В Краснодарском крае продолжается расследование убийства 12 человек в станице Кущёвской. Между тем, руководство УВД пытается вызвать граждан на откровенность – не только о недавнем преступлении, но и о других фактах активности криминалитета. Однако люди не склонны к откровениям до тех пор, пока не сменится руководство не только в районе, но и во всем регионе.
Население подозревает власти в пособничестве преступным группировкам. А для экспертов, которые осведомлены о жизни в российских регионах, подобное положение вещей вовсе не стало откровением. Говорит лидер общественной организации "Национальный антикоррупционный комитет" Кирилл Кабанов:
– Мы сейчас о Кущёвской говорим как об из ряда вон выходящей истории. Вспомним Владивосток – Владимир Николаев по кличке Винни-Пух становится мэром, граждане стонут от преступных группировок, от сращивания с ними местного ФСБ, МВД и прокуратуры. Вспомним смоленского криминального коммерсанта Лаваша. В Самарской областной Думе заседает депутат, у которого две судимости и есть подозрения, что он – член ОПГ... Мы пишем запросы в правоохранительные органы – ответа нет. Преступный мир обслуживает власть, решая ее скрытые задачи. Борьба властны группировок – это, на самом деле, борьба криминальных группировок.
Кирилл Кабанов – представитель общественной организации, к таким экспертам российская власть прислушивается через раз, но вот Геннадий Гудков – представитель этой самой власти, ее законодательной ветви, он – заместитель председателя Комитета по безопасности Госдумы РФ. То, как он рассуждает о положении в российских регионах, показывает, что депутаты прекрасно осведомлены о том, откуда берутся вот такие вот станицы Кущёвские:
– То, что происходит на Кавказе, это не только и не столько влияние всяких ваххабитских и прочих экстремистских идеологий, а сугубо наше, внутреннее явление, питательной средой для которого являются массовая коррупция, массовые злоупотребления должностными и прочими полномочиями, беспредел правоохранителей, нарушения прав граждан и так далее. Вспомним 90-е годы – был бытовой рэкет, приходили к каждому предпринимателю и говорили: слушай, парень, с тебя столько-то. Потом рэкет исчез. Куда он делся? Что, преступники перевоспитались? Или правоохранительная система заработала? Нет, рэкет ушел под государеву "крышу". Сегодня я смею утверждать, что все банды – и банда Цапка не исключение – существуют только потому, что они крышуются правоохранительными органами по всей вертикали, крышуются самой властью. У них есть совместный бизнес. Банды, наподобие цапковской – это шушера, организованная преступность низшего пошиба. Всех организованных бандитов подмяли под себя правоохранительные структуры, но не для того, для того, чтобы обеспечивать правосудие, защиту интересов граждан, а для того, чтобы извлекать из этого доход.
Депутат Госдумы от партии "Справедливая Россия" Геннадий Гудков дал понять, что с 90-х годов несколько изменилась форма, но не изменилось содержание мафиозного правления на местах. О причинах этого рассуждает представитель Краснодарского края в Совете Федерации Александр Починок:
– Такая ситуация, действительно, может повториться везде. Пока мы не изменим систему в целом, так и будет. В начале 90-х годов мы говорили о том, что средств в бюджете нет и предлагали перейти на территориальное, муниципальное финансирование. Я прекрасно помню, как мы фактически с нуля что-то пытались сделать, потому что федеральное финансирование закончилось. Потом началась другая тенденция: давайте усиливать федеральную власть. Усилили. Теперь ни один руководитель местного уровня не имеет никаких прав воздействия на правоохранительные органы. Да, действительно, губернатор возглавляет антитеррористический штаб, Совет безопасности и так далее, но уволить милиционера, хотя бы одного, он не может, у него прав нет никаких.
А что касается самой Кущёвской, то я недавно поднял ворох документов, начиная с 2000-х годов. Выясняется, что были очень жесткие статьи в "Российской газете", были письма, была краевая коллегия УВД в самой Кущёвской, была привлечена Генеральная прокуратура. И после этого все – подчеркиваю, все структуры! – посчитали, что все в порядке.
