Александр Генис: Сегодня в эфире восьмой выпуск нашей юбилейной рубрики, которой мы отмечаем 20-летие новой России. Чтобы лучше понять накопленный за эти годы опыт, мы с Соломоном Волковым подготовили рассчитанный на весь юбилейный год цикл передач. Надеясь выделить главные знаковые феномены Новой России, мы придумали правила, на которые указывает называние этих программ: ''Вехи Новой России. 2+2''. Это значит, что для каждой передачи мы выбрали двух героев, олицетворяющих самые характерные перемены в жизни Новой России, - и двух музыкантов, которые помогут нам озвучить историю этих судьбоносных двадцати лет.
20 лет назад, после августовского путча, когда стало очевидным, что не только прежний режим, но и перестройка кончились, остро встала необходимость художественного описания новой и старой действительности. Отчасти еще и потому, что власть перестает быть опасной, когда она становится объектом эстетических манипуляций, когда наступает пора музеализации тоталитарного режима.
Вагрич Бахчанян понял это первым задолго до переворота: он работал в русле того течения, которое только годы спустя получило название соц-арта.
Бахчанян поставил перед собой задачу художественного оформления режима на адекватном ему языке. Орудием Вагрича стал минимализм. Бахчанян искал тот минимальный сдвиг, который отделял норму от безумия, банальность от нелепости, штамп от кощунства.
Иногда этот жест можно было измерить - в том числе и миллиметрами. Стоило чуть сдвинуть на лоб знаменитую кепку, как вождь превращался в урку. В одной пьесе Бахчанян вывел на изображающую Красную площадь сцену толпу, застывшую в тревожном молчании. После долгого ожидания из Мавзолея выходит актер в белом халате. Устало стягивая резиновые перчатки, он тихо, но радостно произносит:
- Будет жить!
Если в этом случае Вагрич обошелся двумя словами, то в другом хватило одного. Он предложил переименовать город Владимир во Владимир Ильич. Более сложным проектом стала предпринятая им буквализация метафоры “Ленин - это Сталин сегодня”. Накладывая портреты, Вагрич добился преображения одного вождя в другого.
Сегодня говорят, что соц-арт устарел. Возможно, хотя я в этом уже не так уверен, как, скажем, десять лет назад. В любом случае, от Бахчаняна – главное не результаты, а процесс или рецепт. То-то его шутки так современны.
Ну чем плох – ввиду всей недавней вакханалии, устроенной вокруг гэй-парада в Москве - придуманное Вагричем название русской гомосексуальной газеты - “Гей славяне”?
Принципиально другую стратегию предложили ''Митьки'', создавшие самую оригинальную художественную группу этого 20-летия. Митьки, впрочем, это не художественная практика, а мировоззрение, образ жизни, тайная философия, тихая притча, и, честно говоря, анекдот, воплощенный, среди прочего, и в изобразительное искусство.
Главное, что нам следует понять, что митьковская живопись - отнюдь не наивное искусство. Напрасно мы будем искать у них инфантильную непосредственность. Примитивность их рисунка – результат преодоления сложности. "Митек" - не простак, а клоун, который тайком ходит по канату. Манера "Митьков" - па-де-де с "Солнцедаром". Для чего, заметим, требуется уметь танцевать. Творчество "Митьков" - эстетизация неудачи, художественное воплощение ошибки. Их философия - сокровенная медитация над поражением. "Митьки" - национальный ответ прогрессу: не русый богатырь, а охламон в ватнике. Он непобедим, потому что его уже победили.
Хвастаясь приобретением американским соседям, я перевел им название картины: "Коровушка заблудилась". За чем последовал практический вопрос: "Ну а где же вымя?" Только тогда я заметил, что купил животное без половых признаков. Сперва я хотел потребовать, чтобы автор выслал вымя отдельно – по факсу.
- ''Откуда у Митька факс?'', - пригорюнился Шинкарев.
- ''А у Флоренского есть'', - настаивал я.
- ''Он – валютный Митек'', - ответил Шинкарев, и я примирился с ситуацией.
