6 июня в Доме журналиста на Никитском бульваре в Москве отмечают 20-ю годовщину основания Фонда защиты гласности. В этот день роавно 20 лет назад была дана первая пресс-конференция только что созданного фонда, совпав по дате с другим "историческим" событием: созданием цензурного комитета в Советском Союзе. О том, что изменилось в работе Фонда и в самой России за прошедшие 20 лет, рассуждает его президент, Алексей Симонов:
- Мы решили считать днем рождения фонда дату первой пресс-конференции, которую мы дали 6 июня 1991 года в помещении Союза кинематографистов СССР. Этот день совпал с двумя выдающимися датами - во-первых, днем рождения Александра Сергеевича Пушкина, а, во-вторых, с днем создания цензурного комитета в Советском Союзе. Между этими датами мы, по-видимому, оказались для того, чтобы, с одной стороны, защитить то, что принес в литературу Пушкин, от того, что принес в нашу печать цензурный комитет.
Создание фонда по тем временам было знаменательным событием. Главный вопрос, который с нами обсуждался - почему мы назвались Фондом защиты гласности. Как сейчас помню, Павел Гусев, участвовавший в этой пресс-конференции, спросил: а почему, собственно, не фонд защиты свободы слова? Тогда у меня не было четкого ответа на этот вопрос. Но сейчас я могу сказать, что мы правильно сделали, выбрав это скромное название. Потому что, как выяснилось при ближайшем рассмотрении, свободы слова вообще в этом мире не так много. Свобода слова, безусловно, состоит из гласности, но она состоит еще из "слышности". Со "слышностью" у нас плохо, было плохо тогда, еще хуже сейчас. Поэтому защита гласности – это есть защита базы, из которой может вырасти свобода слова.
Не случайно, в конечном итоге символом фонда стала черепаха: черепаха, которая медленно, но неуклонно двигается вперед, у нее заднего хода нет. Она может совсем застыть на месте, это чистая правда, но она не умеет двигаться назад. Это очень напоминает нам ту работу, которую мы двадцать лет делали, делаем, и, надеюсь, еще будем делать.
- В то время такие слова, как "гласность", а так же "перестройка" и "новое мышление" относились к горбачевской стилистике, новой для России. И создание Фонда защиты гласности в тот момент многие могли истолковать, как поддержку новых лидеров. Сейчас эти лидеры не в "обойме", хотя все-таки достаточно известны, я имею в виду лидеров той эпохи. Насколько менялся состав ваших единомышленников и тех, кто поддерживает вас сейчас и тогда?
- Председателем правления тогда был избран Егор Яковлев, членами правления были Игорь Голембиовский, Володя Молчанов, Белла Куркова и три кинематографиста - Алексей Герман, Элем Климов и Георгий Данелия. При таком блистательном составе правления, понятно, что должен был кто-то еще добавиться к этому, не в качестве члена правления, но в качестве движущей силы. Вот в качестве движущей силы к ним добавился я, и так уж получилось, что в октябре, когда Егора Яковлева забрали командовать "Останкино", он передал уже дела мне и с октября 1991 года и по сей день имею честь возглавлять эту организацию.
У нас ведь не было членства в этом фонде. Это был фонд без членства.
Поэтому мы работали только на гранты, поэтому никаких членских взносов. У нас довольно сложные были в разные периоды времени отношения с разными средствами массовой информации. Был момент, когда хорошо развились провинциальные телевизионные студии, это было начало 90-х годов, где-то до 1998-го, по-моему, года, с 1995-го, 1996-го, они даже какое-то время финансово нас поддерживали, мы очень гордились, что определенный процент нашего бюджета состоит из взносов независимых телекомпаний. Однако к 1998 году, когда произошел дефолт, у них ситуация изменилась и больше к этому способу финансирования мы не возвращались. В основном это были гранты от зарубежных организаций.
Я вполне разумно готов объяснить, почему зарубежных организаций. Потому что наши несколько попыток иметь дело с официальными источниками финансирования всегда приводили к тому, что нам приходилось либо хитрить, либо химичить. Мы участвовали в открытом тендере, выиграли тендер, но с нас потребовали 20 процентов отката. Поскольку с зарубежными фондами этого не происходило, не происходит и происходить по преимуществу не может, то нам спокойнее, когда мы отвечаем за каждую копейку перед теми, кто давал эти деньги. Работать в фонде это не способ благоденствовать, это способ приносить пользу.
