Автор программы Александр Генис
Александр Генис: Озабоченный антиамериканскими настроениями, Госдепартамент США предпринял своеобразную акцию. В Вашингтоне была составлена антология эссе 15 ведущих американских авторов, в которых они отвечали на один вопрос - "Что значит быть американским писателем?" 60-страничная брошюра, уже переведенная на арабский, французский, испанский и русский языки, будет бесплатно распространяться во всех странах мира через американские посольства.
Суть этого проекта вовсе не в том, чтобы нанятые правительством писатели сочиняли коллективный панегирик Америке. Да на это никогда бы и не согласились именитые авторы, среди которых есть такие звезды, как Пулитцеровский лауреат Ричард Форд и два поэта-лауреата - Роберт Пинский и Билл Коллинс. Америке вовсе не нужно, чтобы ее хвалили. Ей надо, чтобы ее понимали. А добиться этого сегодня не так просто. Слишком часто образ страны исчерпывают несколько плоских клише.
Каждый раз, когда я бываю за границей, меня поражает, как часто за рубежом облик Америки предстает одной и той же карикатурой: ковбой, Техас, Рэмбо. Все это бесспорно - продукты американской цивилизации, географии и культуры. Но американцы не могут узнать себя в это шарже. Ведь сами себя они видят в первую очередь разными. Главное, фундаментальное, субстанциональное свойство Америки - разнообразие, богатство различий, "цветущая сложность", принципиально не сводимая к единому типу жизни и мысли. Американская идея, а если угодно, и американская мечта в том и состоит, чтобы явить пример новой формы общежития - соединение без слияния.
Цель этого всемирно-исторического проекта декларирует первый и самый лаконичный государственный документ США - девиз страны: "E pluribus unum", "Из многих - единое". Более правильный, хотя и не буквальный, перевод этих латинских слов: "При разнообразии - едины". Как у всей американской государственной символики, источник этого девиза - древнеримский. Фраза взята из первой книги трактата Цицерона "Об обязанностях":
Диктор: "Пифагор требует от дружбы: чтобы многие были как бы одним... Великой является общность, которую создают обоюдные услуги, поскольку они взаимны и людям по сердцу, то тех, кто оказывает их друг другу, связывают прочные узы".
Александр Генис: Даже сейчас, спустя столетия, ощущается дерзкая новизна американской концепции государственного строительства. Прообразом державы оказывается дружба, а не семья, как в конфуцианских моделях Востока, и не совокупная национальная душа с ее голосом "крови и почвы", как в романтической, идущей от Гердера, традиции Запада. Суть американского государства - в единстве независимых людей, свободно выбравших общество друг друга. Создавая свою страну по формуле, описывающую дружбу, Америка тем самым подчеркивала добровольность союза, объединяющего не разные народы, а разные личности, каждая их которых представляет лишь самое себя.
Издалека эта мозаика сливается в один неверный, смазанный образ. Чтобы разглядеть составляющие ее части, нужна другая оптика - как раз та, которой орудуют писатели. В силу своего ремесла, они занимаются единичным, индивидуальным, уникальным. Уже поэтому они, пожалуй, лучше всех способны показать Америку такой, какая она есть, - разной. Подобный взгляд, если и не упраздняет мишень, делает ее менее уязвимой.
В этом, собственно, суть всей затеи, предпринятой госдепартаментом. "Америку нельзя собрать в один "Мак-Дональдс", - говорят вошедшими в книгу эссе писатели, многие из которых - характерное совпадение! - цитируют Уолта Уитмена:
Диктор:
"Слышу, поет Америка, разные песни поет...
... Каждый поет свое, присущее только ему".
Александр Генис: Успех этой своевременной акции предрешает прецедент времен Холодной войны. Для поколения наших шестидесятников не было у Америки лучших защитников, чем ее великие писатели - Хемингуэй, Фолкнер, Стейнбек, Сэлинджер. Именно они разоружили советскую пропаганду, которая ничего не смогла противопоставить обаянию и силе их книг. Понимая это, Курт Воннегут однажды обратился в Конгресс с просьбой пригласить в США переводчицу Райт-Ковалеву, которая, как сказал прозаик, "сделала больше всех для улучшения советско-американских отношений".
В переломные 80-е годы американские писатели Доктороу, Апдайк, Олби и тот же Воннегут объездили всю Восточную Европу, исподволь готовя ее страны к судьбоносным переменам. Теперь эта тактика, надеются организаторы проекта, должна помочь другим, в первую очередь - исламскому миру узнать ту Америку, которую нельзя разглядеть зрением, невооруженным талантом ее лучших писателей.
Подробнее об этом начинании рассказывает нашему корреспонденту Владимиру Морозову редактор книги "Писатели об Америке" Джордж Клак.
Владимир Морозов: Мистер Клак, на кого рассчитана ваша книга? Как родился ее замысел?
