Свобода в Клубе "Квартира 44". Мода и беспокойство. Это главная тема номера журнала "Теория моды". Что беспокоит людей в феномене моды как таковом и в практике моды? Мода уже давным-давно является принадлежностью истории, и в этом смысле она не умирает никогда.

За нашим столом – главный редактор журнала "Теория моды" Людмила Алябьева, авторы этого номера журналист Мария Федоренко и консультант по имиджу Анна Шилова, автор журнала писатель Линор Горалик, заведующая отделом культуры журнала "Русский репортер" Юлия Идлис и Андрей Дейнич, сценарист, автор программы "Индексмод" радиофакультета журналистики МГУ.

- Что беспокоит вас лично в феномене моды как таковом и в практике моды?

Анна Шилова: Как консультанту по имиджу, мне приходится иметь дело с тем, кого это реально беспокоит. А у меня поводов для беспокойства два. Первый: почему мода подиумная так часто далека от реалий жизни? Второй: где проходит граница адекватного беспокойства? То есть где беспокойство по поводу нашего внешнего вида оправдано, а где это перерастает в паранойю, не имеющую под собой никаких логических обоснований.

Юлия Идлис

Юлия Идлис: В моем детстве был сериал "Горец" с Эдрианом Полом в роли Дункана Маклауда, в который мы все в школе были влюблены, а конкретно – в Эдриана Пола, естественно. И я, помня это ощущение влюбленности, недавно захотела его пересмотреть. И вдруг с ужасом обнаружила, что он был снят в 80-е. И там на всех людях (и не людях) одежда 80-х. То есть там любая женщина выглядит как вокзальная проститутка, вне зависимости от того, кого она играет – возлюбленную главного героя, богатую жену богатого мужа, реально вокзальную проститутку. На них кислотного цвета мини-юбки, пластмассовые бусы – все, что было тогда модным и элегантным. И меня очень расстроило то, что для меня изменился сам сериал. Я его теперь уже просто не могу смотреть серьезно. Это случай, как мода убила во мне любовь, совершенно того, я думаю, не желая. И меня это очень беспокоит.

- Юля, я готова с вами поспорить. Я на днях посмотрела подростковый фильм 80-х, он называется "Баффи - истребительница вампиров". И там девочка, старшеклассница, которая истребляет вампиров, со своими подружками одевается ровно в одежды эпохи "диско": в блестящие пиджаки с высокими плечами, в короткие джинсовые шорты, высокие американские кроссовки. И мне это все страшно понравилось.

Линор Горалик: Девочки в коротких шортах и высоких кроссовках не зависят от эпохи, на это просто приятно смотреть.

Людмила Алябьева

Людмила Алябьева: Мода - это нечто захватывающее, жутко увлекательное, и для многих то, что модно, - это круто, это классно, но при этом традиция восприятия моды очень двоякая. Если вспомнить, например, Джакомо Леопарди "Разговор Моды со Смертью": почему она разговаривает со смертью? Потому что мода быстро меняется и быстро уходит. И мы очарованы тем, что завтра уже умрет. И вот эта работа на грани, когда сегодня – да, а завтра – нет, и завтра это уже стиль вокзальных проституток, а послезавтра вообще непонятно чего... Движение, когда сегодня этот "лук" представляется ужасным, страшным, это было описано замечательным Джеймсом Лавером. Существует такая система: как мы воспринимаем моду прошлых лет. То, что сегодня нам кажется абсолютно прекрасным и замечательным, через 5 лет будет старомодным, потом это будет просто безобразным: "Откуда вы это достали?". Через какое-то время будет возникать некоторая аура привлекательности, откуда винтажность и прочее. А потом это придет обратно, вернется. Высокие лаковые сапоги и колготки в сеточку вернулись.

Линор Горалик: Я в каком-то исследовании своем смотрела форумы девочек сопричастных, в их собственном представлении, и у них есть в ходу слово "лучок" - вот это, конечно, уже потрясло мое воображение. Это те же девочки, студентки, которые объясняли, что на встречу с ними Диана фон Вюрстенберг неправильно оделась, она не понимает контекста.

