освоение космоса воспламеняла души итальянских коммунистов и когда науки носили идеологический характер.
Мне довелось посмотреть этот замечательный фильм в Милане, в присутствии режиссера. После его просмотра Сюзанна Никкьярелли рассказала зрителям о том, как делался фильм. Замысел возник после посещения Москвы и Музея космонавтики.
Диктор: "Советская технология разрушила силу притяжения", такую надпись я видела в залах музея космонавтики. Она потрясла меня. Это значило, что рабочий класс наносит поражение капитализму. Шла яростная борьба, это был чистейший идеализм. Речь велась не только о превосходстве той или иной системы, ячейки компартии походили на церковные приходы, царил культ мужественности”.
Михаил Талалай: Против такого мужского засилья своеобразно протестует и комсомолка Лучана. Она пишет письмо Хрущеву, где идейно обосновывает важность запуска в космос женщины. Эта инициатива заканчивается триумфом: Советский Союз запускает первую космонавтку Валентину Терешкову. Саму Лучану премируют поездкой в Москву, но именно на тот момент приходится любовный кризис Лучаны и пуританская компартия решает оставить ее в Риме.
Эпизоды фильма сопровождаются ремиксами известных песен того времени.
Картина предварена очаровательным мультфильмом “Спутник-5” о животных, использованных в космических экспериментах. Это собаки, 28 мышей и даже один паук-скептик. Все они чувствуют себя советскими гражданами в важной миссии и даже поют государственный гимн.
Сюзанна Никкьярелли об этом рассказывает об этом так:
Диктор: “Они ощущают себя настоящими космонавтами и излучают веселье. Эта идея пришла мне в голову во время исследования материалов, найденных в русских архивах. В них была информация о попытках ученых запустить в космос разных животных, пока, наконец, в октябре 1960 года экипаж, состоящий из мышей и собак, не вернулся на Землю целым и невредимым. Тогда и было принято решение организовать полет Гагарина”.
Михаил Талалай: Режиссер сообщил и о специфических русских трудностях: так, например, государственный гимн Советского Союза и нынешней России оказался защищен копирайтом, в то время как в европейских странах гимны являются общественным достоянием. Авторскими правами на советскую хронику с Хрущевым, Гагариным, Терешковой, к ее удивлению, овладел некий бывший советский гражданин с канадским паспортом, и дорогостоящие контракты заключались с этим канадцем. Главное, как показалось режиссеру - в современной России еще относятся к собственному коммунистическому прошлому неспокойно: ее картина может быть воспринята неадекватно и посему к показу ее в настоящее время не предлагают.
Фильм завершается сценой высадки американцев на Луну, о которой умалчивает и нынешний Музей космонавтики в Москве. Гонка в космосе завершена, американцы победили, советский миф закатывается вместе с кризисом советской космонавтики и прогрессом американской астронавтики.
Иван Толстой: Продолжим культурную панораму. Инициатива ваша.