- Был одно время такой проект и на радио, назывался, по-моему, "Пять плюс один", я это помню по Екатеринбургу, я там работала, иногда делала сюжеты для этого. Это ведь ваш был проект?
- Да, это был один из первых наших совместных проектов с АФТ-КПП, объединением американских профсоюзов, мы создавали рабочее радио в шести городах России. Это была очень интересная программа, но, к сожалению, все рано или поздно кончается, кончилась и эта программа. У нас была замечательная издательская программа, мы выпустили в принципе больше ста книг за эти двадцать лет, но в позапрошлом году эта программа, к сожалению, прервалась и вот теперь два года мы издаем по одной-две книжке в год, набирая на это средства из совсем других источников. В частности, мы выпустили, серию книг "Дело №…", первая книжка называлась "Вадим Поэгли против министра обороны", потом у нас была книжка "Андрей Колесников (нынешний зам. главного редактора в "Новой газете". – РС) против московской прокуратуры", "Ольга Китова против судов Белгородской области", "Дело Пасько", "Дело Павла Шеремета". Была серия методических пособий по информационному праву. Мы выпустили первый комментарий к закону о СМИ вышел в изложении наших молодых юристов и он долгое время пользовался очень большой популярностью, пока не устарел.
- Формула защиты гласности сегодня заключается в буквальной защите журналиста, его прав и даже жизни, а не в создании каких-то журналистских продуктов. Как вы думаете, почему?
- У нас несколько лет существовала программа полмощи погибшим журналистам, примерно 50 семьям мы помогли. Наша база данных по погибшим журналистам считается самой достоверной. Но теперь на основе этих данных мы уже третий год занимаемся проблемой безнаказанности этих преступлений. То есть, мы можем уже анализировать ситуацию, какие дела были расследованы, был ли кто-то наказан, были ли выявлены заказчики, исполнители и так далее. У нас на сегодняшний день существуют две солидные базы данных, одна из них - по погибшим журналистам, вторая – по случаям, так или иначе относящимся к сфере уголовного права.
- Гласность поддается измерению? Можно ли сказать, где ее сейчас больше, в крупных городах, в провинции, может быть в столице?
- Мы несколько лет подряд выпускали карту гласности на российской территории, где, к сожалению, за все годы ни разу у нас не было зеленого цвета свободы. Относительно свободными были 15-16 регионов России, относительно несвободными - около сорока регионов, несвободными - остальные. Полгода назад я тщательнейшим образом разбирался в ситуации в Саратовской области. Саратов - сравнительно небольшой город, с относительной свободной прессой, потому что там много средств массовой информации, которые принадлежат разным владельцам, и в силу этого между ними постоянно идет война, читатель от этого иногда страдает, но чаще он этим доволен, потому что он получает объем информации о том, что происходит в городе и области.
Мы, например, выявили такую забавную закономерность, что относительная свобода средств массовой информации связана не с политическими взглядами власти, а со степенью ее компетентности. Компетентный начальник не боится прессы, он может быть при этом коммунистом, либералом, демократом, кем угодно. Степень зажатости прессы зависит не от его политических взглядов, а от степени, насколько он уверен в своих решениях, насколько он готов эти решения отстаивать и как он относится к критике принятых им решений и действий.
- Когда создавался Фонд защиты гласности, у вас лично было ощущение, что это будет востребовано, скажем, пять, семь, десять лет, а потом он выполнит свою миссию и все будет хорошо, или сразу подозревали, что это всерьез и надолго, что в России гласность или свободу слова можно будет защищать и нужно будет защищать еще многие-многие годы?
- Так далеко вперед мы не заглядывали, но спор на эту тему был очень занятный и произошел он ровно в октябре 1991 года. Когда я приехал принимать дела у Егора, он уже расположился в своем рабочем кабинете в "Останкино", и Егор, передавая мне дела, сказал: "Слушай, а нужен нам еще этот фонд? Ведь, смотри, мы, в общем-то, победили, и от кого ты теперь будешь гласность". На что я ему сказал: "Егор, я не хотел бы тебя огорчать, но тебя назначили директором "Останкино" и через два месяца мне придется защищать гласность, в том числе и от тебя". Когда нам исполнялось десять лет, Егор Владимирович об этом вспомнил и даже об этом написал. Оказалось, что прав я.
