Сблизит или разъединит польский и российский народы гибель президента Польши Леха Качиньского, который летел в Россию, чтобы принять участие в траурных мероприятиях в Катыни? Об этом в интервью Радио Свобода размышляет обозреватель журнала "Russia Profile" Дмитрий Бабич.
– Я надеюсь, что не будет никаких теорий заговора. Хотя, к сожалению, в польско-российских отношениях эти теории постоянно возникают с обеих сторон. Если не будет никаких теорий заговора, то, сколь ни странно, может быть волна симпатии к польскому народу, Польше, которая сейчас, как у меня возникает ощущение, лучше воспринимается в России. В Польше состоятся новые президентские выборы, будет новый президент. Скорее всего, это будет представитель одной из правых партий – "Гражданской платформы", от которой будет кандидатом Бронислав Комаровский, или от партии Качиньского "Закон и справедливость". Но кем бы ни был этот новый президент, он уже не будет обременен теми обещаниями, тем не очень хорошим наследством, которое осталось от середины 2000-х годов в русско-польских отношениях, когда был кризис. Он сможет начать с чистого листа, приехать в Москву или пригласить в Варшаву российского президента. И, сколь ни странно, может быть, эта ужасная трагедия обернется улучшением российско-польских отношений.
– Насколько стабильна политическая обстановка в Польше? Одномоментно погибло высшее руководство страны, военное руководство страны. Не приведет ли это внутри Польши к политическим катаклизмам?
– Я внимательно следил за тем, как готовился этот визит. Предполагалось, хоть он и был частным, что поедут высшие руководители Сейма, представители целого ряда министерств. Вроде бы есть сообщение, что председатель Сейма жив и невредим, он остался в Варшаве. Если это так, то ничто не мешает тому, чтобы произошла нормальная передача президентской власти: временным президентом будет как раз председатель Сейма Бронислав Комаровский. Что же касается президентства в принципе, дело в том, что в Польше президент играет очень важную роль, но все-таки он не является центром политической системы, как в России или, скажем, во Франции. Центром политической системы Польши является Сейм, это старая польская традиция, которая идет из глубины веков, и вот эта традиция позволяет государству даже в случае гибели главы государства функционировать более или менее нормально. С этой точки зрения, я думаю, опасений не должно быть.
– При подготовке визита не было ли суматохи, хаоса? Все ли сделала российская сторона, чтобы принять, как положено, подобную делегацию в России?
– Суматохи и хаоса я не наблюдал. Было очень напряженное обсуждение в Польше, потому что желание президента приехать в Катынь было неожиданным. Он заявил, что сначала хотел вообще оказаться в Катыни одновременно с Путиным и с Туском, и польские теоретики дипломатического протокола долго спорили, возможно ли, чтобы президент приехал без приглашения другого президента на встречу премьеров. В конце концов с большим трудом был найден вариант, что он прилетит именно 10 числа, через три дня после встречи премьеров. Было очевидно, что Лех Качиньский хотел, чтобы этот визит прошел торжественно. Как раз поэтому, по-моему, с ним поехали родственники погибших в Катыни офицеров.
Но в том, что произошло, я не вижу чьей-то вины. Надеюсь, что не будет обнаружено вины пилотов или наземных служб. Это трагическое стечение обстоятельств, ну и, если уж что-то или кого-то в этом винить... Известно, что польские президенты уже много лет летали на старом советском самолете, который до Качиньского использовал в течение 10 лет Александр Квасьневский. В России это подавалось как образец скромности польского руководства. Но скромность в ущерб безопасности – это плохо.
– А на самом деле, известно ли вам, почему этот старый самолет использовался президентом не совсем бедной страны?
– Дело в том, что в Польше очень активное гражданское общество, люди очень внимательно следят за тем, как расходуются государственные деньги. И всякие роскошества со стороны высшего руководства страны или даже каких-то местных властей вызывают крайне негативную реакцию в обществе. Поэтому, может быть, одной из причин было желание как-то показать, что власть скромна, что она не пытается за счет народа улучшать свое материальное положение и летать по всему миру на роскошных самолетах.
– Могут ли российские власти, учитывая произошедшую трагедию, сделать что-то большее, нежели выразить глубокие соболезнования и провести тщательное расследование происшедшей трагедии?
– Не знаю, что еще можно сделать. Я думаю, что хорошее, тщательное расследование и глубочайшие соболезнования – это будет, по-моему, главное, что может сделать российская сторона. Так получилось, что своей смертью польский президент, сколь ни странно, поработал на польское государство. Мне кажется, что эта трагедия, если говорить на более или менее высоком моральном уровне, должна нас не разъединять, а сближать. Так же, как и катынские события сорокового года. Если мы сейчас начнем придумывать теории заговора, обвинять друг друга, полезем в мистику, что там проклятое место и так далее, мы будем недостойны того морального уровня, который был задан 7 апреля на встрече премьеров Владимира Путина и Дональда Туска в Катыни.
