Так случилось, что в июле этого года мне выдалась возможность побывать в том месте, в котором я всегда побывать хотел, и всегда боялся этого.
Ещё подростком я был в Хатыни, потом, уже совсем взрослым, я увидел Норильлаг, точнее, его остатки, растворённые в одном из самых странных и завораживающих городов мира и его окрестностях. Теперь я был и в Освенциме – Бжезинке, которые миру больше известны как Аушвиц – Биркенау. Действительно, это разные местечки, только волею судеб оказавшиеся на карте мира с одними и теми же географическими координатами, но в разных координатах времени и не только, - подобно тому, как для меня всегда будут две Германии, та, которая до…. и другая… Хотя верю, что рано или поздно в моём сознании появится и третья, которая после, но для этого нужно время, и, наверное, другая память.
* * *
Вся память мира забыта здесь.
Ночь и скорбь его.
Ада и рая больше нет.
Есть лишь бесконечное зелёное поле, расчерченное сотнями тысяч метров проволоки и столбами, видными богу – детище деяний вершины замысла Его.
Новый космос, если космос ещё есть после…
Или поле это и есть этот новый космос, новый порядок…
Вечный порядок новой памяти.
Все языки мира молчат здесь.
Ночь и скорбь их.
Слово, бывшее в Начале, воплотилось в блики солнца на ярко-зелёной траве, рыжеющей от миллионов кирпичей, сложенных в однообразные постройки «идеального города», города-утопии, столь правильного в своей геометрии.
Геометрии молчания.
Ставшие метром и ритмом стиха, читаемого после конца поэзии слова.
Весь свет мира спит здесь.
Ночь и скорбь его.
Всё проклятие мира здесь.
Всё оправдание мира здесь.
Ночи и скорби его.
Дни и радости.
Здесь все мёртвые живы.
Здесь все живые мертвы.
Здесь…
Фото Олега Нестерова.
Ещё подростком я был в Хатыни, потом, уже совсем взрослым, я увидел Норильлаг, точнее, его остатки, растворённые в одном из самых странных и завораживающих городов мира и его окрестностях. Теперь я был и в Освенциме – Бжезинке, которые миру больше известны как Аушвиц – Биркенау. Действительно, это разные местечки, только волею судеб оказавшиеся на карте мира с одними и теми же географическими координатами, но в разных координатах времени и не только, - подобно тому, как для меня всегда будут две Германии, та, которая до…. и другая… Хотя верю, что рано или поздно в моём сознании появится и третья, которая после, но для этого нужно время, и, наверное, другая память.
* * *
Вся память мира забыта здесь.
Ночь и скорбь его.
Ада и рая больше нет.
Есть лишь бесконечное зелёное поле, расчерченное сотнями тысяч метров проволоки и столбами, видными богу – детище деяний вершины замысла Его.
Новый космос, если космос ещё есть после…
Или поле это и есть этот новый космос, новый порядок…
Вечный порядок новой памяти.
Все языки мира молчат здесь.
Ночь и скорбь их.
Слово, бывшее в Начале, воплотилось в блики солнца на ярко-зелёной траве, рыжеющей от миллионов кирпичей, сложенных в однообразные постройки «идеального города», города-утопии, столь правильного в своей геометрии.
Геометрии молчания.
Ставшие метром и ритмом стиха, читаемого после конца поэзии слова.
Весь свет мира спит здесь.
Ночь и скорбь его.
Всё проклятие мира здесь.
Всё оправдание мира здесь.
Ночи и скорби его.
Дни и радости.
Здесь все мёртвые живы.
Здесь все живые мертвы.
Здесь…
Фото Олега Нестерова.