Александр Генис: Сегодняшний выпуск “Американского часа”, откроет приуроченный ко Дню Победы выпуск нашей ежеквартальной рубрики “Зеркало”, в которой мы с Соломоном Волковым стараемся ответить на вопрос “Что Америка и Россия знают и не знают друг о друге”.
“Встреча на Эльбе”
Наша передача выходит в эфир 9 мая, поэтому мы не сможем обойтись без военных сюжетов, объединяющих две страны в День Победы. С этой темы, со встречи на Эльбе, я предлагаю, Соломон, начать наш сегодняшний разговор. “Встреча на Эльбе” это символическое название, которое вошло в сознание и одной, и другой страны в самых разных вариантах, в том числе в качестве знаменитого культового фильма, который хорошо знали и в Америке, где его показывали во всех университетах, я сам не раз видел как американцы, профессора слависты, смотрели этот фильм не только с большим удивлением, но и с большим интересом.
Соломон Волков: Фильм ''Встреча на Эльбе'' режиссера Григория Александрова, появившийся в 1949 году, является, конечно же, классическим примером сталинской кинопропаганды. Он как раз начинается с того, что советские танки врываются в немецкий городок, за ними пехота, вот он, берег Эльбы, а на противоположном берегу появляются американцы и советский пехотинец говорит: ''Да, интересно хоть в последний день войны Второй фронт посмотреть''.
Александр Генис: Дальше - больше. Меня в этом фильме больше всего поразило то, что когда показывают советскую зону оккупации, там растет виноград, все очень благоустроено, как будто войны там и не было, а вот американская зона оккупации это руины. И этот принцип выдерживается весь фильм.
Соломон Волков: Когда фильм вышел на экраны, то в одиозной газете ''Культура и жизнь'' появилась рецензия не менее одиозного поэта Николая Грибачева, который долгие годы оставался символом самого реакционного, что только было в советской культуре. И вот он в своей рецензии написал: ''Встреча на Эльбе. День этой исторической встречи был праздником надежды для миллионов простых людей мира. В дружбе Америки с Советским Союзом они видели залог того, что ужасы войны не повторятся, что исчезнет гнетущая неуверенность в завтрашнем дне. Однако, как известно, американские реакционеры вынашивали иные планы на будущее''. И таков был тон всех остальных появившихся в те дни рецензий.
Александр Генис: Прошло много лет, но не так много изменилось, как хотелось бы. Согласно данным Левада-Центра, опрос общественного мнения показал, что в России 40 процентов считают Америку врагом (американцы идут на втором месте после чеченских боевиков), и всего 6 процентов респондентов считают отношения с Америкой добрососедскими. Как вы считаете, почему так трудно меняются отношения между Россией и Америкой? Мне казалось, что в наши, 60-е годы, Америка была маяком, мы все стремились к Америке, и мне казалось, что никогда таких враждебных отношений уже больше не будет.