Джордж Клак: Книга рассчитана на зарубежного читателя. США имеет около 160 посольств за рубежом. Все они получат нашу книгу. Она интересна, в первую очередь, интеллектуалам - писателям, журналистам, художникам, артистам, потому что написана их коллегами, творческими людьми. Мы в Информационном агентстве США решили задать 15 известным писателям, поэтам, эссеистам единственный вопрос: что значит быть американским писателем? И получили 15 различных ответов. Собранные вместе они и выйдут отдельной книгой. Она будет полезна и тем, кто изучает английский язык или просто Америку, студентам университетов, а, может быть, и старшеклассникам.
Владимир Морозов: В чем разница между тем, как американцы видят сами себя, и тем, как их видят другие?
Джордж Клак: За рубежом существует типичный образ Америки - сказочное богатство, полное изобилие, но одновременно это и царство насилия. Очерки, собранные в нашей книге, далеки от того, чтобы представить США земным раем. Там достаточно много критики. Образ страны предстает во всей сложности. Из книги видно, что мы - общество широчайших возможностей. На какой бы ступени экономической лестницы человек ни находился, у него всегда есть возможности для роста, для получения образования. В нашем сборнике Америка предстает страной традиций, где в почете семейные ценности. У каждого из наших авторов свой взгляд на Америку. Но созданный ими образ отличается от того, негативного стереотипа, который царит во многих странах мира.
Владимир Морозов: Мистер Клак, помогла ли американская культура выиграть холодную войну?
Джордж Клак: По-моему, да. Например, для России много лет издавался журнал "Америка". Я был его последним редактором перед тем, как он закрылся в начале 90-х годов. Когда Иосиф Бродский жил уже в Америке, мы пригласили его в редакцию и взяли у него интервью. Он, в частности, рассказал, что будучи молодым человеком в Ленинграде, он постоянно старался заполучить номер "Америки". Узкий круг писателей и художников передавал друг другу единственный экземпляр. По словам Бродского, он находил там и правду об Америке, и Америку иллюзорную. Его согревала сама мысль о том, что где-то есть другой мир, в котором существует свобода. Кроме того, за железный занавес проникали джаз, американские выставки, радио. Можно сказать, что американская культура была одним из основных факторов, решивших исход холодной войны.
Владимир Морозов: Чаще всего об Америке судят по массовой культуре (Голливуд, музыка, моды). Плюсы и минусы такой ситуации?
Джордж Клак: Я не хочу критиковать Голливуд. Там делают разные фильмы. Но на экспорт идут в основном ленты, в которых Арнольд Шварценеггер и другие супермены гоняются за врагами, идет драка и стрельба. Опросы общественного мнения за рубежом показывают, что зрители любят такие фильмы, и благодаря им складывается определенный образ Америки. Это виртуальная реальность, фантазия, в которой насилие и прочие эксцессы достигают гипертрофированного уровня. Наша книга дает более реальный образ. Не просто черное и белое боевика, но мир с полутонами, в котором живут живые люди, а не герои триллеров. Я не хочу сказать, что наш сборник дает истину в конечной инстанции. У каждого автора и читателя эта истина своя.
Владимир Морозов: Мистер Клак, что вообще может сделать культура, чтобы улучшить образ Америки в глазах иностранцев? Кстати, почему в Америке, в отличие от других стран, нет Министерства культуры?
Джордж Клак: Американская культура очень популярна в мире и является одной из основных статей нашего экспорта. Но в американской культуре нет официальной или просто единой линии. Я не представляю, как можно заставить культуру работать на образ страны. В США нет универсальной Академии, где бы учили, как делать фильмы, писать песни или рисовать картины. Каждый делает это по-своему. В Америке по давней традиции всегда скептически относились к большому централизованному правительству. У нас никогда не пытались создать Министерство культуры. Есть Национальный фонд искусств. Он выделяет сравнительно небольшие средства на развитие различных форм искусства. Но по поводу распределения этих денег нет никакой официальной линии. Даже намек на возможность такой линии рождает подозрения. Когда мы пригласили участвовать в нашем сборнике пятнадцать известных писателей, то их сразу взяли на заметку. У них брали интервью и просили объяснить, не теряют ли они свою творческую свободу, участвуя в книге, издаваемой правительством? Творчество и политика правительства - эти две сферы деятельности всегда существовали отдельно друг от друга.
Владимир Морозов: Можно ли будет купить вашу книгу в США?
Джордж Клак: Нет. В 1948 году, когда создали Информационное агентство США, была в разгаре холодная война. Агентство должно было противостоять советской пропаганде. Но американский Конгресс опасался, что Агентство может начать пропаганду и среди американцев. Поэтому в принятом в 1948 году законе было оговорено, что издания и радио-программы правительственного Агентства запрещается распространять на территории Америки. Так что, наша книга предназначена только для других стран.
Александр Генис: Отведя первую часть нашей передачи рассказу о разумной и дельной, но единичной инициативе, я хочу оставшееся время посвятить более общему - и более личному - вопросу. Сформулировать его можно так: что значит американская культура для остального мира и как она воздействует на него?
Понятно, что в таких категориях проблема кажется - и является - неподъемной, необъятной, поэтому я хочу сузить вопрос и поговорить о том, что знаю лучше всего - о себе.