- Анна, вы сказали о том, что вас беспокоит несоответствие между высокой модой и нашей повседневной манерой одеваться. А что вас беспокоит? Мне кажется, это две совершенно разных истории. То, что говорила Люда Алябьева: мода проходит, мода умирает, так мне кажется, что это прекрасно – это становится историей искусств. Мода уже давным-давно является принадлежностью истории, и в этом смысле она не умирает никогда. Так что же, Аня, вас беспокоит в противоречии между тем, как люди одеваются, и тем, что дизайнер им рисует?

Анна Шилова

Анна Шилова: Меня беспокоит то, что если вдруг ты одеваешься в одежды известных дизайнеров, то у тебя очень велик риск, как ни странно, в обычной жизни выглядеть совершенно немодно, не стильно и в зависимости от контекста очень по-дурацки. Потому что перед тем, как мода выходит на улицу с подиумов, проходит некоторое количество времени, чаще 1-2 года, и далеко не все модные тренды, которые дизайнеры представляют, модными становятся и люди их принимают. Поэтому существует некий парадокс, когда человек одевается модно с точки зрения модных дизайнеров, а его обычные люди могут просто не понять. И это действительно реальная тема. А 80-е, действительно, модны и актуальны сейчас. И если вы оденетесь в короткие юбки, виниловые штаны или кислотные цвета, то, с точки зрения многих модных дизайнеров, вы будете модны и актуальны, а с точки зрения очень многих наших знакомых, будете выглядеть либо как вокзальная проститутка, либо просто как дура, что еще хуже.

Мария Федоренко: Меня всегда очень трогает и вызывает смешанные чувства тот факт, что люди придают огромное значение тому, как окружающие воспримут их наряд. И получается, что одежда становится исключительно средством коммуникации. То есть человек даже уже не пытается что-то выразить с помощью своей одежды, у него вообще уже исчезает взгляд на себя, своими глазами, а он только смотрит на себя, как на него посмотрят его друзья, прохожие. И совершенно исчезает творческий аспект моды в повседневном применении.

- Один из важных видов социального беспокойства, связанного с модой, - это то, как человека в его микросоциуме и макросоциуме воспринимают окружающие, то есть – на работе, в кругу друзей, на учебе, ну и может быть, где-то на вечеринке. Основное время мы проводим на работе, и свои модные потребности вынуждены сочетать с тем, что от нас ожидают окружающие.

Юлия Идлис: Мне кажется, что все эти штуки, связанные с модой, образом, тем, как люди тебя воспринимают в этом костюме и в другом, - это универсальная оболочка. То есть каждый человек в эту оболочку вкладывает что-то свое. А оболочка при этом у всех одна, которую мы видим внешне. И если внутренность этой оболочки совпадает у большинства людей, значит, человек оказывается красиво, модно, стильно одетым, и все его любят. А если внутренность разная, если она дробная, условно говоря, и апеллирует к узким группам людей, а не ко всем людям целиком, то тогда получается вокзальная проститутка или что-то такое.

Андрей Дейнич

Андрей Дейнич: Сегодня на нашей встрече словосочетание "вокзальная проститутка" прозвучало раз семь. Я предлагаю продолжать этот тренд. Однажды я был вдохновлен нидерландским проектом. Фотограф и стилист собрали всех вокзальных проституток, всех охранников ночных клубов, всех пенсионеров, всех скинхедов и рассортировали их по дресс-кодам. И создали каталог, классификацию современных европейцев. И выяснилось, что всех людей можно, по большому счету, разделить на 25 групп. И все их дресс-коды в целом повторяются. Меня это заставило задуматься, и я задался целью создать какую-то иную, новую сверхсистему, которая могла бы описать в наше время то, что происходит. Кстати, я списался с авторами этого нидерландского проекта. Они называются "Экзотитюдс", рекомендую обратить внимание. Это новая аналитика современная, одновременно и произведение искусства. И мой проект как раз и нацелен на то, чтобы, уже анализируя наработанную информацию, попытаться найти какие-то новые термины, новый язык моды.