Соломон Волков: Культурные воззрения, политические позиции - все это диктует на сегодняшний день в России телевидение. Больше 80 процентов черпают все свои сведения, все свои политические позиции из телевидения, а телевидение продолжает нагнетать антиамериканскую истерию. И пока культура работает на создание образа врага, население будет реагировать соответствующим образом. А этой пропагандой, конечно, занимаются часто совсем не бездарные люди. В частности, фильм ''Встреча на Эльбе'' делали первоклассные мастера, а музыку к этому фильму написал сам Дмитрий Шостакович. Он сочинил несколько песен, совсем не плохих, на слова Евгения Долматовского, одну из которых, под названием ''Заря встает'', я хочу показать. Там такие слова Долматовского, очень профессионально распетые Шостаковичем:
(Песня)
Шостакович в Америке и России
Дмитрий Шостакович
Александр Генис: Соломон, как эволюционировало отношение к Шостаковичу в Америке, ведь оно было не всегда одинаковым?Соломон Волков: О, да. Когда-то к нему относились как к певцу сталинского режима, воспринимали его в свете таких работ как музыка к кинофильму ''Встреча на Эльбе''. Потом его рассматривали как жертву, потом, когда он опять стал признанным советским лидером в музыке, опять к нему отношение стало настороженное. Тем более, что Шостакович в открытую в лагерь диссидентов никогда не пришел. Но в последние годы интерес к Шостаковичу и понимание его в Америке очень углубилось - его постоянно играют, он самый популярный, самый записываемый русский композитор нового времени. Он вообще входит в число наиболее популярных композиторов, в частности, совсем недавно многие настаивали на том, чтобы включить его в список десяти величайших композиторов всех времен и народов. В Издательстве Йельского университета в последнее время появились сразу две новые монографии о Шостаковиче. Одна посвящена его квартетам, это книга Венди Лессер (Wendy Lesser) под названием “Music for Silenced Voices: Shostakovich and His 15 String Quartets”, то есть “Музыка для голосов, которые заставили замолчать: Шостакович и его 15 квартетов”, а другая монография посвящена прелюдиям и фугам, она называется “Shostakovich's Preludes and Fugues. Contexts, Style, Performance” – “Прелюдии и фуги Шостаковича: контекст, стиль, исполнение” . В одном томе анализируются квартеты Шостаковича как его эмоциональный личный дневник, а прелюдии и фуги, по-моему, вообще впервые стали предметом столь углубленного и тщательного рассмотрения. В России же недавно вышла эпохальная книга, которая некоторым образом подводит итоги определенному взгляду на Шостаковича. Это труд музыковеда Марка Арановского, который родился в 1928, а умер в 2009 году, “Возвращаясь к Шостаковичу”. Вышла эта книга в “Музиздате”. Там собраны статьи Арановского за 40 лет, и Шостакович там показан как последний великий симфонист и создатель нового жанра - симфония-антиутопия. Почему - “Возвращаясь к Шостаковичу”? Потому что, по мнению Арановского, в России даже, где Шостакович, казалось бы, должен был бы быть популярным все время, произошел определенный “откат” интереса к нему - Шостакович долгое время рассматривался как недостаточно авангардный композитор. В частности, популярным в кругу авангардистов стало язвительное замечание о нем одного из авангардистских мэтров, что Шостакович это, де, “халтурщик в трансе”. Арановский полемизирует с такой точкой зрения, поэтому он “возвращается” к Шостаковичу, и спрашивает: кем был Шостакович для своих современников? И отвечает: “Шостакович был подлинным властителем дум, его музыка долгие годы оставалась той отдушиной, которая на короткие часы позволяла распрямить грудь и дышать свободно. Она была необходимым глотком свободы и инакомыслия. Причем, - подчеркивает автор, - она также была глотком свободы и инакомыслия и в музыкальном отношении, а не только в идеологическом. Звучание музыки Шостаковича было моментом истины, она давала надежду на будущее. И,- говорит Арановский,- Шостакович был совестью своего времени”. В заключение Арановский (а книга вышла уже после его смерти, подготовлена она была его ученицей Натальей Рыжковой, и это с ее стороны героический труд) сказал, что он видит свою задачу в том, “чтобы привить такое понимание Шостаковича новым поколениям музыкантов и слушателей”. И здесь я должен сказать, что я боюсь, что эта задача, которую поставил перед собой Арановский, неосуществима именно в виду того, что то поколение, о котором говорит он, то поколение, властителем дум которого и был Шостакович, все мы, которые приходили в каждый концерт для того, чтобы действительно вдохнуть вот этот воздух свободы, который можно было ощутить, когда исполнялся новый опус Шостаковича, всего этого уже не восстановить - новые поколения уже не могут его воспринимать, как такового. И новые поколения его рассматривают как некую фигуру Командора, который давит на них, которая застилает им свет. Я недавно прочел, как один из молодых композиторов и музыковедов сравнивает Стравинского и Шостаковича и говорит, что “Стравинский мог позволить себе заниматься природой вещей, в то время как Шостаковичу приходилось заниматься природой зла. Это как два бегуна, один в кроссовках, другой в кандалах. Первый выясняет отношения со временем, а второй - с кандалами”. Вот как вы считаете, Саша, это действительно так? Это действительно такое впечатление производит?