Как все, с кем мне когда-либо приходилось дружить, я вырос в атмосфере огромного интереса и любви к Америке. В сущности, это чрезвычайно странно. Пока я жил в России, мне никогда не приходилось видеть живого американца, но власти сделали все, чтобы я его ненавидел.
В моем учебнике латышского языка для второго класса приводился рассказ о злосчастной чернокожей девочке из Чикаго, которой безработный папа купил на последние деньги туфли. Они оказались малы, но продавец - из расизма - отказался обменять покупку. Все это мы должны были учить и пересказывать (своими словами, но близко к тексту) на латышском языке. Как легко догадаться, в Риге хватало своих национальных проблем, но с Америкой авторам учебника справиться было проще. Не удивительно, что я так толком и не выучил латышский.
Чуть позже я ближе познакомился с американцами по советской научной фантастике. Запад занимал в ней огромное место. Он и был ее истинной тайной, которую авторы искали на Марсе, а находили в Америке:
Диктор: "Переулки были похожи на каменные ущелья, дворики - на клетки. Повсюду продавались орехи, углы в комнатах, акции, билеты в оперу... Монашки подзывали такси, чтобы ехать по своим делам в банк, ремонтную контору или на молитву".
Александр Генис: Советская фантастика становилась фантастичной только тогда, когда имела дело с Америкой. Ее мир лежал в другой плоскости. С ним нельзя договориться (с пришельцами это сделать гораздо проще). Америку нельзя понять, так как она лишена даже собственной логики. В романе справедливо забытого фантаста Георгия Мартынова американский пьяница-звездолетчик наливает в цистерну своей ракеты вместо жидкого кислорода 200 литров виски, обрекая себя на верную гибель...
Много лет спустя несколько моих знакомых сделали себе карьеру в Америке, демонстрируя в здешних университетах антиамериканскую пропаганду. Обычно - советские фильмы 50-х, изображавших янки идиотами или монстрами. Только здесь я обнаружил, с каким размахом и энтузиазмом велась антиамериканская пропаганда, сколько сил и денег власть угрохала на то, чтобы создать во мне стойкую неприязнь ко всему американскому.
И что же противостояло всем этим потугам? Да, почти ничего - книжки, сочинения американских писателей, открыв которые я, как и большинство моих сверстников, навсегда полюбил Америку. Причем, вспоминая задним числом своих любимых американских писателей, я понимаю, что ни один из них никогда не занимался тем, что можно было бы назвать на изуверском языке агитпросвета "пропагандой американских ценностей и американского образа жизни". Напротив, все они, скорее, уж ругали свою родину, во всяком случае, пользуясь тем же воляпюком, не уклонялись от "изображения социальных язв". И не потому, что только такие книги переводили на русский, а потому что писатели, нормальные писатели, никогда ничего не пропагандируют. Писатель пишет об исключениях. Рядовая жизнь - фон, на котором происходит то, от чего она перестает быть рядовой. Это отступление и называется сюжетом.
Не удивительно, что, перебравшись в Америку, я не обнаружил тут не только тех американцев, которых живописали советские авторы, но и тех, которые встречались у американских писателей. Это, надо сказать, было моим самым большим разочарованием, которое я до сих пор не простил Америке, но делать нечего - литература просто не похожа на жизнь, как бы нам этого иногда ни хотелось.
Другое дело, что в американской культуре было нечто такое, что пленяло всех, до кого она добиралась. Проще всего сказать "свобода". Куда труднее понять, что она значит. Свобода, как жизнь и смерть, понятие - неопределимое, экзистенциональное. Ее можно пережить, но нельзя описать. Поэтому и свободу американской литературы следует искать не в книгах, а - в авторах. При всем разнообразии взглядов, политических и эстетических убеждений, они разделяли общую установку, появившуюся еще на заре американской литературы. Джордж Оруэлл красочно описывает это мироощущение в своем очерке о Марке Твене:
Диктор: Это была пора, "когда шло покорение огромных равнинных просторов, перед людьми открывались безграничные возможности, маячили неслыханные богатства, и человеческое племя чувствовало себя свободным - оно на самом деле было свободным, каким никогда не было... Государственная власть сюда практически не добиралась, церковь была слаба, проповедовала разными голосами, а земли было вдоволь... Если тебе разонравилась работа, ты мог двинуть хозяину в зубы и податься дальше на Запад... Судьба человека не была предопределена от рождения. В известном смысле именно ради этого парижские толпы штурмовали Бастилию. И, читая Твена, Брет Гарта, Уитмена, чувствуешь, что их старания были не напрасны".
Александр Генис: Следующее поколение американских писателей, то, что открыло нам Америку, переосмыслило миф о свободном Западе в персональную свободу, в право человека быть собой без оглядки на общепринятое. Как однажды сказал Норман Мэйлер, сформировавший американский вариант литературного экзистенциализма:
Диктор: Перед лицом смерти человек должен разойтись с обществом и отказаться от корней, чтобы успеть найти самого себя.
