Александр Генис: Когда в 1965-м на нас обрушился ''Кентавр'', шедевр Апдайка, (с тех времен я привык к ударению на втором слоге), этот роман мгновенно стал культовым, книгой-паролем, позволяющей попасть в заветный клуб понимающих – на кухни тех интеллигентных домов, где рождалось общественное мнение шестидесятых.
Интересно вспомнить, что нас увлекало не содержание, а исключительно форма. ''Кентавр'' встал на полку с книгами других кумиров шестидесятников – ''Над пропастью во ржи'' Сэллинджера, ''Бильярд в половине десятого'' Белля, ''Падение'' Камю, ''Женщина в песках'' Кобо Абэ. Не случайно, все эти романы были переводными. Вместе с экспериментальной поэтикой за железный занавес проникала не только художественная, но и обыкновенная свобода. Зато содержательный пафос, особенно – критический, на что, собственно, и надеялась власть, проходил мимо читателя, опьяненного формальной новизной.
''Кентавр'', однако, был отнюдь не самым характерным сочинением Апдайка. Сам он еще в молодости писал, что Америке нужен не изыск Пруста, а эпос Гомера. Апдайк писал и то, и другое. Апдайк был фабрикой изящной словесности. Каждый божий день он писал по три страницы. Получалась книга в год. Апдайк любил писать и говорил, что не будь книг, он писал бы рекламу для кэтчупа.
В его наследии есть всё: эссе, стихи, рецензии и, конечно, романы. Прежде всего, это – массивная тетралогия про житейские неурядицы Гарри Энгтсрома по кличке Кролик. Но были и дюжины других. Иногда популярные, как ''Иствикские ведьмы'', иногда не слишком, как ''Иствикские вдовы''. Но все, что он писал, выделяла предельная отточенность. Считается, что Апдайк писал легко и быстро. Но теперь, после его смерти, архив писателя говорит о другом.
Об этом рассказывает сегодняшний гость ''Американского часа'', редактор ''The New York Times Book Review'' Сэм Таненхаус, который только что провел первое исследование архива Апдайка.
С гостем беседует корреспондент ''Американского часа'' Ирина Савинова.
Ирина Савинова: Вдова скончавшегося в январе этого года писателя Джона Апдайка, говоря о его архиве, сказала: ''...архив для него был не только собранием материалов, нужных в работе, но и свидетельство времени, в котором он жил''. Вы провели три дня, разбирая архив писателя. Расскажите об этом опыте.
Сэм Таненхаус: Джон Апдайк, как известно, был самым плодовитым и значительным американским писателем второй половины 20-го века. Но никто не знает, что к организации своего писательского наследия он относился очень ответственно, причем с молодых лет. А не знали мы потому, что Апдайк был, наверное, самый скромный из великих современных американских писателей. И этим он разительно отличается от Нормана Мейлера, Сола Беллоу и Филипа Рота с их сознанием собственного величия.
При этом Апдайк гордился своим профессионализмом и подолгу трудился над каждой фразой. Он с точностью метронома снабжал журнал ''Ньюйоркер'' рассказами, а издателя – романами. В течение почти полувека у него выходило по роману в год. Для публики он представлял себя писателем-трудягой. Он знал ремесло писателя очень хорошо, любил свой труд. Еще юношей, тинэйджером, Апдайк нарисовал себе довольно четкую картину своего будущего как писателя: он верил, что сможет преобразовать американскую художественную литературу и приступил к работе. И архив - сто семьдесят коробок, в которых он сам тщательно и аккуратно собрал разные документы - отражает эти амбиции.
Ирина Савинова: Узнали вы что-нибудь об Апдайке, чего не знали ранее?
Сэм Таненхаус: Да, и многое. Оказывается, Апдайк был очень склонен доделывать, изменять написанное. Он, как и Пруст, писал легко, сам признаваясь, что образы и сюжеты всплывают в голове без его участия. В своих выступлениях он не уставал повторять, что работает несколько часов в день, с 9 до часу дня, заканчивая к ланчу необходимые ему три страницы. Но я увидел в архиве, что работая над последним романом про Кролика Ангстрома, он переписывал - и не раз! - буквально каждое предложение. Шлифуя вступительную фразу, он добрался до крайне органичного, шекспировского каламбура, такого ненавязчивого, что я его не заметил, перечитывая этот роман раза три, и только в архиве увидел путь к конечному варианту. Роман написан от руки карандашом, видно, что очень быстро, но так же быстро сделаны исправления, целые предложения вычеркнуты, а параграфы перетасованы.