Линор Горалик: Самое интересное для меня, например, во всем, что касается того, как люди одеваются... я не антрополог, но что-то подсказывает мне, что на 90%, если не больше, человечество состоит из людей, главная задача которых в костюме – это, наоборот, не выделяться и не самовыражаться. Вот это самое интересное. Всякий, кто хоть когда-нибудь абсолютно случайно оказывался, скажем, в рабочем районе, в религиозном районе, понимает, что его крайне скромные рубашка и джинсы – это кричащее, вопиющее социальное высказывание просто потому, что он вообще позволяет себе выбрать рубашку и джинсы. Под словом "позволить" я понимаю не финансовые возможности, я понимаю логику, в которой персональный вкус и персональная самоидентификация для этого человека превалирует в каких-то (не во всех, конечно, он тоже живое существо) элементах над групповой. А самое интересное как раз происходит с людьми, которые одеваются по прямо противоположному принципу – принципу не "Я", а "МЫ". Но опять же, когда мы почти всегда, а особенно в России, говорим о моде или костюме, у нас и слово "костюм" подразумевает "старательно сделанный", и слово "мода" подразумевает осмысленное, деривативное. На самом деле, интересно читать европейскую и американскую социологию современного костюма ровно потому, что она касается "МЫ".

Мария Федоренко

Мария Федоренко: Вот это ощущение, что "МЫ" - это какие-то удивительные, своеобразные люди, а вокруг нас существует серая толпа, которая представляет собой какую-то массу трудноразличимую, это я очень хорошо понимаю, в принципе, я тоже так ощущаю. Но, с другой стороны, мне кажется, что даже те люди, которые вроде как не хотят выделяться, это с нашей точки зрения они совсем одинаково одеты. У них могут оказаться какие-то малюсенькие, крошечные нюансы, которых мы не знаем, не чувствуем, а они в своем каком-то образе, может быть, экспериментируют, но на таком микроуровне, который нам, может быть, недоступен.

Анна Шилова: Каждый раз, когда говоришь о том, что человек задумывается над тем, как он выглядит, хочет взять этот процесс в свои руки, у очень многих возникает иллюзия, что речь идет о какой-то псевдоэлите, которая тратит деньги на то, чтобы выпендриваться, хвастаться друг перед другом, кто круче. Очень большая часть моих клиентов, которым, выражаясь грубо, по барабану тенденции, какие-то подиумные вещи, для них имеет значение другое. Допустим, женщина, которая сидит дома с ребенком, ее униформой становятся джинсы и стоптанные кроссовки. И для нее переодеться в женственную, красивую одежду, купить трикотажное платье обычное - это поступок. Социальное и личностное высказывание требует для нее подготовки эмоциональной, прежде всего. И когда я говорю о том, что человек берет свой внешний вид в свои руки, я имею в виду, может быть, даже этот аспект. Когда он начинает на себя надевать, переводить на язык, понятный окружающим, некие внутренние процессы, прежде всего, не с позиционированием с точки зрения выпендрежа, а с точки зрения перевода своего гардероба в несколько другое качество.

- Мода и эмоциональность. Мы говорим о самовыражении, но это не только представление о прекрасном, это еще и твои чувства, и может быть, прежде всего – твои чувства.

Людмила Алябьева: В нашем журнале, в частности, в этом номере публикуется статья, которая посвящена историям разных женщин, которые, так или иначе, сталкиваются с необходимым переходом из одного периода жизни в другой, возможно, с каким-то важным событием в жизни. И они понимают, что им для этого события или для своей новой жизни нужен какой-то новый гардероб. Это зачастую женщины после декретного отпуска, которые провели долгое время дома, сидя в четырех стенах, которые отстали от моды. И один из примеров меня просто потряс, потому что женщина, показывая исследователям два платья, которые, с точки зрения любого нормального человека абсолютно идентичны, эмоционально говорила, что одно из них дико неприличное, а другое абсолютно соответствует вот этому поводу. То есть вот эта эмоциональная нагруженность какой-то тряпочки – это действительно повод для беспокойства и для исследования, безусловно, я бы сказала, беспокойного исследования.

- А какое платье эта женщина считала неприличным?