Александр Генис: Свобода у американского писателя тотальна, неразборчива, разрушительна, созидательна, первична. Она предшествует всему, ибо в ней содержится критерий истины. Более того, сама истина может быть обретена только в свободном акте выбора. Ее нельзя ни навязать, ни втолковать, ни принять. Истина сама прорастает в душе, когда ее ищут - без насилия и даже помощи.
Это никем не декларируемая, но всегда ощутимая концептуальная предпосылка определила весь строй американской литературы, не говоря уже о биографии ее авторов.
Только недавно я узнал, что, собственно говоря, привело таких писателей, как Скотт Фицджеральд или Хемингуэй в добровольную европейскую эмиграцию. Конечно, на то было множество внутренних - и потому - спорных причин, но была и одна простая, очевидная, внешняя причина: "сухой закон". И речь, конечно, не в пьянстве. Во всяком случае, не русским об этом говорить. Хемингуэй где-то написал: "Я был так пьян, что прочитанная страница Тургенева навсегда врезалось в память". Веничка Ерофеев точно бы такого не понял. Дело в том, что сухой закон, какими бы высоконравственными соображениями он ни был продиктован, явился актом, попирающим свободу. Американские писатели, не мыслящие себя без нее, не хотели, чтобы власть говорила им, что делать и как себя вести.
Все это никак не связано с политикой. Многие американские авторы с одобрением относились к социалистическим идеям. У Фолкнера, скажем, самые симпатичные героев "сноупсовской" трилогии - американские коммунисты. Но это - в теории. Мне трудно представить себе, хорошего американского писателя - любых убеждений! - в советских условиях. Природу этой несовместимости объяснил все тот же проницательный апологет свободы Джордж Оруэлл в своем радиовыступлении "Литература и тоталитаризм".
Диктор: "Современная литература по самому своему существу - творение личности. Либо она правдиво передает мысли и чувства личности, либо же ничего не стоит... Ведь творчество - прежде всего чувство, а чувства нельзя вечно контролировать извне... Литература, имеющая хоть какую-то ценность, возможна лишь при условии, что пишущий ощущает истинность того, что пишет. Если этого нет, исчезнет творческий инстинкт".
Александр Генис: Для писателя кошмар тоталитарного режима не в запретных, а в предписанных темах. Впрочем, по дороге к заранее известному концу автор обладал известной свободой маневра, которой с непревзойденным искусством пользовались лучшие советские писатели. Но мы им все-таки предпочитали американцев: их книги были с открытым концом.
Я все время говорю о литературе, потому, что она мне ближе и дороже всего, но освобождающий потенциал американской культуры ощущался во всех ее проявлениях. Лучше всего об этом написал, конечно, Бродский. Не могу отказать себе в удовольствии привести тут так идущую к делу цитату из его эссе "Трофейное":
Диктор: "Нужно помнить про наши широты, наши наглухо застегнутые, жесткие, зажатые, диктуемые зимней психологией нормы публичного и частного поведения, чтобы оценить впечатление от голого длинноволосого одиночки, преследующего блондинку в гуще тропических джунглей, с шимпанзе в качестве Санчо Пансы и лианами в качестве средств передвижения...
Я утверждаю, что одни только четыре серии "Тарзана" способствовали десталинизации больше, чем все речи Хрущева на 20-м съезде".
Александр Генис: Американская культура поплатилась за свой успех. Сегодня в ней часто видят угрозу, ее обвиняют в империализме, с ней воюют интеллектуалы и политики. Наверное, это - нормальная, даже необходимая защитная реакция, которая в определенном смысле идет на пользу всем. Ведь любая конкуренция полезна потребителю. Главное, в азарте борьбы не забывать, что Новый Свет - наследник, но не соперник Старого. То, что рождается здесь и сейчас, принадлежит не Америке, а всем, до кого добирается ее культура. Поэтому в том же эссе Бродский, вспоминая молодость, описывает парадоксальную, но бесспорную для всех, кто вырос в то же время, ситуацию:
Диктор: На весах истины интенсивность воображения уравновешивает, а временами и перевешивает реальность... С нашей ненавистью ко всякой групповой принадлежности будь она партийной, местной или же, в те годы, семейной, мы были большими американцами, чем сами американцы.
Александр Генис: "Америка" здесь - синоним независимости от чужой воли и мнения, от давления извне. Она означает способность быть и оставаться собой.
Сегодня стоит с особым вниманием отнестись к такой роли американской культуры. К этому нас призывает серьезность и новизна исторической ситуации. После двух тоталитарных волн - фашизма и коммунизма, на мир накатывает третья волна - исламского фундаментализма. Перед лицом этой опасности Америка, оставшись единственной сверхдержавой, не может не ощущать громадную ответственность за судьбу свободы, в конечном счете - за право всех жителей рождающейся сейчас планетарной цивилизации быть "едиными и разными": e pluribus unum.
Чтобы вынести груз новой ответственности, Америке, не меньше бомб и ракет, нужно понимание. И в этом бою - в войне с штампами и предрассудками - нет у Америки лучших эмиссаров, чем те, кто создавал и создает ее свободную культуры.
