Лауреатом шестой российской национальной премии "Поэт" 13 апреля стал Сергей Гандлевский. Крупнейшая в России поэтическая премия, учрежденная Обществом поощрения русской поэзии при поддержке РАО "ЕЭС России", вручается "за наивысшие достижения в современной поэзии".

Сергей Гандлевский - автор восьми книг стихов и двух повестей, лауреат четырех престижных литературных премий. В семидесятые годы - один из основателей неподцензурной поэтической группы "Московское время". Участник "маршей несогласных". Вот что сказал о Сергее Гандлевском член жюри премии "Поэт", профессор РГГУ Дмитрий Бак:

– Это событие глубоко естественное и правильное. Потому что Сергей Гандлевский, это стало понятно очень давно, крупный, замечательный, скупо цедящий слова, как и положено поэту, современный стихотворец. Пик понимания Гандлевского пришелся на рубеж 80-х и 90-х годов. Это было время, когда страна узнала очень многие имена, очень многие стихи и много прозаических книг. И уже тогда стало понятно, что Гандлевский может взять на себя смелость произнести слова, которые до него много десятков лет никто не произносил, а если и произносил, то это казалось фальшивым и ложным. Например, "не сменить ли пластинку, но родина снится опять". Гандлевский сквозь тернии официальной советской поэзии, сквозь поэтику авангарда, сквозь питерские ноты, сквозь символическую неоднозначность пытался еще в те годы прорваться к абсолютной ясности русского письма. И это никто не делает с такой определенностью и настойчивостью, как он.

Сергею Гандлевскому посвятил последние главы своей книги писатель, наш коллега Петр Вайль. Книга "Стихи про меня". Вот фрагменты из главы "Толкование сновидений", где приводится это стихотворение Сергея Гандлевского.

Когда я жил на этом свете
И этим воздухом дышал,
И совершал поступки эти,
Другие, нет, не совершал;
Когда помалкивал и вякал,
Мотал и запасался впрок,
Храбрился, зубоскалил, плакал -
И ничего не уберег;
И вот теперь, когда я умер
И превратился в вещество,
Никто - Ни Кьеркегор, ни Бубер -
Не объяснит мне, для чего,
С какой - не растолкуют - стати,
И то сказать, с какой-такой
Я жил и в собственной кровати
Садился вдруг во тьме ночной...

Здесь, как в изъяснении снов, где единственный критерий безошибочен: если внезапно чувствуешь, что истолковано верно, - это оно? Значит, психоаналитик тонкий и понимающий. То, что он тебе рассказывает, на деле и приснилось, а не тот запутанный мультфильм, который запечатлелся в памяти.

Мне-то ничего не снится - то есть, по-научному так не бывает, считается, что снится всем и всегда - вероятно, просто не запоминается. А когда запоминается - все ничтожно до обидного. Мои знакомые в своих сновидениях и Чеховыми случаются, Антон Палычами, и президентами разных стран, и кинозвездами, и диковинными животными, а мое высшее достижение, в конце 90-х - член какой-то украинской делегации на переговорах с российской. Ведь задолго до "оранжевой революции"! Посмотрел бы я на этого Фрейда.

Сновидческая тупость, мне кажется, каким-то образом восполняется острой чувствительностью к языку, который тоже - необъяснимая, неуправляемая, во многом подсознательная стихия. Болезненно трогают языковые проявления - фонетика, морфология, синтаксис, да и вообще все то, что бессмысленно проходили в школе, не подозревая, что это и есть гамма жизни, сама жизнь. Непосредственнее и ощутимее всего действует звучание улицы, но и литературный язык тоже: прозы, еще приближеннее - стихов.

Лексикон Гандлевского - первого порядка, без поиска экзотики. Но выбор слов и словосочетаний таков, что ощущение новизны - непреходяще. Вот в этом стихотворении ощущение "настоящести", истины возникает в первую очередь от безукоризненного подбора глаголов действия-состояния: ага, соображаешь, всем этим и я занимался, и еще как. Еще - от искусно выстроенного косноязычия, простонародного лепета, интонации неуверенности, в которой только и выступает правда: "С какой - не растолкуют - стати, / И то сказать, с какой-такой..." Потому, наверное, мне мешают в этих стихах Кьеркегор и Бубер - нечего знакам культуры делать в путаной искренней исповеди. Но раз поэт поставил - значит, надо.

В конце концов, без таких знаков не был бы самим собой Гандлевский, который настаивает на том, что литература есть важнейший источник литературы. И тут, в "Когда я жил...", отзвук - ритм, слог - его любимого Ходасевича: "Когда б я долго жил на свете, / Должно быть, на исходе дней / Упали бы соблазнов сети / С несчастной совести моей". Слышен какой-то очень нынешний голос, да еще с употреблением сегодняшнего паразита "на самом деле", другого русского парижанина, Анатолия Штейгера (знает его стихи Гандлевский или то нередкая в поэзии заочная перекличка через расстояния и времена?): "И ты вдруг сядешь ночью на постели / И правду всю увидишь без прикрас / И жизнь - какой она, на самом деле..."

Коренное отличие: у Гандлевского - метафизика, а не психология. Взгляд оттуда. Шаг вперед? Страшновато так обозначать. Но - шаг.

Наверное, есть другие методы, и жизнь учит разному, но у меня уже иного не будет: по словоизъявлению определяется человек.