Постепенно, однако, мне стала нравиться бесполая корова. Ценитель Востока Шинкарев в нагрузку к картине приложил анекдот Чжуан-цзы. В нем рассказывается о непревзойденном знатоке лошадей, который не отличал жеребца от кобылы, ибо судил о сути, а не видимости. Корова без вымени, как душа без тела, - воплощенная эманация страха и трепета. Вырвав животное из природного контекста, художник нарисовал не корову, а то экзистенциальное состояние "заброшенности в мир", которое нас с ней объединяет. Впрочем, Шинкарев, как настоящий "Митек", наверное, просто забыл нарисовать вымя. И именно его ошибка придала картине завершенность.
Теперь, Соломон, представьте музыкальную пару, которая поможет нам озвучить этот период в истории Новой России.
Соломон Волков: Саша, я хочу открыть нашим слушателям маленький секрет. Разумеется, мы согласовываем кандидатуры и тех двух фигур, с которых вы начинаете, и тех двух музыкантов, о которых мы продолжаем разговор. Так и в данном случае. Но теперь я хочу спросить вас: почему вы мне предложили в качестве музыкального аналога ''Митькам'' Петра Мамонова?
Александр Генис: Потому что Мамонов не то, что это был ''Митек'', это прото-''Митек''. Мамонов это человек, который воплотил в себе всю русскую эксцентрику, не только музыкальной, но и театральной, и просто жизни. Я бы сказал, что это русский юродивый, который замечательно изображает чисто национальную стихию. Я познакомился с Мамоновым очень давно, в середине 80-х годов, когда впервые русский рок привезли в Нью-Йорк и Мамонов выступал в Линкольн Центре, ни больше, ни меньше, его привез туда знаменитый Брайан Ино, вы помните эту историю? То, что я увидел на сцене было ни на что не похоже, это была такая пляска Святого Витта. Я пробрался за кулисы, подошел к Мамонову, он сидел в кресле абсолютно мокрый, страшный, у него были босые ноги, потому что он снял промокшие кеды, в которых он плясал свой танец, и я его спросил: ''Что это было?''. И Мамонов, который все еще не мог отдышаться после выступления, прохрипел: ''Русская народная галлюцинация!'' Вот вам ответ на то, почему он похож на ''Митков''.
Соломон Волков: Мамонов - замечательный музыкант, возглавлявший в свое время группу ''Звуки му'', которую он создал в 1981 году. Кстати, ему тогда было 30 лет, это довольно поздний возраст для создания рок группы. У Мамонова уже был богатый жизненный опыт к этому времени - он работал и грузчиком, и банщиком, и лифтером. Он, кстати, замечательно переводит стихи с английского и норвежского, он знает эти два языка в совершенстве. А с 1995 года, как всем поклонникам Мамонова известно, он живет в деревне Ефаново Верейского района Московской области. Это очень необычный жизненный ход.
Но при определенном сходстве Мамонова с ''Митьками'' (в частности, я могу указать на прокламировавшуюся одно время и ''Митьками'', и ''Мамоновым'' склонность к алкоголю) у них много различий.
Но сначала я хотел бы показать опус Мамонова и группы ''Звуки му'' под названием ''Бутылка водки'', в которой сходились ранний Мамонов и ранние ''Митьки''.
(Звучит песня Петра Мамонова ''Бутылка водки'')
Соломон Волков: Да и Мамонов отказался публично от употребления алкоголя, он ведь стал глубоко верующим христианином, он и от употребления наркотиков отказался публичным образом. В этом они схожи с ''Митьками''. Но есть определенная разница. ''Митьки'' это очень добродушные персонажи, это те люди, которых, как вы правильно сказали, все уже заранее победили, поэтому они никуда не стремятся, ничего не хотят достигнуть, поэтому они живут в качестве таких роскошных растений в ватниках. Мамонов это нечто другое. Если его и сравнивать с каким-то растением, то это репейник, это нечто колючее, саркастическое, часто циничное, иногда зловещее. И персонажи, которых он играет, скажем, в кино - вот фильм Лунгина ''Такси-блюз'' 1990 года, получивший в Каннах приз, это очень острый, гротескный, злой фильм, и я плохо себе представлю кого бы то ни было из ''Митьков'' в подобной роли.