Александр Генис: Нет, я так не считаю. Шостакович - великий модернист нашей музыки, и он такой же разнообразный и богатый как Джойс в литературе или Пикассо в живописи. Именно в такой компании его надо рассматривать, вне зависимости от его судьбы, вне зависимости от биографии и политики. Искусство выше этого.
Соломон Волков: Разве вам не кажется, что Шостакович не менее философичен, чем Стравинский, в чем же он уступает ему, почему Стравинский думает о времени каком-то абстрактном?
Александр Генис: Шостакович - свой, а Стравинский -заграничный. Думаю, в этом все дело.
Соломон Волков: Мне кажется, что это два автора, которые с разных точек зрения подходят к одной философской проблеме и решают ее, конечно, по-разному. В этом как раз их прелесть.
(Музыка)
Фильм “Великий голод” в России и роль Америки в спасении голодающих
Соломон Волков: Я в этом не совсем уверен, потому что этот эпизод с помощью голодающим Поволжья в начале 20-х годов долгое время замалчивался в советской историографии, о нем вообще не говорили, мы не представляли себе, что миллионы людей умерли от голода, что это было национальной катастрофой. Замалчивалось это по двум причинам. Первое - что вообще такой грандиозный голод произошел уже в советское время, то есть при Ленине, а второе - что в этом эпизоде такое активное участие приняли американцы и, в частности, будущий американский президент Герберт Гувер. Он занимался также и гуманитарной помощью Европе, Россия была только частью гуверовского проекта, но он стал великим гуманитарием, и как таковой прославился и в Америке, и на весь мир.
Александр Генис: До сих пор во многих европейских городах есть улица имени Гувера, потому что он спасал Европу, разрушенную войной. Он был великим деятелем, организатором этой помощи, именно поэтому он стал президентом - он был величайшим администратором.
Александр Генис: Тем не менее, миллионы людей были спасены. Вы знаете, у Честертона есть такая фраза: “Когда начнется революция, то, может быть, восставшие массы простят богачей, но никогда не простят филантропов”.
Соломон Волков: Как я уже сказал, пять миллионов умерли в России от голода до прибытия помощи, а американцы ежедневно кормили в России одиннадцать миллионов - представляете это число? И в тот момент к американцам относились с величайшей благодарностью. В этом фильме показывают башкир, калмыков, потомков тех людей, которых спасли американцы, и они говорят об американской помощи со слезами на глазах.
(Музыка)
Пулитцеровская премия за русские репортажи “Нью-Йорк Таймс”
Соломон Волков: Это одна из шести Пулитцеровских премий, которые за всю историю присуждения этой чрезвычайно престижной награды получили журналисты именно за репортажи из России. Я должен сказать, что сейчас это уже не такое частое явление, чтобы репортажи из России привлекали бы внимание Комитета по Пулитцеровским премиям.
Александр Генис: Хотя, надо сказать, что Россия была трамплином для карьеры американских журналистов. Например, нынешний редактор “Нью-Йорк Таймс” Билл Келлер. Его главный звездный час это, конечно, рассказ о перестройке.
Соломон Волков: И он получил Пулитцеровскую премию за него.
Александр Генис: Но это относится ко многим журналистам, для которых Россия всегда была полигоном их мастерства. Например, Дэвид Ремник, лауреат нашей премии “Либерти” и замечательный редактор “Нью-Йоркера”, такого утонченного, эстетического журнала. Сам Дэвид Ремник - большой эстет и большой мастер стилист, но славу ему принесла именно Россия, и именно перестройка.
Соломон Волков: Я знал другого журналиста, который тоже прославился своими репортажами из России - это Гаррисон Солсберри, который сделал всю свою карьеру на репортажах из России, а потом из Китая.
