Александр Генис: “На бюро лежало множество всякой всячины: куча исписанных мелко бумажек, накрытых мраморным позеленевшим прессом с яичком наверху, какая-то старинная книга, лимон весь высохший, ростом не более лесного ореха, отломанная ручка кресел, рюмка с какой-то жидкостью и тремя мухами, накрытая письмом, кусочек сургучика, кусочек где-то поднятой тряпки, два пера, запачканные чернилами, высохших, как в чахотке, зубочистка, совершенно пожелтевшая, которую хозяин, может быть, ковырял в зубах своих еще до нашествия на Москву французов''.
Это знаменитые место из шестой главы ''Мертвых душ'' клинически точно описывает типичное жилье больного, страдающего психическим расстройством, названным по гоголевскому герою ''комплексом Плюшкина''. Недавно в Америке вышла книга, посвященная, как говорят специалисты, ''неконтролируемому накопительству вещей''. Сегодня в гостях ''Американского часа'' – один из авторов этого труда, декан факультета социальных дисциплин Бостонского университета Гейл Стекити. Беседу ведет наш корреспондент Ирина Савинова.

Ирина Савинова: Навязчивое накопительство или собирательство вещей – какова его природа? Это заболевание? Как широко распространено? Заразное?

Гейл Стекити: Я бы назвала это расстройством. Расстройством ментальной деятельности. Нельзя сказать, что им можно заразиться, но из-за своей генетической природы оно наследуется в семье одним поколением от другого. Что именно передается, мы не знаем точно, но, возможно, это вопрос неспособности выносить решение или симптом расстройства внимания.

Ирина Савинова: Звучит довольно страшно. Статистика сообщает, что 90 процентов детей и две трети взрослых в Америке коллекционируют что-нибудь. Где граница между невинным времяпрепровождением и ментальным расстройством? Как ее заметить?

Гейл Стекити: Интересно, что это - вероятно разные явления. И я не думаю, что в какой-то момент коллекционирование превращается в неуправляемое собирательство. Да, в большинстве американских семей есть кто-то, кто собирает схожие по типу вещи – коллекционирует. Эти вещи, как правило, считаются ценными, их организуют в определенном порядке, складывают в шкафы, на полки или хранят в альбомах таким образом, что их можно показать другим. Он не навалены в беспорядке и не приобретены автоматически, как под гипнозом. Это два непохожих явления.

Ирина Савинова: Вы употребили слово ''приобретены''. Так называемая ''коллекция'' барахольщика состоит из вещей, имеющих для него сентиментальную ценность, и иногда из вещей, которые продолжают автоматически приобретать и накапливать.

Гейл Стекити: Да, сентиментальная ценность важна и для барахольщика. Интересно, однако, что они собирают вещи по тем же соображениям, что и мы. По сентиментальным. Разница в том, что барахольщики собирают многие вещи, которые мы никогда не стали бы собирать. Например, старый чек, цифры на котором уже нельзя разобрать, хранится потому, что представляет день из жизни накопителя, который, если чек выбросить, канет в лету как часть его жизни. За сентиментальными соображениями стоят разные мотивы. Мы, в целом, ратуем за экономию: нельзя быть, в особенности сегодня, расточительными. Однако если хранится старая целофановая обертка от еды, которую никоим образом использовать больше не удастся, то это указывает на проблему.

Ирина Савинова: Барахольщики хранят свои вещи в определенном порядке: газетные вырезки с газетными вырезками, чеки с чеками, пустые коробочки с пустыми коробочками, все аккуратно сложенное в стопки?

Гейл Стекити: Как правило, нет. В основном, у барахольщиков полный хаос: все сброшено в кучу, найти что-нибудь очень трудно. Некоторые барахольщики имеют систему хранения своих вещей, но вещей так много, что найти ничего нельзя все равно.

Ирина Савинова: Чтобы накопить такое количество вещей, требуется время. ''Коллекция'' барахольщика собирается годами, всю жизнь? С какой скоростью?