Андрей Гаврилов: На этой неделе пришло довольно грустное для меня и, думаю, не только для меня, сообщение. В Великобритании в возрасте 89 лет скончался знаменитый писатель Дик Френсис, мастер английского детектива, автор многочисленных произведений, которые все, насколько я могу судить, переведены на русский язык - одни лучше, одни меньше, но они все доступны отечественному читателю. Почему это особенно грустная новость для меня? Потому что я был знаком с Диком Френсисом. Мне выпала честь и удовольствие сопровождать его в его поездках по Москве, когда он приезжал сюда, накануне Олимпиады 1980 года, для того, чтобы знакомиться с местом действия своего будущего романа. Дело в том, что, в преддверии Московской Олимпиады, его издательство предложило ему записать роман, детективный роман и, как всегда у Дика Френсиса, связанный, конечно, с конным спортом, но к Московской Олимпиаде на русскую тему. И Дик Френсис вместе со своей женой Мэри приехал в Москву, в конноспортивный комплекс “Битца”, который в то время только строился, чтобы посмотреть, что происходит в Москве, попробовать вдохнуть московскую атмосферу. К моему огромному изумлению, несмотря на то, что он в Москве провел всего лишь несколько дней, ему это блистательно удалось. В его романе, который получил, в итоге, название “Trial run” - “Предварительный забег” или “Пробный забег”, как угодно…. Кстати, название романов Дика Френсиса это всегда большая проблема для переводчиков, поскольку в них всегда скрыта игра слов. Одно значение вроде бы понятное, как, например, роман “Рефлекс”, а второе значение связано с чем-то из мира конного спорта. И вот “рефлекс”, например, это, одновременно, и рефлекс как у лошади, как у любого спортсмена, как у любого живого организма, и при этом еще роман о фотографе, который фотографирует лошадей, то есть, имеется в виду рефлекс как отражение, преломление луча света, и так далее. Даже первый его, и самый знаменитый, роман “Фаворит” также, в принципе, попадает в эту категорию и его название можно перевести двояким образом. Но это так, к слову. Так вот, когда он написал и издал свой роман “Trial run”, я с изумлением и некоторой тревогой увидел в нем, что он описывает те квартиры, в которых мы с ним бывали, и в которых, за плотно закрытыми дверьми, обсуждались некоторые проблемы, которые в 1979-80 году абсолютно не были предназначены для посторонних ушей. Но потом я посмотрел, насколько умело он замаскировал местонахождение этих домов, этих квартир, изменив имена, фамилии, как теперь говорят “пароли, явки”, что наверняка никто не смог бы понять, где это находится. И, судя по всему, никто и не смог, потому что у тех людей, к кому мы приходили в гости, и которых он расспрашивал об удушающей атмосфере жизни тех лет, не было после этого никаких неприятностей. Дик Френсис был замечательным человеком, замечательным писателем, мне очень жаль, что он нас покинул.
Иван Толстой: Андрей, узнали ли вы себя в ком-нибудь из героев “Trial run”?
Андрей Гаврилов: Нет, я не узнал себя ни в ком из героев “Trial run”, но роман посвящен “Andrew and Andrew”. Один из них это Эндрю Нюрнберг - его литературный агент, кто второй - я не буду говорить, потому что, возможно, это будет очередная развеянная иллюзия. Но долгое время мне было приятно считать, что, может быть, второй Эндрю это я, может быть, и нет, не знаю, я никогда его об этом не спрашивал. Кстати, с его визитом связана одна забавная история. Когда мы поехали смотреть строящийся комплекс “Битца”, то, разумеется, в те времена машины ни у кого не было, мы поехали на такси. Дик и Мэри заехали на нами, за мной и за моей женой, и мы поехали в район “Битцы”. О чем-то мы говорили по дороге и, вдруг, таксист поправил мой английский язык. Я допустил то ли какую-то неточность, то ли ошибку. Когда мы вышли из машины я спорил Дика Френсиса: “А где вы взяли эту машину?”. Он очень удивился: Как, где? Мы вышли из гостиницы (а они остановились в “Национале”), сели в первую попавшуюся. А что?”. Когда я ему рассказал, что таксист, оказывается, знает английский язык лучше, наверное, многих, мягко говоря, Дик Френсис сразу понял, в чем было дело. Вряд ли он смеялся, но это была та дополнительная деталь, та дополнительная краска для того, чтобы он лучше передал атмосферу тех лет.
Иван Толстой: Вот этому Эндрю, таксисту Андрюхе за баранкой, он и посвятил сой роман.
Искусство вне осетрины: балетные размышления нашего нью-йоркского автора Бориса Парамонова.
Борис Парамонов: С американским балетом я познакомился давно, еще в Советском Союзе, куда приезжала на гастроли балетная труппа Роберта Джоффри. Приезжал и Баланчин, но его я тогда не видел. А Роберт Джоффри оставил приятное впечатление. Там была такая выдумка: при опущенном занавесе на авансцену выходила очень красивая танцовщица в несколько бурлескном наряде – как в голливудских фильмах о диком Западе, и шла вдоль занавеса, неся в руках табличку с названием предстоящего номера на русском языке. И один раз она эту табличку вынесла кверх ногами. В зале натурально, начались смешки, и балеринка очень искусно сыграла недоумение, а потом смущенное понимание ситуации – и поворачивала надпись как должно. Конечно, это был организованный номер, отнюдь не накладка. Очень это понравилось и запомнилось.