- Мы решили считать днем рождения фонда дату первой пресс-конференции, которую мы дали 6 июня 1991 года в помещении Союза кинематографистов СССР. Этот день совпал с двумя выдающимися датами - во-первых, днем рождения Александра Сергеевича Пушкина, а, во-вторых, с днем создания цензурного комитета в Советском Союзе. Между этими датами мы, по-видимому, оказались для того, чтобы, с одной стороны, защитить то, что принес в литературу Пушкин, от того, что принес в нашу печать цензурный комитет.
Создание фонда по тем временам было знаменательным событием. Главный вопрос, который с нами обсуждался - почему мы назвались Фондом защиты гласности. Как сейчас помню, Павел Гусев, участвовавший в этой пресс-конференции, спросил: а почему, собственно, не фонд защиты свободы слова? Тогда у меня не было четкого ответа на этот вопрос. Но сейчас я могу сказать, что мы правильно сделали, выбрав это скромное название. Потому что, как выяснилось при ближайшем рассмотрении, свободы слова вообще в этом мире не так много. Свобода слова, безусловно, состоит из гласности, но она состоит еще из "слышности". Со "слышностью" у нас плохо, было плохо тогда, еще хуже сейчас. Поэтому защита гласности – это есть защита базы, из которой может вырасти свобода слова.
Не случайно, в конечном итоге символом фонда стала черепаха: черепаха, которая медленно, но неуклонно двигается вперед, у нее заднего хода нет. Она может совсем застыть на месте, это чистая правда, но она не умеет двигаться назад. Это очень напоминает нам ту работу, которую мы двадцать лет делали, делаем, и, надеюсь, еще будем делать.
- В то время такие слова, как "гласность", а так же "перестройка" и "новое мышление" относились к горбачевской стилистике, новой для России. И создание Фонда защиты гласности в тот момент многие могли истолковать, как поддержку новых лидеров. Сейчас эти лидеры не в "обойме", хотя все-таки достаточно известны, я имею в виду лидеров той эпохи. Насколько менялся состав ваших единомышленников и тех, кто поддерживает вас сейчас и тогда?
- Председателем правления тогда был избран Егор Яковлев, членами правления были Игорь Голембиовский, Володя Молчанов, Белла Куркова и три кинематографиста - Алексей Герман, Элем Климов и Георгий Данелия. При таком блистательном составе правления, понятно, что должен был кто-то еще добавиться к этому, не в качестве члена правления, но в качестве движущей силы. Вот в качестве движущей силы к ним добавился я, и так уж получилось, что в октябре, когда Егора Яковлева забрали командовать "Останкино", он передал уже дела мне и с октября 1991 года и по сей день имею честь возглавлять эту организацию.
У нас ведь не было членства в этом фонде. Это был фонд без членства.
Свобода слова, безусловно, состоит из гласности, но она состоит еще из "слышности". Со "слышностью" у нас было плохо тогда, еще хуже сейчас.
Поэтому мы работали только на гранты, поэтому никаких членских взносов. У нас довольно сложные были в разные периоды времени отношения с разными средствами массовой информации. Был момент, когда хорошо развились провинциальные телевизионные студии, это было начало 90-х годов, где-то до 1998-го, по-моему, года, с 1995-го, 1996-го, они даже какое-то время финансово нас поддерживали, мы очень гордились, что определенный процент нашего бюджета состоит из взносов независимых телекомпаний. Однако к 1998 году, когда произошел дефолт, у них ситуация изменилась и больше к этому способу финансирования мы не возвращались. В основном это были гранты от зарубежных организаций.
Я вполне разумно готов объяснить, почему зарубежных организаций. Потому что наши несколько попыток иметь дело с официальными источниками финансирования всегда приводили к тому, что нам приходилось либо хитрить, либо химичить. Мы участвовали в открытом тендере, выиграли тендер, но с нас потребовали 20 процентов отката. Поскольку с зарубежными фондами этого не происходило, не происходит и происходить по преимуществу не может, то нам спокойнее, когда мы отвечаем за каждую копейку перед теми, кто давал эти деньги. Работать в фонде это не способ благоденствовать, это способ приносить пользу.