Александр Генис: Конечно, нет, но есть и то, что объединяет их всех. Мамонов - человек, который играет беккетовского персонажа, это балет абсурда, если угодно, он такой Франкенштейн русского рока, потому что он движется совершенно уникальным образом, это словарь косноязычия, пластический язык, который позволяет ему изобразить целый парад уродов на сцене. Конечно, это репейник, мне очень понравилось ваше сравнение. Но при этом есть у него и одна черта, которая роднит его не только с ''Митьками'', а со всей русской классикой, к которой русский рок чрезвычайно чутко относится. А именно - любовь к маленькому человеку. Давайте вспомним тот концерт в Нью-Йорке, где Мамонов выступал. Мы с вами вместе сидели в первом ряду и с наслаждением смотрели за тем, что вытворял на сцене Мамонов.
Соломон Волков: Незабываемое зрелище!
Александр Генис: По-моему, это забыть нельзя, и я счастлив, что мне удалось видеть живого Мамонова. Но там был речитатив, монолог, который мне очень понравился, по-моему, это очень хорошие стихи, кроме всего прочего. Этот музыкальный номер резюмирует все, о чем мы говорили. По-моему, это чуткое и нежное признание в любви маленькому человеку, который стал лишним человеком. А как говорил Бахчанян, ''лишний человек - это звучит гордо''. Итак, Петр Мамонов ''Северо-западный слон''.
(Звучит песня Петра Мамонова ''Северо-западный слон'').
Соломон Волков: Чтобы найти музыкальную параллель для Вагрича Бахчаняна, мы обратились к вдове Бахчаняна Ирине, спросили ее, чья музыка нравилась Вагричу, и получили от нее очень неожиданный ответ. Она сказала, что Вагричу нравилась музыка Гарика Сукачева.
Александр Генис: А почему вас удивляет это?
Соломон Волков: Я очень люблю Гарика Сукачева, это один и моих любимых современных рок музыкантов. Но для меня это было удивительным, я не вижу здесь прямого стыка, прямой параллели, потому что Гарик Сукачев это человек, который продолжает одну из линий творчества Высоцкого в наши дни, причем делает это очень профессионально, с большим напором, все это очень заполненно, это не халтура никогда, это всегда на высоком уровне. Но Высоцкий, скажем, и Вагрич Бахчанян - для меня это была бы неожиданная параллель. А для вас, Саша?
Александр Генис: Я не знаю. У Вагрича были самые неожиданные вкусы. Например, ему очень нравился Бах, не зря его и называли ''БАХом''. Поэтому трудно сказать, что какая-то современная музыка ему специально нравилась. Но я понимаю, что ему нравилось у Сукачева - фольклорный мотив, ёрническая интонация, все это присуще, отчасти, и творчеству Бахчаняна.
(Звучит песня Гарика Сукачева ''Дорожная'')
А вообще для Сукачева характерна сценическая маска такого пролетария-хулигана.
Александр Генис: И это характерно для Вагрича, который после 5 класса школы ушел на завод, был близок к пролетарским массам, всегда их хорошо понимал. Ведь он не с нашей интеллигентской грядки, его первые абсурдистские опусы были созданы на заводе ''Поршень'', где он заставлял рабочих бегать с дырявой банкой с краской, чтобы попробовать поэкспериментировать и сделать то же самое, что делал Поллак в Америке. То есть первый опыт дриппинга была сделан на заводе ''Поршень'' Вагричем Бахчаняном.
Соломон Волков: Возвращаясь к Сукачеву, могу сказать, что это очень сложный образ пролетария-хулигана, и довольно редкий, потому что рок лидеры выступают часто от лица романтиков, людей с протестной идеологией, ярких, неприкаянных личностей, лишних людей, но вот такого изобразить пролетария, который сидит на своем месте, доволен своей жизнью и наблюдает за ней со стороны с некоторым изумлением, это очень сложная задача.
Александр Генис: Но эта маска была свойственна и Высоцкому тоже, вы правы.