В Америке я видел всех звезд, которых положено видеть, в основном, русских. Нуреева видел в “Петрушке” и в том знаменитом номере на музыку Вебера “Приглашение к танцу”, когда он улетает в окно, повторив тур-де-форс Нижинского в труппе Дягилева. В балете этот номер получил название “Видение розы”. Видел Наталью Макарову в балете Мориса Бежара “Голубой ангел”, где и сам престарелый маэстро выделывал кое-какие движения. За рамками классики необыкновенно сильное впечатление осталось от спектакля Суссаны Строман “Контакт”.
А недавно побывал на представлении городского балета Нью-Йорка (Нью-Йорк Сити Баллей). Программа была сборная: “Агон” Стравинского – Баланчина, “Дама с собачкой” на музыку Родиона Щедрина в постановке заезжего Алексея Мирошниченко и третий номер, совсем неинтересный, - какие-то венгерский кортеж из глазуновской “Раймонды” в доисторической хореографии Петипа (причем осталось впечатление, что взяли худшие музыкальные дивертисменты).
“Агон” Баланчина на музыку Стравинского заставил в очередной раз задуматься о природе балета. Баланчин говорил, что вернул балет к его классическим корням; всё то, что называется балетной классикой, вроде Чайковского или “Коппелии” Делиба, - на самом деле романтический балет, говорил Баланчин. Балетная классика – это чистое, не мотивированное никаким сюжетом движение, абстрактное движение. И, конечно, тут и становится понятной связь балета с философией своего времени. Балет, классический балет – это картезианское искусство, воспринявшее основную идею механического материализма о теле как машине. И не случайно эта концепция возродилась в двадцатые годы прошлого века, когда не только в жизнь, но и в искусство победно вступила машина. Самое время для Стравинского с его внеэмоциональными, внечеловеческими ритмами. В программе было написано, что “Агон” ставился Баланчиным вместе со Стравинским, это был единый процесс – музыка писалась не заранее, а одновременно с хореографической разработкой. На сцене это производит впечатление калейдоскопа, разворачивающего и перестраивающего различные фигуры, причем калейдоскоп не цветной, как положено, а черно-белый. Это было очень стильно, а стиль известно какой – конструктивистский, этакий Баухауз.
Совсем другое дело “Дама с собачкой” в постановке Алексея Мирошниченко. Другая музыка – другая хореография. Музыку Родион Щедрин написал этакую эпигонски-эклектическую, вызывающую смутные реминисценции из Малера и раннего Шёнберга. Венский Сецессион, одним словом. И это, на мой взгляд, правильно, ибо относит к эпохе Чехова. Мне понравилась эта работа, понравилась балерина Стерлинг Хилтин, длинноногостью превосходящая Марью Шарапову. Основной прием был – танцовщики двигались около полосатого черно-белого столба. Метафора понятная – шлагбаум, заслоняющий путь любовникам друг к другу. И еще было одно изобретение: танцовщики периодически раздевались: снимали свои викторианские костюмы, оставаясь в телесного цвете трико, что поначалу производило впечатление обнаженного тела. Танец в таких трико знаменовал любовный акт.
Тут основной вопрос не к Щедрину – Мирошниченко, а, разумеется, к Чехову. Можно ли реалистическую новеллу представить в балете, этом условнейшем из искусств? Можно, если вспомнить, что любое искусство условно. Реалистические декорации, вроде арбуза, post coitum поедаемого Гуровым, или, того пуще, осетрины с душком, получается, и Чехову не нужны, точнее сказать, они, эти детали, не являются сюжетообразующими. В рассказе Чехова есть одна реалия, работающая на сюжет как смыслообразующий символ, - море. Гуров и Анна Сергеевна окончательно встретятся в смерти, по слову поэта: “В одну любовь мы все сольемся вскоре, Одну любовь, широкую, как море, Что не вместят земные берега”. А осетрину любой свежести оставим поклонникам “Мастера и Маргариты”, пускай смеются.