Гейл Стекити: Навязчивое собирательство начинается с ранних лет. Многие барахольщики, оглядываясь назад, признают, что в какой-то момент их жизни они стали отличаться от своих сверстников тем, что не могли избавляться от многих вещей. И годам к 30 они начинают замечать, что не могут жить в своем доме из-за захламленности. Для большинства процесс навязчивого накопительства медленный, текущий всю жизнь.

Ирина Савинова: Что происходит, если вся ''коллекция'' барахольщика вдруг выбрасывается кем-то из посторонних? Из новостей мы знаем, что на острове Нантакет три разных индивидуума расстались с жизнью после того, как их дома были очищены от их вещей городскими властями в виду полного антисанитарного состояния их жилищ.

Гейл Стекити: А-а! Они довольно сильно расстраиваются, когда это делают посторонние или родственники, даже с благими намерениями, чтобы хотя бы зайти в дом. Наверное, в случае на острове Нантакет вернувшиеся в пустой дом хозяева не смогли перенести травму. Психическую травму от насильственного выбрасывания вещей барахольщики сравнивают с ограблением или даже насилием. Мы не полностью понимаем, что именно произошло на Нантакете. В одном случае это привело к самоубийству, а в других – последовательному и быстрому распаду функций организма.

Ирина Савинова: Поскольку не ясно, что стоит за симптомом навязчивого накопительства, в особенности, если еще участвует и генетическая предрасположенность, лечить и вылечить таких людей наверное трудно, если вообще возможно.

Гейл Стекити: Мы знаем, как механизм работает во времени: некоторые индивидуумы оказываются поставленными в определенные условия их семьей: их чего-то лишают, они теряют привязанность к каким-то своим вещам. Мы также знаем, что барахольщики имеют тенденцию приписывать положительный или отрицательный смысл некоторым вещам, что делает невозможным для них расставание с этими вещами или продажу их. Встречая похожую вещь, барахольщику непреодолимо хочется ее приобрести. Отрывая такую вещь в завале своих других вещей, барахольщик бывает тоже очень обрадован. В этом проблема с излечением: эмоции, связанные с этой вещью и положительные, и отрицательные, и лечение должно учитывать это. Мы с некоторым успехом лечим барахольщиков.

Ирина Савинова: Поставьте мне диагноз. Из каждого путешествия я привожу счета и бумажные салфетки из ресторанов и кафе, этикетки с бутылок вин, билеты в музеи и на транспорт и всякие другие напоминания о своем путешествии. Меня нужно лечить?

Гейл Стекити: Нет, если у вас есть место для хранения этих вещей. Многие люди хранят такие сувениры в альбомах. Если же эти вещи занимают столько места в гостиной или кухне, что вы не можете пригласить друзей, тогда это проблема. Если нет – я не стала бы волноваться.

Ирина Савинова: Могли бы вы привести примеры, когда неконтролируемое накопительство выходит из-под контроля? Какие несуразные вещи собирают и хранят барахольщики?

Гейл Стекити: Хорошим примером может служить Айрин из нашей с Рэнди Фростом книги. Айрин собирает много разных вещей: крышечки от бутылок, газеты, одежду и канцелярские принадлежности. У нее всего было так много, что она решила рассортировать все каким-то образом, для чего приобрела пластиковые коробки. Но вещей было столько, что использовать коробки она не смогла, и они заняли место наравне с ее основной коллекцией. И это типичная ситуация, в которой люди обнаруживают себя – невозможность классифицировать многочисленные собранные вещи.

Ирина Савинова: В русской литературе есть герой, являющийся олицетворением бесмысленного накопительства – помещик Плюшкин, из ''Мертвых душ'' Гоголя. Здесь знают, кто это такой?

Гейл Стекити: Я знаю. В нашей книге мы приводим несколько таких примеров. Понятно, что для России Плюшкин олицетворяет накопительство, на западе у нас есть свои ''герои''. У Чарльза Диккенса есть Крук из ''Холодного дома'', лавки, где только покупают, но ничего не продают. У Бальзака есть такой персонаж, у Конан-Дойля в ''Шерлоке Холмсе''. В англоязычной литературе есть много примеров.