Ирина Савинова: В своей статье в ''Нью-Йорк Таймс'' вы пишете, что в архиве содержатся материалы, свидетельствующие о том, что Апдайк скрупулезно воссоздавал атмосферу тех мест, где происходит действие в его романах.
Сэм Таненхаус: Но это и неудивительно: Апдайк гордился тем, что он – ответственный и аккуратный хроникер жизни Америки. Его жена Марта Апдайк заметила, что архив важен не только потому, что это архив Апдайка, а еще и потому, что архив – капсула американской жизни. Рукописи и машинописные варианты находятся в одних коробках. В других – относящиеся к событиям, описываемым в его романах, документы. Местные газеты, выходившие в небольшом пенсильванском городке Реддинг, где жил Кролик, фотографии витрин магазинчиков, сделанные в 50-х годах, документы, относящиеся к бизнесу торговли автомобилями – если помните, Кролик продавал ''Тойоты''. Апдайк связался с бизнесменом, объяснившим ему систему комиссионных; знакомый по школьным годам, впоследствии хирург, объяснил операцию на сердце и даже организовал Апдайку присутствие на настоящей операции. Кролик – баскетболист, и Апдайк консультировался со спортивным комментатором газеты ''Бостон Глоб'' о правильном употреблении баскетбольной терминологии, слов типа ''слэм данк''. Он не стеснялся заимствовать целые предложения из подножного материала, но затем строил на этом свое повествование.
Ирина Савинова: Нашли вы в материалах архива что-то, особенно поразившее вас?
Сэм Таненхаус: Мне принесла много удовольствия и удовлетворения новенькая, аккуратно разглаженная обертка от батончика из хрустящего арахиса, ''Плантерс Пинат Бар''. В романе есть момент, когда Кролик поглощает такой батончик, – есть который ему не следует, у него высокий холестерин, – и вытряхивает и слизывает с ладони крупинки соли, застрявшие в обертке. Но чтобы достоверно описать сцену, Апдайку нужна была перед глазами настоящая обертка, вот он пошел и купил такой батончик. В этом, впрочем, нет ничего удивительного – многие писатели поступают так же. Но удивительно другое – что Апдайк так бережно все это сохранил.
Ирина Савинова: Если Апдайк сохранил обертку от батончика, в таком архиве не может не быть личной корреспонденции.
Сэм Таненхаус: Письма, которые Апдайк посылал родителям, представляли для меня особенный интерес, и я попросил мне их показать. О них я много слышал. Переписка называется ''Письма в Плаувилл''. Если слушатели не знают, скажу, что Апдайк из фермерской семьи, родившийся в нелегкий застойный период американской экономики. Плаувилл – название их фермы. Мать писателя передала единственному и талантливому сыну свою любовь к писательству, и когда он уехал учиться в Гарвард, получив стипендию, он почти каждую неделю писал письма домой. В них было все - от пересказов разговоров и дискуссий с друзьями, сетования на то, что его не приняли на писательский курс (вот вам гарвардские профессора) до описания побед на женском фронте (он был очень популярен) до деталей ухаживания за своей первой женой. Мать Апдайка переплела письма в два фолианта сафьяновой кожи с вытесненным золотом названием ''Письма в Плаувилл''. И поражает не их количество, как-никак одно в неделю, а то, что в них содержатся размышления молодого человека о писательском призвании, о своей роли будущего преобразователя американской литературы. Юный Апдайк писал о том, как трудно учиться и как он боится потерять стипендию, - он был очень хорошим студентом, - о своем первом романе, который он писал ночами. Эту рукопись пока оберегают от любопытных глаз, и моих тоже, к ней откроют доступ через несколько лет. Самое главное – это то, что письма иллюстрируют путь Апдайка в серьезную литературу.
Ирина Савинова: Архив Апдайка очевидно станет последним архивом бумажных документов. В век компьютеров, во что превращается архив писателя?
Сэм Таненхаус: Замечательный вопрос! Именно так описал архив биограф Апдайка Адам Бегли. Апдайк рос в те времена, когда люди писали друг другу письма – другого распространенного средства общаться не было. Вот он и писал письма домой. Телефонные звонки были ему не по карману, электронной почты еще не было. Это сегодня имейлы летают туда и обратно, люди проводят часы на ай-телефоне, или на мобильном, или на настольном. Рукопись сегодня исправить легче простого: стоит только нажать клавишу. Но Апдайк вычитывал и редактировал все свои письма перед отправкой, он сам печатал рукописи. Несмотря на всю его современность, он был человеком 19-го века, хотя время от времени и появлялся на телевидении. В главном он оставался литератором, человеком буквы: он должен был все задокументировать словами. И биограф Апдайка прав: его архив может стать последним бумажным архивом.