Людмила Алябьева: Они были по покрою одинаковые, два вискозных платья, одно – синее, а другое – немного более яркого цвета. Может быть, яркость ее беспокоила. Возможно, здесь не только поверхность платья или одежды важна, там, естественно, все нагружено гораздо более серьезно. И прозвучала важная тема взгляда. Какими глазами мы смотрим на себя в зеркало? Мы смотрим своими глазами или мы смотрим глазами тех людей, с которыми мы сейчас идем встречаться? Или мы смотрим взглядом еще чьим-то, взглядом мужчины, с которым мы идем в ресторан? Проблема взгляда, которая уже внутри нас сидит. И где, в конце концов, те глаза, которые принадлежат нам? А их, возможно, просто нет.

Юлия Идлис: Я хочу рассказать две истории. У нас с молодым человеком просто эталонная была ситуация в этом смысле, когда я в магазине мерила платье, которое мне не очень нравилось, а ему очень нравилось на мне. И получилось следующее. Я смотрю в зеркало в анфас на себя – и мне не нравится, как я выгляжу, а ему нравится. Я поворачиваюсь в профиль – мне начинает нравиться, как я выгляжу в профиль в этом платье, а он говорит: "Нет, в профиль что-то не то". Я хочу сказать, что даже геометрия этого взгляда бывает очень разная у людей.

А вторая история на тему того, как выделяются люди, у которых мода, казалось бы, находится в функции невыделения. Мне рассказывал наш директор фотослужбы про времена, когда он служил в армии. У солдат же мода рассчитана на то, что они будут все одинаковые. И им дают штаны и так далее, не очень заморачиваясь на тему размера. Поэтому новобранцам достается все не их размера чаще всего, а гораздо больше. И они первый год службы ходят как моральные уроды во всем этом, а когда они уже становятся "дедами", им разрешается подшивать, делать вытачки, сажать все это по фигуре. И они радостно все это себе ушили, припустили – и начали выглядеть как люди. А перед самым "дембелем" у них есть традиция про ремень. На бляхе солдатского ремня – звездочка, и они гнут эту бляху чуть ли не под прямым углом, чтобы она висела низко - и это значит, что ему до "дембеля" осталось две недели, и он самый крутой.

И тут приехала комиссия в их часть. И им начальство сказало: "Вы что, обалдели! Приведите себя в нормальный вид, бляхи выпрямите!". И они в знак протеста отдали свою ушитую форму "молодым", взяли новую, которая на три размера больше, а бляхи вывернули наоборот, и ходили опять как моральные уроды. И он говорит, что все время перед "дембелем" он проходил как невероятное чучело. И даже отец, который приехал на присягу, сказал: "Ну, ты вообще!.." Я это к тому, как много существует способов выделяться в ситуации, когда тебе выделяться и нельзя, и нечем. И мне кажется, что даже мода, которая рассчитана на унификацию, все равно несет в себе изначально функцию выделения, потому что она тебе дает фон, против которого ты уже выделяешься просто потому, что ты – человек.

Линор Горалик

Линор Горалик: У меня было два сюжета, которые произвели на меня сильное впечатление, про моду как трансформацию. Мы говорили: человек, выходящий из некоторого сложного события, примеряет на себя новую идентичность. И одно из самых сильных впечатлений в моей жизни было, когда я в результате некоторого катаклизма имела шанс наблюдать женщин после мастэктомии, связанной с раком груди. Как мы понимаем, лечение рака связано с нарушением кожи, волос. Но вот наступает момент, когда человек (и врачи его к этому очень подталкивают) начинает чувствовать себя нормальным и возвращаться в нормальную жизнь. Понятно, что за это время он отвыкает от одной одежды. Но самое главное, что у женщин кромешным образом меняется образ тела, связанный с иссечением груди. В зависимости от возраста и показаний некоторые делают операцию по восстановлению, а некоторые не делают. И я имела шанс наблюдать, как люди заново перемеривают свою одежду. Это очень сильное впечатление, заслуживающее, конечно, отдельного исследования и отдельного эссе, потому что оно некоторым образом говорит нам и о конструктах женственности, и о конструктах тела, и обо всем остальном. Я хочу сказать, что это не было трагическим сюжетом, и это очень важно. Это для этих людей было сюжетом про возвращение к нормальной жизни, оно было сложным, но хорошим. Вот я думаю не один год сделать эссе и поговорить с женщинами, которые это делали.