- Был одно время такой проект и на радио, назывался, по-моему, "Пять плюс один", я это помню по Екатеринбургу, я там работала, иногда делала сюжеты для этого. Это ведь ваш был проект?
- Да, это был один из первых наших совместных проектов с АФТ-КПП, объединением американских профсоюзов, мы создавали рабочее радио в шести городах России. Это была очень интересная программа, но, к сожалению, все рано или поздно кончается, кончилась и эта программа. У нас была замечательная издательская программа, мы выпустили в принципе больше ста книг за эти двадцать лет, но в позапрошлом году эта программа, к сожалению, прервалась и вот теперь два года мы издаем по одной-две книжке в год, набирая на это средства из совсем других источников. В частности, мы выпустили, серию книг "Дело №…", первая книжка называлась "Вадим Поэгли против министра обороны", потом у нас была книжка "Андрей Колесников (нынешний зам. главного редактора в "Новой газете". – РС) против московской прокуратуры", "Ольга Китова против судов Белгородской области", "Дело Пасько", "Дело Павла Шеремета". Была серия методических пособий по информационному праву. Мы выпустили первый комментарий к закону о СМИ вышел в изложении наших молодых юристов и он долгое время пользовался очень большой популярностью, пока не устарел.
- Формула защиты гласности сегодня заключается в буквальной защите журналиста, его прав и даже жизни, а не в создании каких-то журналистских продуктов. Как вы думаете, почему?
- У нас несколько лет существовала программа полмощи погибшим журналистам, примерно 50 семьям мы помогли. Наша база данных по погибшим журналистам считается самой достоверной. Но теперь на основе этих данных мы уже третий год занимаемся проблемой безнаказанности этих преступлений. То есть, мы можем уже анализировать ситуацию, какие дела были расследованы, был ли кто-то наказан, были ли выявлены заказчики, исполнители и так далее. У нас на сегодняшний день существуют две солидные базы данных, одна из них - по погибшим журналистам, вторая – по случаям, так или иначе относящимся к сфере уголовного права.
- Гласность поддается измерению? Можно ли сказать, где ее сейчас больше, в крупных городах, в провинции, может быть в столице?
- Мы несколько лет подряд выпускали карту гласности на российской территории, где, к сожалению, за все годы ни разу у нас не было зеленого цвета свободы. Относительно свободными были 15-16 регионов России, относительно несвободными - около сорока регионов, несвободными - остальные. Полгода назад я тщательнейшим образом разбирался в ситуации в Саратовской области. Саратов - сравнительно небольшой город, с относительной свободной прессой, потому что там много средств массовой информации, которые принадлежат разным владельцам, и в силу этого между ними постоянно идет война, читатель от этого иногда страдает, но чаще он этим доволен, потому что он получает объем информации о том, что происходит в городе и области.
Мы, например, выявили такую забавную закономерность, что относительная свобода средств массовой информации связана не с политическими взглядами власти, а со степенью ее компетентности. Компетентный начальник не боится прессы, он может быть при этом коммунистом, либералом, демократом, кем угодно. Степень зажатости прессы зависит не от его политических взглядов, а от степени, насколько он уверен в своих решениях, насколько он готов эти решения отстаивать и как он относится к критике принятых им решений и действий.
- Когда создавался Фонд защиты гласности, у вас лично было ощущение, что это будет востребовано, скажем, пять, семь, десять лет, а потом он выполнит свою миссию и все будет хорошо, или сразу подозревали, что это всерьез и надолго, что в России гласность или свободу слова можно будет защищать и нужно будет защищать еще многие-многие годы?
- Так далеко вперед мы не заглядывали, но спор на эту тему был очень занятный и произошел он ровно в октябре 1991 года. Когда я приехал принимать дела у Егора, он уже расположился в своем рабочем кабинете в "Останкино", и Егор, передавая мне дела, сказал: "Слушай, а нужен нам еще этот фонд? Ведь, смотри, мы, в общем-то, победили, и от кого ты теперь будешь гласность". На что я ему сказал: "Егор, я не хотел бы тебя огорчать, но тебя назначили директором "Останкино" и через два месяца мне придется защищать гласность, в том числе и от тебя". Когда нам исполнялось десять лет, Егор Владимирович об этом вспомнил и даже об этом написал. Оказалось, что прав я.