Мы получили систему, которая не заточена на то, чтобы решать проблемы. У нас любой сотрудник правоохранительных органов работает не ради удовлетворения интересов человека, а ради тех оценочных показателей, которые есть в каждом ведомстве. К реальности эти показатели не имеют никакого отношения. В той же самой Кущевской формальные показатели уровня преступности очень низкие...
Заместитель председателя комиссии Общественной палаты по общественному контролю за деятельностью и реформированием правоохранительных органов и судебно-правовой системы Ольга Костина говорит о том, что правоохранительная система Российской Федерации разрушена:
– Даже те неплохие законы, которые мы имеем, не обязательны к выполнению. И, честно говоря, у меня есть ощущение, что в решении этого вопроса наблюдается недостаток политической воли, потому что за все последние годы, на фоне разговоров о гуманизации правосудия, ни разу всерьез не поднимался вопрос о необходимости системного плана по борьбе с преступностью. Да и глубины этой проблемы до конца не осознает ни государство, ни общество. Потому что отчеты на коллегиях силовиков, свидетельствуют о том, что число зарегистрированных преступлений колеблется в районе 3 миллионов в год. При этом они сами говорят, что 63 процента граждан не заявляют о тех уголовных "приключениях", которые с ними случаются, из-за того, что испытывают недоверие ко всей системе. Соответственно, сколько у нас реально происходит преступлений, какого они характера, как они меняются в течение года, в каких регионах превалируют какие формы преступности, никто не знает. Никакого анализа этой ситуации не ведется.
Еще один очень важный момент: у нас в стране отсутствуют какие-либо законодательные и исполнительные механизмы для защиты прав потерпевших граждан. Этим занят весь мир – 26 стран объединенной Европы, не считая наших соседей по СНГ (Азербайджан, например), ратифицировали конвенцию 1983 года "О правах жертв преступлений", по которой жертва преступления стоит во главе угла уголовной политики. Именно с ее заявления начинается преследование преступника, от ее сотрудничества зависит качество и скорость раскрываемости преступления. Быть потерпевшим в Российской Федерации стыдно. Преступником быть пикантно, скажем так, а жертва – это лузер, бесправное, травмированное существо, к которому все относятся с одинаковым презрением. Я уж не говорю о том, что весь мир выплачивает компенсации жертвам тяжких уголовных преступлений.
Население подозревает власти в пособничестве преступным группировкам. А для экспертов, которые осведомлены о жизни в российских регионах, подобное положение вещей вовсе не стало откровением. Говорит лидер общественной организации "Национальный антикоррупционный комитет" Кирилл Кабанов:
– Мы сейчас о Кущёвской говорим как об из ряда вон выходящей истории. Вспомним Владивосток – Владимир Николаев по кличке Винни-Пух становится мэром, граждане стонут от преступных группировок, от сращивания с ними местного ФСБ, МВД и прокуратуры. Вспомним смоленского криминального коммерсанта Лаваша. В Самарской областной Думе заседает депутат, у которого две судимости и есть подозрения, что он – член ОПГ... Мы пишем запросы в правоохранительные органы – ответа нет. Преступный мир обслуживает власть, решая ее скрытые задачи. Борьба властны группировок – это, на самом деле, борьба криминальных группировок.
Кирилл Кабанов – представитель общественной организации, к таким экспертам российская власть прислушивается через раз, но вот Геннадий Гудков – представитель этой самой власти, ее законодательной ветви, он – заместитель председателя Комитета по безопасности Госдумы РФ. То, как он рассуждает о положении в российских регионах, показывает, что депутаты прекрасно осведомлены о том, откуда берутся вот такие вот станицы Кущёвские:
– То, что происходит на Кавказе, это не только и не столько влияние всяких ваххабитских и прочих экстремистских идеологий, а сугубо наше, внутреннее явление, питательной средой для которого являются массовая коррупция, массовые злоупотребления должностными и прочими полномочиями, беспредел правоохранителей, нарушения прав граждан и так далее. Вспомним 90-е годы – был бытовой рэкет, приходили к каждому предпринимателю и говорили: слушай, парень, с тебя столько-то. Потом рэкет исчез. Куда он делся? Что, преступники перевоспитались? Или правоохранительная система заработала? Нет, рэкет ушел под государеву "крышу". Сегодня я смею утверждать, что все банды – и банда Цапка не исключение – существуют только потому, что они крышуются правоохранительными органами по всей вертикали, крышуются самой властью. У них есть совместный бизнес. Банды, наподобие цапковской – это шушера, организованная преступность низшего пошиба. Всех организованных бандитов подмяли под себя правоохранительные структуры, но не для того, для того, чтобы обеспечивать правосудие, защиту интересов граждан, а для того, чтобы извлекать из этого доход.
