Александр Генис: Сегодняшний выпуск ''Картинок с выставки'', приведет нас в Вашингтон, где сейчас проходит выставка работ американского художника и иллюстратора Нормана Рокуэлла.
Все работы в столичной экспозиции – из двух собраний. Одна коллекция принадлежит Джорджу Лукасу, вторая – Стивену Спилбергу. То, что Рокуэлла собирают короли Голливуда, крайне знаменательный факт. Они видят в этом художнике своего собрата, предшественника, соперника, мастера, учителя. Спилберг так и сказал: ''Каждая работа Рокуэлла - кино в миниатюре, готовый сюжет, рассказанный визуальными деталями самым экономным образом''. И действительно подробные эти картины напоминают начальные, немые, кадры хичкоковских фильмов, где камера демонстрирует зрителю улики, из которых мы сами должны составить экспозицию. У нас в школе это называлось ''рассказы по картинкам''.
Ими Рокуэлл и знаменит.
Дело в том, что Рокуэлла любят даже те, кто его презирает. От его работ трудно отвести глаза, не ''дочитав'' картину до конца. Это как карикатура, которая невольно привлекает наше внимание. Это как ребус, который легко (что прибавляет удовольствия) отгадывается. Искусство Рокуэлла принципиально нарративно. Оно всегда рассказывает историю – слегка назидательную, всегда слащавую, обычно забавную. Ну, скажем, доктор по просьбе пятилетней пациентки приложил к ее кукле стетоскоп. Или, юная парочка в одолженных у родителей нарядах наслаждается молочным коктейлем на первом свидании.
Наследие Рокуэлла составляет мириад таких ''веселых картинок''. Они и правда напоминают этот октябрятский журнал моего детства. Рокуэлл – художник-затейник, и главное у него - легкая игра праздного ума. Зрителю предлагается расшифровать множество мелких загадок – у каждого предмета на картине есть своя повествовательная функция, помогающая развернуть изображение в повесть.
К тому же, Рокуэлл всегда пишет детей, даже если они взрослые. Этот прием напоминает художников 18-го века. Пастухи и пастушки Фрагонара и Буше – дети, переодетые взрослыми. Только такие персонажи и могут населять идиллическую придворную Аркадию. Здесь не живут, а играют в жизнь, зная, что художественная реальность существует ''понарошку''.
Именно так устроены и работы Нормана Рокуэлла. Разница - в манере. Натурализм Рокуэлла предваряет телевизионные сериалы. Его методичное следование натуре приближает нас к реальности только для того, чтобы загородить ее.
Лакированная живопись Рокуэлла представляет Америку в том ностальгически прекрасном облике, в котором ее проще любить. По-настоящему массовую популярность Рокуэллу принес союз с журналом ''Сатэрдэй Ивнинг Пост'', первым органом в мире, чей тираж превысил миллион экземпляров. Во многом, это произошло благодаря Рокуэллу. За 47 лет он сделал 322 обложки для журнала. Глядя на них, чувствуешь себя как на Мэйн-стрит флоридского Диснейленда или на московской Выставке Достижений Народного Хозяйства времен моего детства.
Сходство это отнюдь не случайное. С самого начала Рокуэлл сформулировал принцип: писать Америку не такой, какая она есть, а такой, какой он хотел бы ее видеть.
При всем старании я не могу понять, чем это отличается от лозунга социалистического реализма. Конечно, Рокуэлл не писал ''Наркома на лыжной прогулке''. Но и его работы выполнены старательной кистью, изобилуют говорящими деталями и воспевают идиллическую жизнь совершенного в своей бесконфликтности общества.
В свое время искусствовед Игорь Голомшток опубликовал важную книгу о тоталитарном эстетике, в которой убедительно показал сходство советского и фашистского изобразительного искусства. Оно и понятно, но как могло получиться, что в таких разных странах, как демократическая Америка и коммунистический Советский Союз появилось очень похожее искусство?
У меня есть только один ответ. Массовое искусство гораздо меньше подвержено влиянию идеологии, чем нам кажется. Оно существует по своим законам, которые формируют спрос, а не насилие властей.
Высокое искусство выпаривает эпоху, оставляя от нее одну соль, часто – горькую. Массовое искусство, напротив, разбавляет дух времени, часто – сиропом. И тем, и другим нельзя питаться, но сахара мы все-таки съедаем куда больше, чем соли. И только то искусство принадлежит народу, которое ему нравится.
Наш разговор о Нормане Рокуэлле мы продолжим с музыковедом Соломоном Волковым.
Соломон, самое странное это то, что сегодня можно любить и Джексона Поллока и Нормана Рокуэлла. Более того, их выставляют вместе, в одном и том же музее. Трудно себе представить художника более обыкновенного, более традиционного, чем Норман Рокуэлл, и страшного авангардиста, абстракциониста Поллока. Тем не менее, и тот, и другой считаются классиками американского искусства 20-го века. Вы можете объединить двух таких людей?