Что же касается арбуза, то он, по моему мнению, всплыл в стихотворении Багрицкого. Желающих проверить к этому стихотворению и отсылаю. Оно, между прочим, о любви.
Да, о собачке и забыл. Она появлялась, Анна Сергеевна выходила на сцену со шпицем на поводке, но посредине ее проходки подбегала вроде как прислуга и собачку забирала. Американцы, однако, обожающие всякий “фан”, успели похихикать.
Иван Толстой: Культурно-историческая дата. Сто лет назад, 10 февраля 1910 года в Ташкенте от черной оспы скончалась Вера Федоровна Комиссаржевская. О ней писали, что на сцене она была то же, что Чехов – в литературе. От своих актеров она требовала мягкого, нежного сожаления и любви. Он была способна выразить “выразить именно то, что живет в нас, как в людях известной эпохи, - то, чем болеют наши души, то, о чем шепчут в тишине наши собственные сердца”. На похоронах актрисы произнес траурную речь Александр Блок. В фойе Художественного театра состоялась гражданская панихида, но церковную панихиду Священный Синод запретил.
И еще одна новость на тему “Битлз”. Компания EMI выставила на продажу знаменитую лондонскую звукозаписывающую студию “Abbey Road” – ту самую, где в течение многих лет записывала свои альбомы группа “Битлз” и другие музыканты. Например, “Пинк Флойд” записали здесь альбом “Dark side of the Moon”, здесь записывались группы “Radiohead” и многие другие. Ожидается, что аукцион по продаже двухэтажного здания принесет компании десятки миллионов фунтов. Пока не ясно выставляется на рынок сам бренд “Abbey Road”, который, по оценке, стоит дороже самой недвижимости, оснащенный современной аппаратурой. EMI приобрела дом за 100 тысяч фунтов стерлингов в 1929 году, и преобразовала его в специально приспособленную для звукозаписи студию. В годы Второй мировой войны она использовалась для записи пропагандистских материалов для правительства Великобритании и передач “Би-Би-Си”. Однако настоящую славу здание приобрело лишь после работы там четверки “Битлз” с 1962 по 1964 год. Один из их альбомов, как всем известно, так и называется “Abbey Road”.
Мемориальная комната выдающегося режиссера Евгения Вахтангова открылась в Денежном переулке в доме номер 12. Отныне это филиал Музея вахтанговского театра. Вахтангов прожил здесь последние четыре года своей жизни. Комната режиссера обставлена подлинной мебелью, здесь размещена его личная библиотека, подлинные фотографии его учителей - Станиславского, Немировича-Данченко, Суллержицкого, а также его коллег и друзей с дарственными надписями. Кроме того, дружеские шаржи, зарисовки, фотографии фрагментов из спектаклей, афиши и личные вещи. Вся обстановка комнаты максимально приближена к той, что была в момент ухода из жизни Вахтангова в 1922 году. В мемориальной квартире сотрудники музея и театра будут проводить экскурсии, лекции о творческом пути Вахтангова, о его студии, о продолжении его традиций и школы в Вахтанговском театре. Совместно с Высшим театральным училищем имени Щукина силами студентов здесь намечены исполнительские вечера, как это и было при жизни режиссера, а также вечера чтения актеров вахтанговского и других театров, лекции театроведов.
Иван Толстой: Андрей, ваши новости!