Александр Генис: С Солсберри вместе я был в 1990 году в Москве, в гостинице “Украина”, мы приехали вместе смотреть, что произошло в России тогда, и я помню этого седого льва.
Соломон Волков: Грандиозная фигура.
Александр Генис: За которым шли его поклонники, адепты, помощники, секретари, он был таким королем американской журналистики. Сейчас эти времена кончились, казалось бы, но вновь возникает интерес к России. Конечно, это связано с коррупцией, с шумными скандальными процессами.
Соломон Волков: И в данном случае Пулитцеровская премия была присуждена именно за серию из 11 частей, которая называлась “Above the law” - “Выше, чем закон”, и была посвящена русской коррупции. Как было подчеркнуто в решении Пулитцеровского комитета, премия присуждена была “за действенность этой серии”, потому что в данном случае “Нью-Йорк Таймс” работала так, как в свое время работала коммунистическая “Правда”, то есть туда писали письма, они появлялись в газете “Правда” и принимались меры. Вот тут были приняты меры. С одной стороны - после описания ими дела Сергея Магнитского, который умер, как мы знаем, в 2009 году в заключении, после того как он обвинил власти в налоговых махинациях, дело было поставлено на первый план, на него были вынуждены обратить внимание самые высокие эшелоны власти в России. С другой стороны - после одной из статей этой серии Клиффорда Леви, шефа бюро “Нью-Йорк Таймс” в Москве, и Эллен Барри, журналистки, представляющей “Нью-Йорк Таймс” в Москве о “Майкрософте”. “Майкрософт” уклонился от помощи негосударственным общественным организациям в России, но после появления критики в свой адрес в “Нью-Йорк Таймс” “Майкрософт” сменил свою позицию и стал помогать этим организациям.
Александр Генис: По-моему, это очень многообещающее явление – американская, вообще западная свободная пресса активно вмешивается в постсоветскую жизнь так, как это было во времена Холодной войны, и ее слушают. Ведь эти Пулитцеровские премии действительно оказали влияние и на Россию, и были широко отражены в российской прессе, не так ли?
Соломон Волков: Да, там было помещено, в частности, интервью с Клиффордом Леви, где он говорит о том, что до сих пор много, конечно, предрассудков и стереотипов в отношении к России в Америке, но он считает своей задачей эти предрассудки разоблачать, говорить о том, что действительно происходит в России. Для него проблема коррупции в России на сегодняшний день - одна из самых главных.
Александр Генис: Соломон, один из наших слушателей написал, что все американские журналисты пишут о России исключительно со злобными эмоциями, потому что они ненавидят все русское и выливают свой яд на Россию. Я знаю нескольких журналистов, которые работают в России.
Соломон Волков: По-моему, они, наоборот, все русофилы.
Александр Генис: Я как раз хотел сказать, что для того, чтобы заняться Россией, нужно быть русофилом изначально, потому что это непростая работа, это тяжелая страна, плохой климат и масса проблем, и если человек на все это идет, то что-то его толкает в эту сторону. Обычно это не что-то, а кто-то, и этот кто-то - Достоевский, потому что все начинается всегда с любви к нему.
Соломон Волков: Сам Клиффорд Леви, между прочим, говорит, что его любимая статья о России это публикация на тему “Почему москвичи любят арбузы?”. Его действительно интересует повседневная, бытовая жизнь русских людей, и вовсе не обязательно только негативные или теневые стороны. Журналист, по определению, если он настоящий “исследовательский журналист”, должен вскрывать острые проблемы, он должен указывать на те язвы, которые мешают обществу жить.
Александр Генис: И это, конечно, помогает ответить на тот вопрос, который задает наша передача: что знают и чего не знают Россия и Америка друг о друге?
Соломон Волков: И мы с вами понимаем что, в конечном счете, все эти публикации американской прессы способствуют развитию российской свободы, той свободы, о которой поет в своей новейшей песне Юрий Шевчук.
(Музыка)