Александр Генис: Озабоченный антиамериканскими настроениями, Госдепартамент США предпринял своеобразную акцию. В Вашингтоне была составлена антология эссе 15 ведущих американских авторов, в которых они отвечали на один вопрос - "Что значит быть американским писателем?" 60-страничная брошюра, уже переведенная на арабский, французский, испанский и русский языки, будет бесплатно распространяться во всех странах мира через американские посольства.
Суть этого проекта вовсе не в том, чтобы нанятые правительством писатели сочиняли коллективный панегирик Америке. Да на это никогда бы и не согласились именитые авторы, среди которых есть такие звезды, как Пулитцеровский лауреат Ричард Форд и два поэта-лауреата - Роберт Пинский и Билл Коллинс. Америке вовсе не нужно, чтобы ее хвалили. Ей надо, чтобы ее понимали. А добиться этого сегодня не так просто. Слишком часто образ страны исчерпывают несколько плоских клише.
Каждый раз, когда я бываю за границей, меня поражает, как часто за рубежом облик Америки предстает одной и той же карикатурой: ковбой, Техас, Рэмбо. Все это бесспорно - продукты американской цивилизации, географии и культуры. Но американцы не могут узнать себя в это шарже. Ведь сами себя они видят в первую очередь разными. Главное, фундаментальное, субстанциональное свойство Америки - разнообразие, богатство различий, "цветущая сложность", принципиально не сводимая к единому типу жизни и мысли. Американская идея, а если угодно, и американская мечта в том и состоит, чтобы явить пример новой формы общежития - соединение без слияния.
Цель этого всемирно-исторического проекта декларирует первый и самый лаконичный государственный документ США - девиз страны: "E pluribus unum", "Из многих - единое". Более правильный, хотя и не буквальный, перевод этих латинских слов: "При разнообразии - едины". Как у всей американской государственной символики, источник этого девиза - древнеримский. Фраза взята из первой книги трактата Цицерона "Об обязанностях":
Диктор: "Пифагор требует от дружбы: чтобы многие были как бы одним... Великой является общность, которую создают обоюдные услуги, поскольку они взаимны и людям по сердцу, то тех, кто оказывает их друг другу, связывают прочные узы".
Александр Генис: Даже сейчас, спустя столетия, ощущается дерзкая новизна американской концепции государственного строительства. Прообразом державы оказывается дружба, а не семья, как в конфуцианских моделях Востока, и не совокупная национальная душа с ее голосом "крови и почвы", как в романтической, идущей от Гердера, традиции Запада. Суть американского государства - в единстве независимых людей, свободно выбравших общество друг друга. Создавая свою страну по формуле, описывающую дружбу, Америка тем самым подчеркивала добровольность союза, объединяющего не разные народы, а разные личности, каждая их которых представляет лишь самое себя.
Издалека эта мозаика сливается в один неверный, смазанный образ. Чтобы разглядеть составляющие ее части, нужна другая оптика - как раз та, которой орудуют писатели. В силу своего ремесла, они занимаются единичным, индивидуальным, уникальным. Уже поэтому они, пожалуй, лучше всех способны показать Америку такой, какая она есть, - разной. Подобный взгляд, если и не упраздняет мишень, делает ее менее уязвимой.
В этом, собственно, суть всей затеи, предпринятой госдепартаментом. "Америку нельзя собрать в один "Мак-Дональдс", - говорят вошедшими в книгу эссе писатели, многие из которых - характерное совпадение! - цитируют Уолта Уитмена:
Диктор:
"Слышу, поет Америка, разные песни поет...
... Каждый поет свое, присущее только ему".
Александр Генис: Успех этой своевременной акции предрешает прецедент времен Холодной войны. Для поколения наших шестидесятников не было у Америки лучших защитников, чем ее великие писатели - Хемингуэй, Фолкнер, Стейнбек, Сэлинджер. Именно они разоружили советскую пропаганду, которая ничего не смогла противопоставить обаянию и силе их книг. Понимая это, Курт Воннегут однажды обратился в Конгресс с просьбой пригласить в США переводчицу Райт-Ковалеву, которая, как сказал прозаик, "сделала больше всех для улучшения советско-американских отношений".
В переломные 80-е годы американские писатели Доктороу, Апдайк, Олби и тот же Воннегут объездили всю Восточную Европу, исподволь готовя ее страны к судьбоносным переменам. Теперь эта тактика, надеются организаторы проекта, должна помочь другим, в первую очередь - исламскому миру узнать ту Америку, которую нельзя разглядеть зрением, невооруженным талантом ее лучших писателей.
Подробнее об этом начинании рассказывает нашему корреспонденту Владимиру Морозову редактор книги "Писатели об Америке" Джордж Клак.
Владимир Морозов: Мистер Клак, на кого рассчитана ваша книга? Как родился ее замысел?