Андрей Гаврилов: Одна забавная новость пришла из Франции. Знаменитый французский левый интеллектуал Бернар-Анри Леви был пойман с поличным на цитировании никогда не существовавшего философа. И хорошо бы, если бы это была его собственная придумка. Так нет. Философ Жан-Батист Ботуль, специалист по трудам Канта, появился во французском сатирическом еженедельнике “Канар аншене” благодаря журналисту Фредерику Паже. В частности, вымышленного Ботуля сделали автором книги “Сексуальная жизнь Иммануила Канта”. Как теперь выяснилось, Леви ссылался на эту монографию в своей последней книге о войне философии, а также, как признался он сам, в многочисленных выступлениях. В признательном заявлении на сайте своего журнала “Правила игры” Леви пишет, что журналист, придумавший Ботуля, сам должен быть отличным философом. Он отметил, что на роман попался не он один, но и другие авторы рецензий на книгу “Сексуальная жизнь Иммаунила Канта”. Леви заявил, что снимает шляпу перед создателем Жана-Батиста Ботуля.
Раскрыт секрет так называемого “перевернутого портрета Модильяни”. Директор и куратор Музея Гехта при университете Хайфы Офра Римон смогла ответить на вопрос, почему Амадео Модильяни нарисовал одну из своих картин вверх ногами. Об этом говорится в пресс-релизе музея. Речь идет о “Портрете Мод Абрантес” и “Обнаженной в шляпе” - обе работы 1908 глада, которые написаны с двух сторон одного холста, однако перевернуты друг относительно друга. На данный момент холст выставлен, посетители могу высидеть обе его стороны. При этом “Обнаженная в шляпе”, написанная первой, предстает взглядам посетителей перевернутой. Почему художник так жестоко обошелся со своими будущими зрителями, долгое время оставалось загадкой. Теперь Офра Римон утверждает, что смогла разглядеть на изображении Мод Абрантес следы портрета другой женщины. По словам куратора музея, Модильяни начал рисовать его с обратной стороны уже готовой “Обнаженной в шляпе”, так как у него не было другого холста, и просто не на чем было нарисовать новый портрет. Но, по всей видимости, он остался недоволен изображением, которое у него получилось, и решил нарисовать новое изображение поверх получившегося неудачного. Он закрасил первый портрет, а чтобы его еще труднее было заметить, перевернул холст вверх ногами. И, тем не менее, сейчас, как утверждают исследователи, можно разглядеть женское лицо и шляпу в районе шеи нового портрета.
Иван Толстой: Проходящая сейчас в Ванкувере очередная Олимпиада подталкивает меня выбрать для рубрики “Переслушивая Свободу” какой-нибудь спортивный сюжет. И мы отобрали самый первый в нашем архиве олимпийский репортаж – об Играх в Риме. Эфир 1 сентября 1960 года.
Диктор: Говорит радиостанция “Свобода".
Диктор: Рим. Заметки вокруг Олимпиады. Как известно, женская половина Олимпийской деревни отгорожена массивным заграждением и сильно, сильно охраняется. И это разумно. Чтобы поклонники талантов спортсменок не докучали им комплиментами и клятвами в любви и не мешали отдыху и тренировке. Проникнуть туда мужской душе немыслимо. Но вот трое молодых итальянцев вызвали зависть всего мужского населения Олимпиады. Им удалось первыми поникнуть на запретную территорию. А случилось это так. Кровожадные римские москиты терзают всех спортсменок. Поэтому повелел Олимпийский комитет выдать пропуска трем итальянцам - специалистам по химическому уничтожению москитов. Они были встречены восторженными криками всех спортсменок - и как первые мужчины на земле их заповедника, и как избавители от кровососов. Все остальные попытки проникнуть в запретную зону неизменно кончались полным фиаско. А таких попыток было немало. Так четверо юношей, вооружившись сумками с инструментами, пылись выдать себя за монтеров телефонной сети, но было уведены в полицию. На прошлой неделе один фоторепортер переоделся в женское платье, но и не сделав дюжины шагов по запретной земле, был разоблачен. А один бородатый французский экзистенциалист был застигнут на том, что перебрался через заграждение. На