Александр Генис: ''Вернуть Христа Рождеству'' - этот лозунг можно увидеть в Америке с тех, пор, как политическая корректность и мультикультарализм попытались заменить день рождения Иисуса расплывчатыми, зато экуменическими ''зимними праздниками''. Это возвращение, однако, далеко не всегда происходит по традиционному сценарию. О чем свидетельствует одна из самых спорных книг года, которую слушателям ''Американского Часа'' представит ведущая нашего ''Книжного обозрения'' Марина Ефимова.
Philip Pullman. ''The Good Man Jesus and the Scoundrel Christ''
Марина Ефимова: Хочу сразу предупредить (пока никто не бросил в меня камень), что роман известного британского писателя Филипа Пуллмана ''Хороший человек Иисус и злодей Христос'' получил одобрение архиепископа Кентерберийского. Несмотря на шокирующее название, книгу никак нельзя назвать кощунственной. Скорей, ее изобретательно придуманный и неожиданный сюжет является новой попыткой разделения понятий ''религия'' и ''вера'', а также еще одной секулярной версией истории Иисуса Христа. Таких версий было много и в прошлом, и самая знаменитая из них – книга Эрнеста Ренана ''Жизнь Иисуса'', написанная в 1863 году и представлявшая Христа не сыном Бога, а реальной исторической личностью, харизматическим религиозным проповедником.
Вера в божественное происхождение Иисуса Христа и вера в его учение – уже давно не одно и то же. Для американцев эта разница ярчайшим образом представлена двумя мыслителями: британским теологом и писателем Си. Эс. Льюисом (автором ''Писем Баламута'') и Томасом Джефферсоном. В 1813 году Джефферсон писал Джону Адамсу:
Диктор: ''Я взял бритву и с ее помощью убрал из текстов Евангелий все искусственные ризы, в которые их закутали священники. Оставшиеся 46 страниц содержат правила морали - самые возвышенные и благотворные из всех, когда-либо предложенных человеку''.
Марина Ефимова: С этим подходом категорически не соглашался Си.Эс. Льюис, который в свою книгу ''Просто христианство'' включил заявление, ставшее классическим:
Диктор: ''Если бы просто человек говорил те вещи, которые говорил Иисус Христос, он не мог бы стать великим нравственным учителем. Он был бы или сумасшедшим (наравне с тем, который думает, что он - яйцо всмятку), или самим дьяволом. Вам придется сделать выбор: или этот человек был и остается сыном Бога, или сумасшедшим (а то и того хуже)''.
Марина Ефимова: Льюис имел в виду, что в понятия человеческой морали никак не укладывается, например, требование: ''оставь мать и отца своих, и семью свою, раздай имущество и иди за мной'', то есть, требование пренебречь сыновним, отцовским, супружеским долгом ради тернистого пути к Богу. Рецензент книги – знаменитый журналист и известный атеист Крис Хитченс пишет:
Диктор: ''Будучи поклонником Джефферсона и Ренана и активным не поклонником Си.Эс.Льюиса, я вынужден признать, что Льюис рассуждает честнее. Допустимо ли с точки зрения человеческой морали присваивать себе монополию на вход в Царство Небесное?.. пугать грешников обещанием ''гореть в вечном огне''?.. казнить смоковницу бесплодием?.. вселять дьяволов в свиней? Если мы не признаем божественность этого человека, то кто он?.. средневековый маг, фанатик?.. Писателя Филипа Пуллмана так занимала эта двойственность мифа об Иисусе Христе, что он решился на богохульство''.
Марина Ефимова: В романе Пуллмана у Девы Марии рождается двойня. Один сын – Иисус - не склонен к учебе и к рассуждениям, но полон идей, обладает врожденным даром убеждения и харизматической личностью - пророка и вождя. Другой сын – любимец матери – вырастает болезненным юношей, но ученым и буквоедом. При рождении мать дает ему какое-то обычное имя (не приведенное в романе), но сама называет его ласковым прозвищем Христос – по-гречески ''мессия''.
В романе Пуллмана Иисус дает своим слушателям и последователям простые уроки морали, чаще основанные на здравом смысле, но иногда – ни с чем несообразные, непоследовательные и страстные. А Христос записывает за братом, иногда что-то меняя, добавляя собственные мысли, сглаживая несообразности. Однажды после проповеди Иисуса к Христу подходит ученого вида незнакомец, грек, который знает всё о нем и о брате и горячо одобряет записи Христа. Незнакомец говорит ему:
Диктор: ''Всегда есть опасность, что народ неправильно поймет слова популярного проповедника. Поэтому его заявления должны быть отредактированы, их смысл прояснён, сложности сделаны доступными для понимания. Продолжай записывать проповеди брата, а я буду собирать и хранить твои записи - с тем, чтобы потом начать работу по их интерпретации''.
Марина Ефимова: Христос видит сам, как Иисус накормил пять тысяч человек, не прибегая к чудесам, а просто убедив людей поделиться друг с другом своими припасами. Но потом Христос убеждает одного из учеников Иисуса повторить для него описания чудес Иисуса, которые сам ученик не видел, но возбужденно пересказывает их с чужих слов.
Незнакомец продолжает собирать записи Христа и одобряет его склонность к некоторому преувеличению и торжественной возвышенности:
Диктор: ''То, что должно было быть, всегда лучше служит Небесному Царству, чем то, что было. Я уверен, что вы понимаете, о чем я говорю''.
Марина Ефимова: Польщенный таким признанием своих трудов, Христос все чаще ''интерпретирует'' и ''улучшает'' проповеди брата. Это ему принадлежит идея ключей от райских врат, которые Иисус якобы отдал своему ученику Петру. И это Христос от имени Иисуса напоминает о своих заслугах гораздо чаще, чем это делает в своих проповедях сам Иисус.
Незнакомец появляется всё чаще и становится всё циничней. В какой-то момент он открывает Христу секретный план – оформить простое учение странствующего галилейского пророка в догму и структуру Церкви. А еще через некоторое время он объясняет Христу, что для победы их Церкви необходима человеческая жертва... и погибнуть должен Иисус.
Приближается страшная развязка. Предчувствуя ее, Иисус в длинном монологе в Гефсиманском саду высказывает ученикам свою страстную надежду на то, что на его проповедях никогда не будет основана Церковь, где, по словам Иисуса, ''смертные имитируют деяния, которые под силу только Господу''.
Совершенно очевидно, что Филипп Пуллман – не атеист. Он ставит под сомнение не веру в Бога, а церковные догмы. И только в этом смысле он сходится с атеистом-интеллектуалом Хитченсом, который в рецензии пишет не без горечи:
Диктор: ''Мы, неверующие, никогда не простим римскому императору Константину Великому превращения Христианства в государственную религию, которая и до сих пор делает миллионы людей заложниками деревенских драк из-за сказок и притч Бронзового века''.
Марина Ефимова: В общем, не столько идея книги Пуллмана, сколько душевный порыв автора сводится к желанию отделить многовековые наслоения притч и интерпретаций от основы основ – от сути христианской нравственности. Видимо, именно поэтому рецензент-интеллектуал Хитченс пишет про Пулмана: ''Если он и атеист, то протестантский атеист''