А второй пример был куда более забавным. Когда моя семья только переехала жить в Израиль, я была школьницей, и напротив моей школы была школа для религиозных девочек. Школа была очень умеренной. То есть бывают в любой религии разные религиозные люди. В иудаизме есть две вещи, с которыми соглашаются практически всегда, об этом обычно не спорят, - юбка ниже колен, колени и локти должны быть прикрыты – это общий модус. И эти девочки ходили в разных одеждах, у них не было школьной формы, но от них требовали, чтобы колени были прикрыты. И все они носили юбки реально в пол. Это был 89-й год, и юбки в пол тогда были вообще в моде. Мне казалось, что они одеты прекрасно. Меня поражало, что когда я носила юбки в пол, меня спрашивали, религиозна я или нет. Но с этим я быстро пообвыклась. Один трюк был в том, что в стране никакие женщины, кроме них, несмотря на моду, юбки в пол не носили, это был знак религиозной страты. И это поразило меня. Но гораздо интереснее было другое. Мы и девочки из школы напротив выходили с уроков одновременно. И девочки в этих плотных юбках в пол проделывали восхитительную вещь. Когда я увидела это первый раз, я остолбенела. Толпа девочек в возрасте 13-14 лет выходит за ворота школы, и первое, что они делают, - они начинают стаскивать с себя юбку на улице.

- А что под юбкой было?

Линор Горалик: Джинсы. Они не идут домой переодеваться. Это разграничительная черта на Земле: они выходят за ворота и снимают юбки. Понятно, что религиозное обучение – это большая тема. И кто в этой школе – те, у кого родители выбрали эту форму обучения... Там необязательно быть религиозным. Но потребность сделать это немедленно - немедленно перевести себя из статуса "А" в статус "Б" - поражала мое воображение.

- Я вспомню аналогичный показательный пример, когда в 7-м классе средней советской школы я и мои одноклассники снимали пионерские галстуки и прятали в карман для того, чтобы все решили, что мы взрослее.

Юлия Идлис: А мы точно так же поступали с нашей школьной формой, притом, что у нас уже была не советская школьная форма, а школьная форма, которая была пошита специально для нашей гимназии и только на каждую конкретную девочку и каждого конкретного мальчика. Мы все равно ее ненавидели, как любую форму. Поэтому мы брали с собой в школу джинсы, после уроков шли в туалет и переодевались, снимали юбки, надевали джинсы. Причем это не было знаком религиозного протеста, и даже не было знаком протеста, просто зимой в юбке очень неудобно в России.

Андрей Дейнич: Будучи подростками, мы всегда противились быть классифицированными. Нас это всегда тяготило, и мы пытались вырваться из какой-то классификации, которой нас подвергали. Возвращаясь к главной теме нашей программы, рассматривая страхи, я предполагаю, что как раз основная масса взрослых людей боится быть вынутой из какого-либо класса. И на этот счет у меня есть история. Мой друг и духовный учитель, не побоюсь его так назвать, Саша Малюгин иногда называет меня деклассированным персонажем. Он говорит: "Что-то вы, Андрей, выглядите как-то деклассированно". Я не понимал, что он имел в виду, а потом он мне как-то объяснил: "Вы вроде и не крестьянин, и не рабочий, и на интеллигента не похожи". И вот я думаю, что многие боятся быть как раз непохожим ни на кого, и главный страх находится, наверное, в этом. То есть если тебя не могут классифицировать на улице, в обществе, где-то, то ты вызываешь подозрение. Если ты непонятен, тебя невозможно отнести к какому-то роду, классу, то, может быть, от тебя исходит какая-то опасность.