Джордж Клак: Книга рассчитана на зарубежного читателя. США имеет около 160 посольств за рубежом. Все они получат нашу книгу. Она интересна, в первую очередь, интеллектуалам - писателям, журналистам, художникам, артистам, потому что написана их коллегами, творческими людьми. Мы в Информационном агентстве США решили задать 15 известным писателям, поэтам, эссеистам единственный вопрос: что значит быть американским писателем? И получили 15 различных ответов. Собранные вместе они и выйдут отдельной книгой. Она будет полезна и тем, кто изучает английский язык или просто Америку, студентам университетов, а, может быть, и старшеклассникам.
Владимир Морозов: В чем разница между тем, как американцы видят сами себя, и тем, как их видят другие?
Джордж Клак: За рубежом существует типичный образ Америки - сказочное богатство, полное изобилие, но одновременно это и царство насилия. Очерки, собранные в нашей книге, далеки от того, чтобы представить США земным раем. Там достаточно много критики. Образ страны предстает во всей сложности. Из книги видно, что мы - общество широчайших возможностей. На какой бы ступени экономической лестницы человек ни находился, у него всегда есть возможности для роста, для получения образования. В нашем сборнике Америка предстает страной традиций, где в почете семейные ценности. У каждого из наших авторов свой взгляд на Америку. Но созданный ими образ отличается от того, негативного стереотипа, который царит во многих странах мира.
Владимир Морозов: Мистер Клак, помогла ли американская культура выиграть холодную войну?
Джордж Клак: По-моему, да. Например, для России много лет издавался журнал "Америка". Я был его последним редактором перед тем, как он закрылся в начале 90-х годов. Когда Иосиф Бродский жил уже в Америке, мы пригласили его в редакцию и взяли у него интервью. Он, в частности, рассказал, что будучи молодым человеком в Ленинграде, он постоянно старался заполучить номер "Америки". Узкий круг писателей и художников передавал друг другу единственный экземпляр. По словам Бродского, он находил там и правду об Америке, и Америку иллюзорную. Его согревала сама мысль о том, что где-то есть другой мир, в котором существует свобода. Кроме того, за железный занавес проникали джаз, американские выставки, радио. Можно сказать, что американская культура была одним из основных факторов, решивших исход холодной войны.
Владимир Морозов: Чаще всего об Америке судят по массовой культуре (Голливуд, музыка, моды). Плюсы и минусы такой ситуации?
Джордж Клак: Я не хочу критиковать Голливуд. Там делают разные фильмы. Но на экспорт идут в основном ленты, в которых Арнольд Шварценеггер и другие супермены гоняются за врагами, идет драка и стрельба. Опросы общественного мнения за рубежом показывают, что зрители любят такие фильмы, и благодаря им складывается определенный образ Америки. Это виртуальная реальность, фантазия, в которой насилие и прочие эксцессы достигают гипертрофированного уровня. Наша книга дает более реальный образ. Не просто черное и белое боевика, но мир с полутонами, в котором живут живые люди, а не герои триллеров. Я не хочу сказать, что наш сборник дает истину в конечной инстанции. У каждого автора и читателя эта истина своя.
Владимир Морозов: Мистер Клак, что вообще может сделать культура, чтобы улучшить образ Америки в глазах иностранцев? Кстати, почему в Америке, в отличие от других стран, нет Министерства культуры?
Джордж Клак: Американская культура очень популярна в мире и является одной из основных статей нашего экспорта. Но в американской культуре нет официальной или просто единой линии. Я не представляю, как можно заставить культуру работать на образ страны. В США нет универсальной Академии, где бы учили, как делать фильмы, писать песни или рисовать картины. Каждый делает это по-своему. В Америке по давней традиции всегда скептически относились к большому централизованному правительству. У нас никогда не пытались создать Министерство культуры. Есть Национальный фонд искусств. Он выделяет сравнительно небольшие средства на развитие различных форм искусства. Но по поводу распределения этих денег нет никакой официальной линии. Даже намек на возможность такой линии рождает подозрения. Когда мы пригласили участвовать в нашем сборнике пятнадцать известных писателей, то их сразу взяли на заметку. У них брали интервью и просили объяснить, не теряют ли они свою творческую свободу, участвуя в книге, издаваемой правительством? Творчество и политика правительства - эти две сферы деятельности всегда существовали отдельно друг от друга.
Владимир Морозов: Можно ли будет купить вашу книгу в США?
Джордж Клак: Нет. В 1948 году, когда создали Информационное агентство США, была в разгаре холодная война. Агентство должно было противостоять советской пропаганде. Но американский Конгресс опасался, что Агентство может начать пропаганду и среди американцев. Поэтому в принятом в 1948 году законе было оговорено, что издания и радио-программы правительственного Агентства запрещается распространять на территории Америки. Так что, наша книга предназначена только для других стран.
Александр Генис: Отведя первую часть нашей передачи рассказу о разумной и дельной, но единичной инициативе, я хочу оставшееся время посвятить более общему - и более личному - вопросу. Сформулировать его можно так: что значит американская культура для остального мира и как она воздействует на него?
Понятно, что в таких категориях проблема кажется - и является - неподъемной, необъятной, поэтому я хочу сузить вопрос и поговорить о том, что знаю лучше всего - о себе.