Соломон Волков: Сукачев настойчиво эту очень трудную линию продолжает и типичным в этом смысле для него является его опус ''Сантехник'', тоже созданный в ''Бригаде С''
(Звучит песня Гарика Сукачева ''Сантехник'')
Александр Генис: А теперь, Соломон, как обычно в нашей рубрике, поговорим о том, что происходит нашими героями, если на них посмотреть с Запада.
Соломон Волков: Мне кажется, что из них из всех Вагрич наибольшим образом, поскольку он здесь жил, вписался в некий нью-йоркский пейзаж. Ведь Нью-Йорк это такой странный ''плавильный котел'', в котором ничего не плавится.
Александр Генис: Поэтому теперь, скорее, говорят ''мозаика'', чем ''котел''.
Соломон Волков: И он весь состоит из таких, с одной стороны, нестыкующихся, а, с другой стороны, в чем-то соприкасающихся и этнических общин. Вагрич стал одной из ярчайших фигур...
Александр Генис: Я бы сказал - легендой.
Соломон Волков: … в русской этнической общине Нью-Йорка, и в таком качестве - частью нью-йоркской культурной жизни последних десятилетий.
Александр Генис: Скажите, Соломон, а вас не удивляет, что такое яркое национальное явление как ''Митьки'' или как Мамонов, не сумели найти себе аудитории за границей? Я помню, когда ''Митьки'' приезжали в Америку, они выставили свои картины, выяснилось, что никто их не купил. В результате, мы все собрались у Раи Вайль и каждый купил по картине, чтобы они хоть что-то увезли с собой. Почему не происходит то очевидное для любого любителя искусства, что должно было произойти: вызвать интерес к национальным корням? Всегда же интересно что-то национальное на Западе.
Соломон Волков: Вообще-то говоря, американцы больше всего заинтересованы в собственных корнях, и поэтому то, что называется Американа, то есть исследование корней каких-то, презентация культурных артефактов, связанных с этими корнями, здесь всегда пользуется не просто успехом, но и коммерческим успехом, что особенно важно. И в этом смысле американцы не очень уж любопытствуют относительно национальных корней других народов, особенно, если они не могут найти каких-то прямых параллелей.
Александр Генис: То есть наши герои слишком далеки от Америки?
Соломон Волков: Слишком экзотичны. А с другой стороны, в России традиционно культура никогда государством не поддерживалась, как экспортный товар. Поскольку я изучаю историю культуры прошлого времени, то могу сказать, что так дело обстояло всегда - нужны первоначальные вложения, чтобы попытаться раскрутить то или иное культурное явление в иноземной стране. Россия никогда этого не делала и, в итоге, многие из ее культурных товаров оказывались настолько сильными, настолько ударными или же попадали в нужное время в нужное место, что они прокладывали сами себе путь.
Александр Генис: Как Шаляпин.
Соломон Волков: Или Достоевский, Толстой, Чехов - известная троица, или Стравинский. Этого не произошло ни с одним из наших героев.
Александр Генис: Что с ними произошло за эти 20 лет, какую эволюцию они претерпели?
Соломон Волков: Мамонов, как и ''Митьки''', как вы уже сказали, проделали эволюцию из пьющего состояния, весьма пьющего, в категорически непьющее. Мамонов при этом стал православным человеком и в этом качестве сейчас и выступает. И в этом качестве стал знаковым явлением в кинофильме ''Остров'' того же Павла Лунгина, который его сначала снял в ''Такси-блюз''. ''Остров'' появился в 2006 году, а в 2009 году Лунгин снял Мамонова в роли Ивана Грозного. Это уже такой финальный акт русского юродивого — Мамонов, как царь юродивый и, одновременно, как воплощение всех гротескных сторон русского характера. Это потрясающая, гениальная роль.
Александр Генис: А каким музыкальным фрагментом мы завершим?
Соломон Волков: Я хотел бы показать песню группы ''Звуки му'' с ее руководителем Петром Мамоновым ''Бумажные цветы''. В этой очень злой, грустной и циничной песне, мне кажется, зафиксировано то отношение к прошлому 20-летию, которое типично для некоторой части российского общества, и это замечательно артикулировано Петром Мамоновым.
(Звучит песня Петра Мамонова ''Бумажные цветы'')