Депутат Госдумы от партии "Справедливая Россия" Геннадий Гудков дал понять, что с 90-х годов несколько изменилась форма, но не изменилось содержание мафиозного правления на местах. О причинах этого рассуждает представитель Краснодарского края в Совете Федерации Александр Починок:
– Такая ситуация, действительно, может повториться везде. Пока мы не изменим систему в целом, так и будет. В начале 90-х годов мы говорили о том, что средств в бюджете нет и предлагали перейти на территориальное, муниципальное финансирование. Я прекрасно помню, как мы фактически с нуля что-то пытались сделать, потому что федеральное финансирование закончилось. Потом началась другая тенденция: давайте усиливать федеральную власть. Усилили. Теперь ни один руководитель местного уровня не имеет никаких прав воздействия на правоохранительные органы. Да, действительно, губернатор возглавляет антитеррористический штаб, Совет безопасности и так далее, но уволить милиционера, хотя бы одного, он не может, у него прав нет никаких.
А что касается самой Кущёвской, то я недавно поднял ворох документов, начиная с 2000-х годов. Выясняется, что были очень жесткие статьи в "Российской газете", были письма, была краевая коллегия УВД в самой Кущёвской, была привлечена Генеральная прокуратура. И после этого все – подчеркиваю, все структуры! – посчитали, что все в порядке.
Мы получили систему, которая не заточена на то, чтобы решать проблемы. У нас любой сотрудник правоохранительных органов работает не ради удовлетворения интересов человека, а ради тех оценочных показателей, которые есть в каждом ведомстве. К реальности эти показатели не имеют никакого отношения. В той же самой Кущевской формальные показатели уровня преступности очень низкие...
Заместитель председателя комиссии Общественной палаты по общественному контролю за деятельностью и реформированием правоохранительных органов и судебно-правовой системы Ольга Костина говорит о том, что правоохранительная система Российской Федерации разрушена:
– Даже те неплохие законы, которые мы имеем, не обязательны к выполнению. И, честно говоря, у меня есть ощущение, что в решении этого вопроса наблюдается недостаток политической воли, потому что за все последние годы, на фоне разговоров о гуманизации правосудия, ни разу всерьез не поднимался вопрос о необходимости системного плана по борьбе с преступностью. Да и глубины этой проблемы до конца не осознает ни государство, ни общество. Потому что отчеты на коллегиях силовиков, свидетельствуют о том, что число зарегистрированных преступлений колеблется в районе 3 миллионов в год. При этом они сами говорят, что 63 процента граждан не заявляют о тех уголовных "приключениях", которые с ними случаются, из-за того, что испытывают недоверие ко всей системе. Соответственно, сколько у нас реально происходит преступлений, какого они характера, как они меняются в течение года, в каких регионах превалируют какие формы преступности, никто не знает. Никакого анализа этой ситуации не ведется.
Еще один очень важный момент: у нас в стране отсутствуют какие-либо законодательные и исполнительные механизмы для защиты прав потерпевших граждан. Этим занят весь мир – 26 стран объединенной Европы, не считая наших соседей по СНГ (Азербайджан, например), ратифицировали конвенцию 1983 года "О правах жертв преступлений", по которой жертва преступления стоит во главе угла уголовной политики. Именно с ее заявления начинается преследование преступника, от ее сотрудничества зависит качество и скорость раскрываемости преступления. Быть потерпевшим в Российской Федерации стыдно. Преступником быть пикантно, скажем так, а жертва – это лузер, бесправное, травмированное существо, к которому все относятся с одинаковым презрением. Я уж не говорю о том, что весь мир выплачивает компенсации жертвам тяжких уголовных преступлений.