Как все, с кем мне когда-либо приходилось дружить, я вырос в атмосфере огромного интереса и любви к Америке. В сущности, это чрезвычайно странно. Пока я жил в России, мне никогда не приходилось видеть живого американца, но власти сделали все, чтобы я его ненавидел.
В моем учебнике латышского языка для второго класса приводился рассказ о злосчастной чернокожей девочке из Чикаго, которой безработный папа купил на последние деньги туфли. Они оказались малы, но продавец - из расизма - отказался обменять покупку. Все это мы должны были учить и пересказывать (своими словами, но близко к тексту) на латышском языке. Как легко догадаться, в Риге хватало своих национальных проблем, но с Америкой авторам учебника справиться было проще. Не удивительно, что я так толком и не выучил латышский.
Чуть позже я ближе познакомился с американцами по советской научной фантастике. Запад занимал в ней огромное место. Он и был ее истинной тайной, которую авторы искали на Марсе, а находили в Америке:
Диктор: "Переулки были похожи на каменные ущелья, дворики - на клетки. Повсюду продавались орехи, углы в комнатах, акции, билеты в оперу... Монашки подзывали такси, чтобы ехать по своим делам в банк, ремонтную контору или на молитву".
Александр Генис: Советская фантастика становилась фантастичной только тогда, когда имела дело с Америкой. Ее мир лежал в другой плоскости. С ним нельзя договориться (с пришельцами это сделать гораздо проще). Америку нельзя понять, так как она лишена даже собственной логики. В романе справедливо забытого фантаста Георгия Мартынова американский пьяница-звездолетчик наливает в цистерну своей ракеты вместо жидкого кислорода 200 литров виски, обрекая себя на верную гибель...
Много лет спустя несколько моих знакомых сделали себе карьеру в Америке, демонстрируя в здешних университетах антиамериканскую пропаганду. Обычно - советские фильмы 50-х, изображавших янки идиотами или монстрами. Только здесь я обнаружил, с каким размахом и энтузиазмом велась антиамериканская пропаганда, сколько сил и денег власть угрохала на то, чтобы создать во мне стойкую неприязнь ко всему американскому.
И что же противостояло всем этим потугам? Да, почти ничего - книжки, сочинения американских писателей, открыв которые я, как и большинство моих сверстников, навсегда полюбил Америку. Причем, вспоминая задним числом своих любимых американских писателей, я понимаю, что ни один из них никогда не занимался тем, что можно было бы назвать на изуверском языке агитпросвета "пропагандой американских ценностей и американского образа жизни". Напротив, все они, скорее, уж ругали свою родину, во всяком случае, пользуясь тем же воляпюком, не уклонялись от "изображения социальных язв". И не потому, что только такие книги переводили на русский, а потому что писатели, нормальные писатели, никогда ничего не пропагандируют. Писатель пишет об исключениях. Рядовая жизнь - фон, на котором происходит то, от чего она перестает быть рядовой. Это отступление и называется сюжетом.
Не удивительно, что, перебравшись в Америку, я не обнаружил тут не только тех американцев, которых живописали советские авторы, но и тех, которые встречались у американских писателей. Это, надо сказать, было моим самым большим разочарованием, которое я до сих пор не простил Америке, но делать нечего - литература просто не похожа на жизнь, как бы нам этого иногда ни хотелось.
Другое дело, что в американской культуре было нечто такое, что пленяло всех, до кого она добиралась. Проще всего сказать "свобода". Куда труднее понять, что она значит. Свобода, как жизнь и смерть, понятие - неопределимое, экзистенциональное. Ее можно пережить, но нельзя описать. Поэтому и свободу американской литературы следует искать не в книгах, а - в авторах. При всем разнообразии взглядов, политических и эстетических убеждений, они разделяли общую установку, появившуюся еще на заре американской литературы. Джордж Оруэлл красочно описывает это мироощущение в своем очерке о Марке Твене:
Диктор: Это была пора, "когда шло покорение огромных равнинных просторов, перед людьми открывались безграничные возможности, маячили неслыханные богатства, и человеческое племя чувствовало себя свободным - оно на самом деле было свободным, каким никогда не было... Государственная власть сюда практически не добиралась, церковь была слаба, проповедовала разными голосами, а земли было вдоволь... Если тебе разонравилась работа, ты мог двинуть хозяину в зубы и податься дальше на Запад... Судьба человека не была предопределена от рождения. В известном смысле именно ради этого парижские толпы штурмовали Бастилию. И, читая Твена, Брет Гарта, Уитмена, чувствуешь, что их старания были не напрасны".
Александр Генис: Следующее поколение американских писателей, то, что открыло нам Америку, переосмыслило миф о свободном Западе в персональную свободу, в право человека быть собой без оглядки на общепринятое. Как однажды сказал Норман Мэйлер, сформировавший американский вариант литературного экзистенциализма:
Диктор: Перед лицом смерти человек должен разойтись с обществом и отказаться от корней, чтобы успеть найти самого себя.