вопрос полиции, что он ищет, экзистенциалист ответил дословно так: “Видите ли, борода моя в целости, но я ищу свои усы, я потерял их где-то. Среди участников и зрителей Римской Олимпиады идет оживленный обмен всевозможными значками. В связи с этим с одним из заокеанских спортсменов произошел призабавнейший случай. Нацепив на грудь значок, полученный от итальянца, он вошел в трамвай и ему сейчас же все пассажиры, даже женщины, стали уступать свое место. Когда этот спортсмен пересел в автобус, повторилось то же самое - и девушки, и старики вежливо уступали ему место для сидения. Спортсмен был чрезвычайно польщен и решил, что такие почести ему оказывают благодаря значку, свидетельствующему, что он - участник Олимпиады. Но спортсмен глубоко ошибался. Значок, который ему шутки ради подарил итальянец, был значком, который в Италии носят инвалиды Второй мировой войны. В Риме есть бассейн, в который многие туристы бросают монетку. Это своеобразная римская традиция, ибо, согласно легенде, бросивший в бассейн монетку обязательно еще раз побывает в Риме. Один из заокеанских спортсменов, не зная об этой легенде, решил, что монетки бросают болельщики, желающие победы для спортсменов своей национальности, и бросил в бассейн все деньги, какие у него были в кармане. И, конечно, ему были особенно благодарны итальянские мальчишки, ныряющие в бассейн и выбирающие брошенные в него монеты. Во многих итальянских ресторанах, в связи с происходящими в Риме 17-ми Олимпийскими играми, вошла в моду особая сервировка макаронных блюд. Макароны поливаются томатным соусом так, что на тарелке получается эмблема Олимпийских игр - пять сплетенных колец.
Иван Толстой: А теперь настало время для вашей персональной рубрики, Андрей. Расскажите, пожалуйста, поподробнее о композиторе и исполнителе.
Андрей Гаврилов: Как я уже сказал, Давид Азарян погиб близ Бостона в марте 2003 года в нелепой автомобильной аварии. Он остановился вечером сменить колесо своей машины, и в него на полной скорости врезалась машина, проезжавшая по соседней полосе. Он был убит на месте. Его дети, которые находились вместе с ним в машине, к счастью, не пострадали. Четыре диска, которые он записал и которые успели выйти при его жизни, пользуются довольно большим успехом, их продолжают крутить джазовые радиостанции, и мне очень грустно, что ни один из этих дисков так и не был никогда издан в России или даже в СССР. В СССР были выпущены только его виниловые пластинки. Одна из них - “Лестница на седьмое небо” 1987 года - та самая, которую мы сегодня слушаем, и была переиздана первой на Западе. Как я уже сказал, ее переиздала легендарная американская фирма “Mobile Fidelity”, известная тем, что, во-первых, она очень тщательно подбирала репертуар для переизданий, а, во-вторых, тем, что она очень тщательно подходила к реставрации звука и издавала только те записи, которые, как ей казалось, заслуживают этого не только с художественной, но и с технической точки зрения. Давид Азарян сделал неплохую карьеру в свое время в СССР, он закончил Ереванскую консерваторию, был членом Союза композиторов. В 1989 году он приехал в Штаты по 10-дневной визе, дал серию концертов, а затем продлил свое пребывание, чтобы участвовать в благотворительных концертах в пользу жертв в Армении. Трудно назвать карьеру Азаряна в США сногсшибательной, но, тем не менее, он выступал и в Карнеги-Холле, он выступал в знаменитом нью-йоркском клубе “Blue Note”, он выпустил помимо переиздания “Лестницы на седьмое небо”, еще три альбома. Всего за неделю до гибели Давид Азарян закончил серию концертов в бостонском клубе “Regattabar”, где с ним играли участники его постоянного американского ансамбля Джон Бабоян, Джейми Хаддад и Джон Локвуд, а также приглашенный специальный гость саксофонист Джо Ловано. Мы сейчас будем слушать фрагменты из его пластинки “Лестница на седьмое небо”, пластинка была записана Давидом Азаряном в составе трио, ему помогает контрабасист Геворк Геворкян и барабанщик Григорий Балагян.
