Феномен «Бархатной революции» ― смены власти в результате общенациональной политической забастовки ― существует не одно десятилетие, к числу его основоположников принято относить еще Махатму Ганди. «Бархатные» протесты повлияли на решение США выйти из Вьетнама и прекратить расовую сегрегацию. Цепь бархатных революций в странах Варшавского договора в 1989 году сделала мир многополярным. В результате бархатной революции 1991 года пал ГКЧП, а высвобожденная ей громадная легитимность позволила Борису Ельцину прекратить существование СССР. Индия, США, Варшавский договор ― фундамент.
В начале XXI века на этом фундаменте появилась технология «цветных» бархатных революций в странах с гораздо меньшей экономической и политической мощью. Регионы этих революций ― Восточная Европа и СНГ, Ближний Восток, Африка. Революции названы цветными из-за важной роли символики, которая объединяла протестующих: розы в Грузии-2003, апельсины в Украине-2004 и Кении-2007, «кедровая» революция в Ливане-2005 и так далее. Однако у восстания может и не быть цвета. В этом случае этимология «цветной революции» восходит к цветку, который держит в руках протестующий (во время молодежных протестов в США в 1967 году американцы вставляли цветы в направленные на них ружья солдат Национальной гвардии).
Египетский кризис когда-нибудь станет одной из самых больших глав в истории цветных революций. Каковы его особенности? Прежде всего, эта страна обладает гораздо большими ресурсами, чем Сербия, Грузия, Молдавия, Киргизия, Кения, Ливан, Тунис. Во-вторых, оппозиция здесь маргинальна («Братья-мусульмане») или неоформлена, то есть не имеет шансов получить много голосов на выборах. У протеста нет четко выраженного лидера, каким был Ющенко или Саакашвили. И, наконец, режим Мубарака ― не «суверенный» авторитаризм, он ориентирован на США.
Большой интеллектуальной ресурс местных спецслужб хорошо проявился в «работе с площадью»: после паники первых дней власть взяла себя в руки и перешла к продуманной тактике кнута и пряника. Мубарак обещал не участвовать в выборах президента и выделить больше денег на социальные субсидии, чем привлек на свою сторону многих нейтральных людей из армии. Армия призвала протестующих разойтись по домам, потому что их требования услышаны. Сразу после этого в стране включили интернет, это было сигналом властей о прекращении кризиса. Естественно, протестующие не поверили диктатору, но на этот случай был припасен кнут: демонстрацию атаковали «сторонники Мубарака».
Как известно, такие «сторонники» режима порой нападали и на российские марши несогласных. Поэтому здесь уместно перейти к сравнению ситуаций в России и Египте. Прежде всего Египет не является нефтяной державой. Это тоже стратегически важное государство, но его благополучие не зависит от сырья, как, например, у Саудовской Аравии. Лидер Египта и его окружение гораздо старше российского руководства, Мубарак годится в отцы Медведеву и даже Путину. Он у власти в три раза дольше российского премьер-министра. Функции по контролю над общественной жизнью, которую в российской автократии выполняет в основном гражданская администрация президента, в Египте чаще ложатся на спецслужбы. Из этого проистекает отсутствие имитационной «управляемой демократии», которой славиться Россия: в Египте нет своих КПРФ и ЛДПР, нет лояльного властям партийного громоотвода. Но подлинная оппозиция в обеих странах одинаково маргинализирована: запрещенные «Братья-мусульмане» идеологически настолько же неприемлемы для Запада, как НБП и «Другая Россия» Эдуарда Лимонова для Кремля.
Ну и, конечно, российская молодежь гораздо более апатична и аполитична. У нас похожие трудности (невозможность устроиться на работу по специальности лидирует среди молодежных проблем в обеих странах), но мы еще не увидели прямой связи между политикой и экономикой. Что со всем этим делать? Здесь уместно вспомнить диалог, который я услышал во время наших пикетов на Петровке, 38 после нападения на Олега Кашина. Тогда нам ставили в вину, что мы защищаем только одного человека, к тому же журналиста, а в России ежедневно нападают на тысячи пекарей, слесарей и инженеров. Наши сторонники отвечали, что ничто не мешает оппоненту выйти на пикет с требованием найти нападавших на его товарища. «Если по каждому выходить на пикет, то работать кто будет?» - отвечал оппонент. Это распространенная в России точка зрения.
В сознании обывателя просто нет такого понятия: забастовки сотен тысяч граждан, недовольных тем, что происходит в стране. А ведь цветная революция – это именно такая забастовка, когда общество разрывает «трудовой договор» с неоднократно нарушившей его властью. В тот момент, когда у десятков тысяч москвичей недовольство условиями жизни окажется сильнее бытовых привычек, в России может произойти «цветная революция». Но для этого мы, оппозиция, должны объяснить потенциальным участникам, что это такое на самом деле. Речь не идет о боях на улице Москвы, о новом 1917-м. Мы говорим о ГРАЖДАНСКОЙ ЗАБАСТОВКЕ. Борьба граждан за свое достоинство ничем не отличается от борьбы рабочих за восьмичасовой рабочий день. Но на то, чтобы рабочие стали бороться за восьмичасовой рабочий день с помощью забастовок, ушли века.