Александр Генис: Свобода у американского писателя тотальна, неразборчива, разрушительна, созидательна, первична. Она предшествует всему, ибо в ней содержится критерий истины. Более того, сама истина может быть обретена только в свободном акте выбора. Ее нельзя ни навязать, ни втолковать, ни принять. Истина сама прорастает в душе, когда ее ищут - без насилия и даже помощи.
Это никем не декларируемая, но всегда ощутимая концептуальная предпосылка определила весь строй американской литературы, не говоря уже о биографии ее авторов.
Только недавно я узнал, что, собственно говоря, привело таких писателей, как Скотт Фицджеральд или Хемингуэй в добровольную европейскую эмиграцию. Конечно, на то было множество внутренних - и потому - спорных причин, но была и одна простая, очевидная, внешняя причина: "сухой закон". И речь, конечно, не в пьянстве. Во всяком случае, не русским об этом говорить. Хемингуэй где-то написал: "Я был так пьян, что прочитанная страница Тургенева навсегда врезалось в память". Веничка Ерофеев точно бы такого не понял. Дело в том, что сухой закон, какими бы высоконравственными соображениями он ни был продиктован, явился актом, попирающим свободу. Американские писатели, не мыслящие себя без нее, не хотели, чтобы власть говорила им, что делать и как себя вести.
Все это никак не связано с политикой. Многие американские авторы с одобрением относились к социалистическим идеям. У Фолкнера, скажем, самые симпатичные героев "сноупсовской" трилогии - американские коммунисты. Но это - в теории. Мне трудно представить себе, хорошего американского писателя - любых убеждений! - в советских условиях. Природу этой несовместимости объяснил все тот же проницательный апологет свободы Джордж Оруэлл в своем радиовыступлении "Литература и тоталитаризм".
Диктор: "Современная литература по самому своему существу - творение личности. Либо она правдиво передает мысли и чувства личности, либо же ничего не стоит... Ведь творчество - прежде всего чувство, а чувства нельзя вечно контролировать извне... Литература, имеющая хоть какую-то ценность, возможна лишь при условии, что пишущий ощущает истинность того, что пишет. Если этого нет, исчезнет творческий инстинкт".
Александр Генис: Для писателя кошмар тоталитарного режима не в запретных, а в предписанных темах. Впрочем, по дороге к заранее известному концу автор обладал известной свободой маневра, которой с непревзойденным искусством пользовались лучшие советские писатели. Но мы им все-таки предпочитали американцев: их книги были с открытым концом.
Я все время говорю о литературе, потому, что она мне ближе и дороже всего, но освобождающий потенциал американской культуры ощущался во всех ее проявлениях. Лучше всего об этом написал, конечно, Бродский. Не могу отказать себе в удовольствии привести тут так идущую к делу цитату из его эссе "Трофейное":
Диктор: "Нужно помнить про наши широты, наши наглухо застегнутые, жесткие, зажатые, диктуемые зимней психологией нормы публичного и частного поведения, чтобы оценить впечатление от голого длинноволосого одиночки, преследующего блондинку в гуще тропических джунглей, с шимпанзе в качестве Санчо Пансы и лианами в качестве средств передвижения...
Я утверждаю, что одни только четыре серии "Тарзана" способствовали десталинизации больше, чем все речи Хрущева на 20-м съезде".
Александр Генис: Американская культура поплатилась за свой успех. Сегодня в ней часто видят угрозу, ее обвиняют в империализме, с ней воюют интеллектуалы и политики. Наверное, это - нормальная, даже необходимая защитная реакция, которая в определенном смысле идет на пользу всем. Ведь любая конкуренция полезна потребителю. Главное, в азарте борьбы не забывать, что Новый Свет - наследник, но не соперник Старого. То, что рождается здесь и сейчас, принадлежит не Америке, а всем, до кого добирается ее культура. Поэтому в том же эссе Бродский, вспоминая молодость, описывает парадоксальную, но бесспорную для всех, кто вырос в то же время, ситуацию:
Диктор: На весах истины интенсивность воображения уравновешивает, а временами и перевешивает реальность... С нашей ненавистью ко всякой групповой принадлежности будь она партийной, местной или же, в те годы, семейной, мы были большими американцами, чем сами американцы.
Александр Генис: "Америка" здесь - синоним независимости от чужой воли и мнения, от давления извне. Она означает способность быть и оставаться собой.
Сегодня стоит с особым вниманием отнестись к такой роли американской культуры. К этому нас призывает серьезность и новизна исторической ситуации. После двух тоталитарных волн - фашизма и коммунизма, на мир накатывает третья волна - исламского фундаментализма. Перед лицом этой опасности Америка, оставшись единственной сверхдержавой, не может не ощущать громадную ответственность за судьбу свободы, в конечном счете - за право всех жителей рождающейся сейчас планетарной цивилизации быть "едиными и разными": e pluribus unum.
Чтобы вынести груз новой ответственности, Америке, не меньше бомб и ракет, нужно понимание. И в этом бою - в войне с штампами и предрассудками - нет у Америки лучших эмиссаров, чем те, кто создавал и создает ее свободную культуры.