Людмила Алябьева: Мы все время говорим о женщинах, о женском опыте. А ведь те беспокойства, которые, возможно, мучают мужчин... в номере мы опубликовали статью очень любопытную на эту тему. Не о беспокойстве современных мужчин, а о том, каким образом страх показаться смешным и женственным в начале ХХ века повлиял на переход мужского населения Америки на так называемый "бизнес-лук", то есть на деловой костюм, как потихонечку деловой костюм стал униформенной одеждой для мужчин, которые ни в коем случае не хотели быть спутанными с женщинами. А сейчас, поскольку все-таки происходит некоторая феминизация мужской одежды, каким образом мужчина выстраивает свой облик? Они боятся упрека в феминизации или это все дела давно минувших лет?

Анна Шилова: Я отвечу на ваши вопросы с точки зрения моих клиентов. Да, боятся. И боятся признаться в том, что они боятся. И мужчины, как правило, которые обращаются лично ко мне, они не оговаривают какие-то свои предпочтения, они не хотят выглядеть, как женщина, смешно и мило или еще что-то, таких слов они не произносят. Но для них очень важно, чтобы они не выглядели как люди нетрадиционной ориентации. И вот это единственная оговорка. Я спрашиваю: "А как это – не выглядеть как люди нетрадиционной ориентации?" Чтобы это не выглядело нарочито, слишком ухоженно, чтобы не бросалось в глаза, что мужчина задумывается над тем, что он носит и как он выглядит. И это для тех мужчин, с которыми общаюсь я, часто бывает важно. Потому что они хотят производить какое-то впечатление, но не хотят, чтобы кто-то думал, что для них это важно.

Андрей Дейнич: Для всех наших современников, и мужчин, и женщин, крайне важно, и это является, наверное, приоритетным желанием и волнением, касающимся моды, выглядеть в соответствии со своим полом. И это большая игра полов, в которую мы все втянуты. Я не могу себя назвать человеком нетрадиционной ориентации, но, тем не менее, я все равно часто себя чувствую, как будто бы я вынужден играть по правилам, которые не совсем меня устраивают. И было много в жизни ситуаций, когда я хотел свой протест как-то высказать на этот счет.

Но я бы хотел коснуться наблюдения моего приятеля, о котором я вам уже говорил. Он приехал из Калифорнии. Нам есть чему поучиться у наших американских современников. У них вообще не существует, касаясь даже Голливуда, Лос-Анджелеса, этой дурацкой игры, в которую мы здесь все втянуты. Там все люди, и стар, и млад, и богатый, и бедный, ходят в шортах. Они все прекрасно выглядят, и им совершенно не важно, какие на них надеты часы, как повязан бантик или какая стрижка. По-моему, они уже в каком-то ином времени или в ином измерении. Я думаю, что, может быть, нам стоит как раз об этом задуматься. Может быть, мода – это отчасти синтетическое явление, продукт современного мира потребителей. Может быть, она нам уже и не нужна, может быть, нам имеет смысл задуматься о каких-то других ценностях.

- Но я не могу вам не напомнить, что в нашей стране понятие статуса еще чрезвычайно важно. Это постсоветская психологическая история, которая, видимо, еще какое-то время будет нами изживаться. На самом деле, то, что вы говорите об Америке, я наблюдала и в Европе. Людям совершенно не важно, какой марки на тебе одежда, хотя все с удовольствием сходят на какую-то дешевую распродажу и соберут себе гардероб по своему вкусу и сообразно и моде, и маркам, и социальному статусу, и всему остальному.

Линор Горалик: Присутствующие за этим столом все время смеются и шутят. А обычно, когда речь идет о моде, она идет с каким-то зверски серьезным лицом. Один из самых обаятельных элементов модного костюма, и даже не модного, а просто индивидуальной одежды – это чувство самоиронии, а оно связано, безусловно, с уверенностью в себе. Но хорошо одетый человек в моем понимании, - это человек, который не просто транслирует "я хорошо одет", а еще добавляет "и немножко выпендриваюсь". Вот этого мне очень часто не хватает в том, как одеваются в России, но я вижу, как это появляется. И мне очень хочется, чтобы самоиронии в костюме было больше.

Людмила Алябьева: Хотелось бы пожелать нам, чтобы мода была в большей мере поводом для интеллектуального беспокойства, а не для беспокойства, которое занимает много времени, потому что "опять нечего надеть".