Я уверен, что египетская революция, независимо от ее исхода, даст новый импульс международному движению сторонников демократических реформ. Участники этого «Пятого Интернационала» еще не знают имен друг друга, но уже объединены социальными сетями. Эти хай-тек сети опутывают архаичные «суверенные государства» всё плотнее, и вопрос только в том, где они из невесомых станут стальными в следующий раз.
В начале XXI века на этом фундаменте появилась технология «цветных» бархатных революций в странах с гораздо меньшей экономической и политической мощью. Регионы этих революций ― Восточная Европа и СНГ, Ближний Восток, Африка. Революции названы цветными из-за важной роли символики, которая объединяла протестующих: розы в Грузии-2003, апельсины в Украине-2004 и Кении-2007, «кедровая» революция в Ливане-2005 и так далее. Однако у восстания может и не быть цвета. В этом случае этимология «цветной революции» восходит к цветку, который держит в руках протестующий (во время молодежных протестов в США в 1967 году американцы вставляли цветы в направленные на них ружья солдат Национальной гвардии).
Египетский кризис когда-нибудь станет одной из самых больших глав в истории цветных революций. Каковы его особенности? Прежде всего, эта страна обладает гораздо большими ресурсами, чем Сербия, Грузия, Молдавия, Киргизия, Кения, Ливан, Тунис. Во-вторых, оппозиция здесь маргинальна («Братья-мусульмане») или неоформлена, то есть не имеет шансов получить много голосов на выборах. У протеста нет четко выраженного лидера, каким был Ющенко или Саакашвили. И, наконец, режим Мубарака ― не «суверенный» авторитаризм, он ориентирован на США.
Большой интеллектуальной ресурс местных спецслужб хорошо проявился в «работе с площадью»: после паники первых дней власть взяла себя в руки и перешла к продуманной тактике кнута и пряника. Мубарак обещал не участвовать в выборах президента и выделить больше денег на социальные субсидии, чем привлек на свою сторону многих нейтральных людей из армии. Армия призвала протестующих разойтись по домам, потому что их требования услышаны. Сразу после этого в стране включили интернет, это было сигналом властей о прекращении кризиса. Естественно, протестующие не поверили диктатору, но на этот случай был припасен кнут: демонстрацию атаковали «сторонники Мубарака».
Как известно, такие «сторонники» режима порой нападали и на российские марши несогласных. Поэтому здесь уместно перейти к сравнению ситуаций в России и Египте. Прежде всего Египет не является нефтяной державой. Это тоже стратегически важное государство, но его благополучие не зависит от сырья, как, например, у Саудовской Аравии. Лидер Египта и его окружение гораздо старше российского руководства, Мубарак годится в отцы Медведеву и даже Путину. Он у власти в три раза дольше российского премьер-министра. Функции по контролю над общественной жизнью, которую в российской автократии выполняет в основном гражданская администрация президента, в Египте чаще ложатся на спецслужбы. Из этого проистекает отсутствие имитационной «управляемой демократии», которой славиться Россия: в Египте нет своих КПРФ и ЛДПР, нет лояльного властям партийного громоотвода. Но подлинная оппозиция в обеих странах одинаково маргинализирована: запрещенные «Братья-мусульмане» идеологически настолько же неприемлемы для Запада, как НБП и «Другая Россия» Эдуарда Лимонова для Кремля.
Ну и, конечно, российская молодежь гораздо более апатична и аполитична. У нас похожие трудности (невозможность устроиться на работу по специальности лидирует среди молодежных проблем в обеих странах), но мы еще не увидели прямой связи между политикой и экономикой. Что со всем этим делать? Здесь уместно вспомнить диалог, который я услышал во время наших пикетов на Петровке, 38 после нападения на Олега Кашина. Тогда нам ставили в вину, что мы защищаем только одного человека, к тому же журналиста, а в России ежедневно нападают на тысячи пекарей, слесарей и инженеров. Наши сторонники отвечали, что ничто не мешает оппоненту выйти на пикет с требованием найти нападавших на его товарища. «Если по каждому выходить на пикет, то работать кто будет?» - отвечал оппонент. Это распространенная в России точка зрения.
В сознании обывателя просто нет такого понятия: забастовки сотен тысяч граждан, недовольных тем, что происходит в стране. А ведь цветная революция – это именно такая забастовка, когда общество разрывает «трудовой договор» с неоднократно нарушившей его властью. В тот момент, когда у десятков тысяч москвичей недовольство условиями жизни окажется сильнее бытовых привычек, в России может произойти «цветная революция». Но для этого мы, оппозиция, должны объяснить потенциальным участникам, что это такое на самом деле. Речь не идет о боях на улице Москвы, о новом 1917-м. Мы говорим о ГРАЖДАНСКОЙ ЗАБАСТОВКЕ. Борьба граждан за свое достоинство ничем не отличается от борьбы рабочих за восьмичасовой рабочий день. Но на то, чтобы рабочие стали бороться за восьмичасовой рабочий день с помощью забастовок, ушли века.
Я уверен, что египетская революция, независимо от ее исхода, даст новый импульс международному движению сторонников демократических реформ. Участники этого «Пятого Интернационала» еще не знают имен друг друга, но уже объединены социальными сетями. Эти хай-тек сети опутывают архаичные «суверенные государства» всё плотнее, и вопрос только в том, где они из невесомых станут стальными в следующий раз.