Соломон Волков: Вы знаете, это довольно удивительно, учитывая, что Поллок был абстракционист страшный, который разбрызгивал краску по своим полотнам и изображал шамана в трансе, когда работал над ними.
Александр Генис: Когда Поллоку сказали: ''Где природа на ваших картинах?'', он сказал: ''Я и есть природа''. Мне очень это нравится.
Соломон Волков: Но я бы сначала провел музыкальную параллель к произведениям Рокуэлла, вспомнив замечательного и очень популярного американского композитора Ричарда Роджерса, который родился в 1902, а умер в 1979 году. Почему я именно его выбрал в качестве ''музыкального родственника'' Нормана Рокуэлла? Потому что мне центральным моментом и у Рокуэлла, и у Рождерса представляется вот это стремление средствами своего ремесла рассказать историю. Это - основное качество всякого американского мастера в любой сфере, если только он себя сознательно не позиционирует как какого-то экстраавангардиста, экстрамодерниста. Если только он работает более или менее в традиционной сфере и стремится заинтересовать более или менее широкую аудиторию, то он обязательно стремится рассказать какую-то историю, рассказать нечто занимательное. И это то, чем занимался и Ричард Роджерс. И, в частности, в его популярном мюзикле ''Карусель'' есть номер, который называется ''Когда дети уснули'', и там персонаж типично рокуэлловскую историю и рассказывает. А именно: ''У меня есть маленький домик, я отправляюсь на маленькой лодке за рыбой, рыбу, которую добываю, я продаю и, можно сказать, я очень хорошо живу''. И дальше излагается типично американская, несколько идиллическая, несколько сахаринная история, чрезвычайно схожая по содержанию с Рокуэллом, но также, как мне представляется, схожая и по языку.
Ну вот мы затронули тему сходства Рокуэлла с советскими социалистическим реалистами, очень модными в сталинское и даже в послесталинское время, такими, как Лактионов или Решетников, и каждый из них тоже стремился рассказать такую занимательную историю. Они тоже были, каждый по-своему, я считаю, замечательными мастерами.
Александр Генис: Лактионов был художником, который рисовал драматические картины, а Решетников — юмористические, и именно этим он-то как раз ближе всего к Норману Рокуэллу. ''Опять двойка'' - вот это классика, которая была в каждом учебнике.
Соломон Волков: Я в связи с этим подумал, что бы могло быть музыкальной параллелью к этой картине Решетникова ''Опять двойка'', которая изображает мальчугана с расстегнутым портфелем, с каким-то небрежно повязанным галстуком, на которого с укором смотрят все остальные члены семьи, и нашел такой музыкальный эквивалент в песне Леонида Утесова. Разные популярные мотивы были обработаны Аркадием Островским. Это тоже история о нерадивой школьнице. Начинается этот утесовский скетч с прозаического вступления, в котором Утесов объясняет, зачем и почему он сейчас собирается петь на тему о хороших и плохих оценках, нужных и ненужных знаниях.
Александр Генис: Соломон, когда мы так мягко и улыбчиво говорим о Решетникове, не стоит забывать, что это человек, который написал картину ''Генералиссимус Сталин'' и, вообще, клейма на нем негде было ставить. Более того, Решетников, будучи очень влиятельным человеком в художественном мире, естественно, был страшным врагом абстракционизма - как все тогда в Советском Союзе, он боролся с абстракционизмом. Чего не делал Норман Рокуэлл, вот, что интересно. Норман Рокуэлл сказал, что если бы он родился тогда, когда появился абстракционизм, то он бы сам был абстракционистом. Но он уже из другой школы, и у него есть очень любопытная картина, изображающая полотно Джексона Поллока, поэтому я о нем и вспомнил с самого начала. Это дотошное воспроизведение картины Поллока, которая висит в Музее Современного искусства, которая изображает его знаменитые кляксы. И стоит спиной к нам зритель, мужчина средних лет - мы можем вполне себе представить, что это и есть художник. Но самое интересное, что он стоит спиной к нам и мы не видим его выражения лица - мы так и не можем понять, нравится Рокуэллу это или нет.
Соломон Волков: По тому, что мы знаем о Рокуэлле, мы можем догадываться, что он видел в этом что-то интересное, заслуживающее внимание, и ему, конечно, было немножко обидно, что Поллок появляется во всех журналах, о нем говорят, а его, Рокуэлла, с его великолепным мастерством, принимают как нечто само собой разумеющееся. Но я думаю, что он оставался оптимистом прирожденным, и в этом смысле он является типичным выразителем того, что называется ''американская мечта''. И музыкально вот такой гимн ''американской мечте'' можно услышать в опусе Ричарда Роджерса ''Покори любую вершину'', который и выражает в такой непритязательной, иносказательной форме американскую идею о том, что если ты только хочешь, ты можешь добиться всего в жизни, выполнить любую стоящую перед тобой задачу.
Александр Генис: В сущности, это то, что нам обещал Норман Рокуэлл.
Соломон Волков: Это то обещание, которое содержится в его полотнах и которое то ли сбудется, то ли нет, зрителям еще неизвестно, но эти картины остаются всегда с ним.
