"В Россию вернулась цензура" – такой вывод делает обозреватель германской Die Zeit, комментируя вынесенный 12 июля московским судом приговор кураторам выставки "Запретное искусство". Юрий Самодуров и Андрей Ерофеев признаны виновными в разжигании религиозной розни и приговорены к выплате крупных денежных штрафов. О том, что означает этот приговор, в интервью Радио Свобода размышляет философ Михаил Рыклин, автор книги "Свастика, крест, звезда", в которой первый суд над организаторами выставки в Сахаровском центре рассматривается как важнейший симптом перемен в российском общественном климате. (Фрагмент программы "Время свободы - Итоги недели").
– После вынесения второго приговора какие тенденции вы замечаете?
– Этот суд во многом продолжил то, что было начато первым судом по "Осторожно, религия". Надо понять, в какой атмосфере проходят эти суды – в принципе, ее можно приравнять к тяжелой форме заключения. Причем все попытки обвиняемых, их адвокатов протестовать против атмосферы оскорблений, националистических выкриков абсолютно бесполезны. Эта атмосфера сохранилась на нынешнем процессе, который длился в два раза дольше. Самодуров и Ерофеев были подвергнуты двойному прессингу. Это внеправовой механизм, но по травматичности он не уступает довольно суровой форме наказания.
– Тут важен вопрос о позиции власти как арбитра. Комментатор Die Zeit, которого я уже цитировал, считает, что судебный процесс власть использовала для сложной игры и с радикальными правыми группировками, и с либеральной элитой, посылая сигналы и в ту, и в другую сторону. Вы можете с этим согласится?
– Россия является авторитарным государством в самом жестком варианте с большим влиянием спецслужб на все сферы жизни. Церковь еще с советских времен является достаточно близко расположенной к этим структурам организацией. Андрей Ерофеев пытался протестовать против цензуры произведений искусства в 2006 году. Он собрал все эти произведения и выставил их. Он это рассматривал как совершенно законный художественный жест. Но с точки зрения авторитарного государства право на цензуру является важнейшим правом, это тот произвол, без которого государство не может существовать. Здесь проблема не в религиозных людях, которых очень легко направить в ту или в другую сторону, проблема в том, что Ерофеев вторгся в сферу компетенции авторитарного государства и тем самым подверг сомнению решения, которые были приняты. И вот это и было причиной преследования Самодурова и Ерофеева. С точки зрения российской власти это вовсе не какая-то второстепенная тема – это важнейшая часть нынешней политической системы России. И она показала, что тот, кто будет вторгаться в эту сферу, подвергнется серьезным преследованиям. В следующий раз, может быть, штрафом не ограничатся.
– Нет худа без добра. Многие надеются, что этот суд сейчас воскресит или уже воскресил увядший интерес к актуальному русскому искусству. Вы замечаете признаки роста этого интереса в Берлине?
– Честно говоря, нет. Массмедийная машина в течение двух месяцев работала на моральный разгром художественного сообщества, причем работала настолько интенсивно, что сообщество было просто подавлено, его вогнали в тяжелую меланхолию. Это не случайное обстоятельство, что сняли эту работу, другую работу – это вполне относится к логике такого государства, где нелегальные механизмы являются основными механизмами контроля в обществе. Непонятно по каким причинам приходят какие-то люди, говорят: снимите. Сняли. Другая какая-то комиссия не допустила. Вызывает ли это интерес к современному русскому искусству? Очень сомневаюсь. Русское искусство находится в крайне неблагоприятной фазе. Я в последние годы ничего не нахожу интересного, каким-то образом вдохновляющего и сравнимого с тем, что делали "Коллективные действия", Илья Кабаков, "Медицинская герменевтика". Таких явлений в русском искусстве нет, люди боятся. Современное русское искусство, с одной стороны, коммерциализируется по новорусским схемам, а с другой стороны, в нем существуют страшная запуганность и дезориентированность.
Полностью текст беседы появится на персональной странице Дмитрия Волчека.
– После вынесения второго приговора какие тенденции вы замечаете?
– Этот суд во многом продолжил то, что было начато первым судом по "Осторожно, религия". Надо понять, в какой атмосфере проходят эти суды – в принципе, ее можно приравнять к тяжелой форме заключения. Причем все попытки обвиняемых, их адвокатов протестовать против атмосферы оскорблений, националистических выкриков абсолютно бесполезны. Эта атмосфера сохранилась на нынешнем процессе, который длился в два раза дольше. Самодуров и Ерофеев были подвергнуты двойному прессингу. Это внеправовой механизм, но по травматичности он не уступает довольно суровой форме наказания.
– Тут важен вопрос о позиции власти как арбитра. Комментатор Die Zeit, которого я уже цитировал, считает, что судебный процесс власть использовала для сложной игры и с радикальными правыми группировками, и с либеральной элитой, посылая сигналы и в ту, и в другую сторону. Вы можете с этим согласится?
– Россия является авторитарным государством в самом жестком варианте с большим влиянием спецслужб на все сферы жизни. Церковь еще с советских времен является достаточно близко расположенной к этим структурам организацией. Андрей Ерофеев пытался протестовать против цензуры произведений искусства в 2006 году. Он собрал все эти произведения и выставил их. Он это рассматривал как совершенно законный художественный жест. Но с точки зрения авторитарного государства право на цензуру является важнейшим правом, это тот произвол, без которого государство не может существовать. Здесь проблема не в религиозных людях, которых очень легко направить в ту или в другую сторону, проблема в том, что Ерофеев вторгся в сферу компетенции авторитарного государства и тем самым подверг сомнению решения, которые были приняты. И вот это и было причиной преследования Самодурова и Ерофеева. С точки зрения российской власти это вовсе не какая-то второстепенная тема – это важнейшая часть нынешней политической системы России. И она показала, что тот, кто будет вторгаться в эту сферу, подвергнется серьезным преследованиям. В следующий раз, может быть, штрафом не ограничатся.
– Нет худа без добра. Многие надеются, что этот суд сейчас воскресит или уже воскресил увядший интерес к актуальному русскому искусству. Вы замечаете признаки роста этого интереса в Берлине?
– Честно говоря, нет. Массмедийная машина в течение двух месяцев работала на моральный разгром художественного сообщества, причем работала настолько интенсивно, что сообщество было просто подавлено, его вогнали в тяжелую меланхолию. Это не случайное обстоятельство, что сняли эту работу, другую работу – это вполне относится к логике такого государства, где нелегальные механизмы являются основными механизмами контроля в обществе. Непонятно по каким причинам приходят какие-то люди, говорят: снимите. Сняли. Другая какая-то комиссия не допустила. Вызывает ли это интерес к современному русскому искусству? Очень сомневаюсь. Русское искусство находится в крайне неблагоприятной фазе. Я в последние годы ничего не нахожу интересного, каким-то образом вдохновляющего и сравнимого с тем, что делали "Коллективные действия", Илья Кабаков, "Медицинская герменевтика". Таких явлений в русском искусстве нет, люди боятся. Современное русское искусство, с одной стороны, коммерциализируется по новорусским схемам, а с другой стороны, в нем существуют страшная запуганность и дезориентированность.
Полностью текст беседы появится на персональной странице Дмитрия Волчека.
