Александр Генис: Кому принадлежат великие произведения искусства прошлого? Тому, кто их нашел? Тем, кто живет, где их нашли? Или тем, кто их лучше всего сохранит и покажет? Каждый из этих вопросов – бомба, разрядить, которую попытался ведущий критик “Нью-Йорк Таймс”. Познакомить с его статьей наших слушателей я попросил Владимира Гандельсмана.
Владимир Гандельсман: Итак, критик газеты “Нью-Йорк Таймс” Майкл Киммельман размышляет о границах культуры, о том, кто их определяет и как, по его мнению, их следует определять. Он начинает с описания толпы возле Британского музея, а точнее – возле Розеттского камня, который был найден французами в Египте, размещен в основанном Наполеоном музее в Каире, а затем, когда французы потерпели поражение в Африке от англичан, камень оказался в Англии, - находка этого монумента помогла Шампольону расшифровать египетские иероглифы. Вот здесь начало проблемы – кому по праву принадлежит Розеттский камень? Египтяне последнее время требовали возвращения этой реликвии на родину. Мы идем вместе с журналистом по Британскому музею и видим Ассирийские ворота из Балавата, их еще называют Балаватские ворота...
Александр Генис: И Ирак требует их возвращения...
Владимир Гандельсман: Так и есть. И если мы пройдем чуть дальше, то увидим то, что в Британии называют Элгинским мрамором, а в Греции фризами Парфенона, которые, как считают греки, у них украдены. Эти памятники были вывезены 207 лет назад британским лордом Элгином.
Александр Генис: Это давнее требование, но сейчас Греция возобновила его с особой настойчивости в связи с открытым в прошлом году новым музеем Акрополя в Афинах.
Владимир Гандельсман: Совершенно верно. Греческие археологи призвали Британский музей вернуть на родину около половины рельефов и статуй знаменитого храма Парфенон, построенного в пятом веке до нашей эры.
Александр Генис: Но Британский музей не намерен этого делать.
Владимир Гандельсман: Из-за этого Британский музей стал западным фронтом глобальной войны за культурное наследие. У поклонников музея есть свои разумные аргументы. Они говорят, что Британский музей ежегодно притягивает миллионы туристов со всего мира и таким образом служит человеческой цивилизации. Мало ли что там было 200 лет назад... Но греки думают иначе. "Памятники Парфенона стали жертвой разграбления... и теперь мрамор зовет мрамор вернуться", - так сказал на открытии музея министр культуры Греции Антонис Самарас.
Александр Генис: Это – позиция Греции. Англия же утверждает, что лорд Элгин законно купил фризы у турецких хозяев тогдашних Афин, и тем самым помог их сохранить от дальнейшего разрушения. Пожалуй, сегодня уже никакая юрисдикция не сумеет разобраться в правах на собственность мрамора Акрополя...
Владимир Гандельсман: Киммельман, конечно, склоняется к тому, что мрамор должен оставаться там, где он есть. В качестве доказательства своей правоты он вспоминает критика, переводчика и философа прошлого века Вальтера Бенджамина, который писал о том, что памятники старины теряют со временем свою ауру, что прошлое невозможно вернуть, что и не надо пытаться, и что мы должны его как бы переизобретать в контексте своего времени.
Александр Генис: И тогда Акрополь – тоже фикция, искусственная конструкция воображения историков и туристов.
Владимир Гандельсман: Вроде того. Ну, действительно, это просто памятник старины, не имеющий никакого отношения к тому, чем он был когда-то. За многие столетия он принадлежал христианам и туркам, венецианцам, римлянам. Парфенон был языческим храмом, церковью, мечетью, складом оружия у турков, он был тем местом, где нацисты устанавливали свой флаг со свастикой... Столько исторических пластов...
Александр Генис: С другой стороны, требования Греции можно рассматривать в ином контексте. Это требования не столько культурного характера, сколько вопрос гордости, национального достоинства. Мотивы не эстетические, а политические.
Владимир Гандельсман: Об этом же говорит и Киммельман. Дело в том, что греки на самом-то деле ведут разговор не о возвращении мрамора именно в Парфенон, но – вообще – в Грецию. Речь идет не столько о восстановлении Парфенона, сколько о возвращении фризов, речь идет о возмещении ущерба, о гордости и уязвленном национальном самосознании. Для американцев, я думаю, это вообще нонсенс.
Александр Генис: Ну, конечно, это - нация иммигрантов. Без круговорота шедевров в Америке не было бы ни одного музея.
Владимир Гандельсман: За исключением музеев индейцев. Требование возврата американского искусства, каких-то артефактов в Америку, - это звучит не по-американски.
Александр Генис: Тем не менее, и в Америке дебаты о культурном наследии продолжаются, потому что каждый случай – особенный.
Владимир Гандельсман: Конечно, мир был возмущен, когда мародёры разграбляли Иракский музей, после начала войны. Зато почти никому нет дела (кроме Германии), найдет и вернет ли Россия янтарную комнату, украденную нацистами. А талибы? Они разрушили буддийские статуи в Афганистане, они сожгли манускрипты, которым тысячи лет – и никто и глазом не моргнул, когда ЮНЕСКО отказала в отправке культурных ценностей из Афганистана в Швейцарию, потому что это, видите ли, национальное достояние страны. Мулла Омар сказал, что доисламского искусства не существует – и статуи Будды были взорваны. Узнав об этом, ЮНЕСКО встрепенулась, но было поздно. Можно вспомнить еще один эпизод – историю с фресками Бруно Шульца, великого польскоязычного писателя, он ведь был еще и художником...
Александр Генис: Да, его фрески нашли в Дрогобыче, где он жил и где был убит нацистами... Теперь этот город принадлежит Украине.
Владимир Гандельсман: Но ведь в Украине о них никто не знал, они бы просто там пропали. Их разыскали сначала немцы, которые приехали в Дрогобыч снимать фильм о Бруно Шульце, а затем туда прибыл сотрудник израильского Музея Холокоста и вывез фрески в Израиль. Насколько я знаю, впоследствии Израиль и Украина согласовали конечный проект двустороннего соглашения, по которому Украина безвозмездно предоставляет израильской стороне юридическое разрешение на использование стенописей Шульца на протяжении двадцати лет. Также был подписан протокол о том, что именно эти фрески были вывезены из Дрогобыча, и что израильская сторона хранит их в надлежащем состоянии и условиях. Мне кажется, это правильное решение проблемы.
Александр Генис: Мне тоже. Я был в Лиссабоне в музее Гульбекяна, где хранятся картины из Эрмитажа, которые Сталин продал на Запад. В России их оплакивают, но полотна эти не пропали. Они бережно хранятся в музее, даже рамы с русскими подписями остались. И любители наслаждаются холстами, как прежде. Можно предложить такой компромисс: пусть мраморные фризы Парфенона принадлежат Греции, а хранится в Лондоне. Их ведь все равно – из-за хрупкости - нельзя вставить обратно в Парфенон.
Владимир Гандельсман: А что? По-моему - разумное решение. Вы знаете, у Джона Китса есть стихотворение, которое называется “Перед мраморными статуями”, оно посвящено как раз собранию лорда Элгина, этот сонет венчают печальные, но величественные строки, которыми можно закончить наш сегодняшний разговор:
Гляжу на мрамор - нет с печалью слада:
Красу Эллады растоптал распад -
Обличье Времени, - так волн громады
Величье солнца в бешенстве дробят.