– Я надеюсь, что не будет никаких теорий заговора. Хотя, к сожалению, в польско-российских отношениях эти теории постоянно возникают с обеих сторон. Если не будет никаких теорий заговора, то, сколь ни странно, может быть волна симпатии к польскому народу, Польше, которая сейчас, как у меня возникает ощущение, лучше воспринимается в России. В Польше состоятся новые президентские выборы, будет новый президент. Скорее всего, это будет представитель одной из правых партий – "Гражданской платформы", от которой будет кандидатом Бронислав Комаровский, или от партии Качиньского "Закон и справедливость". Но кем бы ни был этот новый президент, он уже не будет обременен теми обещаниями, тем не очень хорошим наследством, которое осталось от середины 2000-х годов в русско-польских отношениях, когда был кризис. Он сможет начать с чистого листа, приехать в Москву или пригласить в Варшаву российского президента. И, сколь ни странно, может быть, эта ужасная трагедия обернется улучшением российско-польских отношений.
Новый президент уже не будет обременен теми обещаниями, тем не очень хорошим наследством, которое осталось от середины 2000-х годов в русско-польских отношениях
– Насколько стабильна политическая обстановка в Польше? Одномоментно погибло высшее руководство страны, военное руководство страны. Не приведет ли это внутри Польши к политическим катаклизмам?
– Я внимательно следил за тем, как готовился этот визит. Предполагалось, хоть он и был частным, что поедут высшие руководители Сейма, представители целого ряда министерств. Вроде бы есть сообщение, что председатель Сейма жив и невредим, он остался в Варшаве. Если это так, то ничто не мешает тому, чтобы произошла нормальная передача президентской власти: временным президентом будет как раз председатель Сейма Бронислав Комаровский. Что же касается президентства в принципе, дело в том, что в Польше президент играет очень важную роль, но все-таки он не является центром политической системы, как в России или, скажем, во Франции. Центром политической системы Польши является Сейм, это старая польская традиция, которая идет из глубины веков, и вот эта традиция позволяет государству даже в случае гибели главы государства функционировать более или менее нормально. С этой точки зрения, я думаю, опасений не должно быть.
– При подготовке визита не было ли суматохи, хаоса? Все ли сделала российская сторона, чтобы принять, как положено, подобную делегацию в России?
– Суматохи и хаоса я не наблюдал. Было очень напряженное обсуждение в Польше, потому что желание президента приехать в Катынь было неожиданным. Он заявил, что сначала хотел вообще оказаться в Катыни одновременно с Путиным и с Туском, и польские теоретики дипломатического протокола долго спорили, возможно ли, чтобы президент приехал без приглашения другого президента на встречу премьеров. В конце концов с большим трудом был найден вариант, что он прилетит именно 10 числа, через три дня после встречи премьеров. Было очевидно, что Лех Качиньский хотел, чтобы этот визит прошел торжественно. Как раз поэтому, по-моему, с ним поехали родственники погибших в Катыни офицеров.
Но в том, что произошло, я не вижу чьей-то вины. Надеюсь, что не будет обнаружено вины пилотов или наземных служб. Это трагическое стечение обстоятельств, ну и, если уж что-то или кого-то в этом винить... Известно, что польские президенты уже много лет летали на старом советском самолете, который до Качиньского использовал в течение 10 лет Александр Квасьневский. В России это подавалось как образец скромности польского руководства. Но скромность в ущерб безопасности – это плохо.
– А на самом деле, известно ли вам, почему этот старый самолет использовался президентом не совсем бедной страны?
– Дело в том, что в Польше очень активное гражданское общество, люди очень внимательно следят за тем, как расходуются государственные деньги. И всякие роскошества со стороны высшего руководства страны или даже каких-то местных властей вызывают крайне негативную реакцию в обществе. Поэтому, может быть, одной из причин было желание как-то показать, что власть скромна, что она не пытается за счет народа улучшать свое материальное положение и летать по всему миру на роскошных самолетах.
– Могут ли российские власти, учитывая произошедшую трагедию, сделать что-то большее, нежели выразить глубокие соболезнования и провести тщательное расследование происшедшей трагедии?
– Не знаю, что еще можно сделать. Я думаю, что хорошее, тщательное расследование и глубочайшие соболезнования – это будет, по-моему, главное, что может сделать российская сторона. Так получилось, что своей смертью польский президент, сколь ни странно, поработал на польское государство. Мне кажется, что эта трагедия, если говорить на более или менее высоком моральном уровне, должна нас не разъединять, а сближать. Так же, как и катынские события сорокового года. Если мы сейчас начнем придумывать теории заговора, обвинять друг друга, полезем в мистику, что там проклятое место и так далее, мы будем недостойны того морального уровня, который был задан 7 апреля на встрече премьеров Владимира Путина и Дональда Туска в Катыни.
