Дмитрий Волчек: Сергей Стратановский удостоен крупной итальянской награды в области поэзии – премии имени Кардуччи. В год России в Италии жюри присудило эту награду, учрежденную сенатом республики поэту из Санкт-Петербурга. О поэзии Сергея Стратановского говорит Борис Парамонов.
Борис Парамонов: Поэзия Сергея Стратановского на редкость целостна, всегда равна самой себе. Годы идут, и русская жизнь меняется – причем за последние двадцать лет она изменилась как никогда раньше, - но Россия в стихах Стратановского всё такая же. Хочется вспомнить классика: ''А ты ты всё та же - лес да поле…'' Но негоже цитировать стороннего автора, тем более, что Стратановский и сам сейчас, можно сказать, классик. Но атрибуты русские у Стратановского не те, что у Блока. Его Россия прошла через коммунистическую революцию, из деревянной стала железной, и сейчас это державное железо ржавеет и гниет. Гнилое железо – новое русское словосочетание, как нельзя более уместное у Стратановского. Но не следует торопиться и подверстывать нашего поэта к реалиям и раритетам советской эпохи. Стратановский умеет в России увидеть некий безвременный сюжет, спроецировать ее хоть на мировую историю, хоть на библейские сказания, хоть на мифические архетипы.
Ранний Стратановский, видя вокруг себя еще не совсем пожухшую петербургскую классику и восприняв уроки отца – филолога-классика, населил петербургские коммуналки призраками кентавров. ''Человеко-лошади на моей жилплощади…'' Заморыши ленинградских дворов были у него детьми Пении черствой. И какой-то бледный Эрос случался в этих подворотнях. Впрочем, типичнее было другое: ''Мы скудно жили, мы служили /И боль напитками глушили, /И Эрос нас не посещал''. Посещала – даже курортные места – Холера, опять же явленная у Стратановского в обличье мифической богини мщения, Немезиды. ''Она Эриния, она богиня мести и крови пролитой сестра''. Мифические персонажи расколдованы, я бы сказал секуляризованы у Стратановского, и даже отечественный Суворов, представленный скульптором-классицистом в обличье древнего героя, глядит не Ахиллом, а пациентом доктора Фрейда. И постоянно, от стиха к стиху царский, императорский Петербург преображается в заводскую окраину, и заводы его чугунолитейные становятся чугуно-летейскими. Герой раннего Стратановского – ''Мочащийся пролетарий'' - так называется одно из его стихотворений. А если вспомнить модное слово хронотоп, то таким у Стратановского предстает Овощебаза – Овощебаба. Вот и вся его петербургская классика – не державная Нева, а окраинный Обводный канал.
Храбрый Егорий, не трожь
Этих славных Горынычей –
змей - он хозяйственный муж
Он слуга биосферы.
Будь ласкова с ним, Гориславна
Эта идиллия длилась недолго. В последних его книгах – ''Графитти'' и ''Смоковница'', соответственно 2010 и 2011 года, всё те же известные из прежних лет кошмарные декорации. Декорации те же, советские, но еще более обветшавшие.
Вот адреса его граффити – на разрушенной стене, на пятиэтажках, на площади Победы. Вот из последнего:
''Военно-историческая конференция''
А далее доклад
про архетип отца:
Что он способствовал Победе,
Когда боролся с адом ад,
И с этим именем на фронте гибли люди.
Так было у Москвы
и там, где Сталинград…
Так было, и народ
не за свободу речи,
За Русь увечную и общего отца
Тогда сражался…
Русская Победа – это и есть увечье. Ничего победительного нет в русской психее. Русский народ, как сказал бы другой поэт, не научился отличать победы от пораженья. Никакая война, никакие освобождения не меняют лик земли. Русская история идет по кругу – давно известная и многими излюбленная метафора. И вот как звучит она у Стратановского:
Лагерная дорога
Кольцевая, и ходит по ней
Трёхвагонный состав
с паровозом усталым и старым,
С машинистом – тоже из заключенных.
Так что если и спрячешься
За мешками какими-то,
в темном углу вагонном
И поедешь,
то, круг отмотав, вновь окажешься
В том же самом лагпункте
И раздается голос из толпы:
-Так всё равно ж умрем…
к чему тогда, скажите,
Нам чистая вода
и каждому – жильё
Отдельное? Не лучше ль общежитий
Вечерний пьяный гул?
Да и в бараках лучше…
Привычней как-то…
За кошмарной и уже в какую-то метафизику возведенной бытовухой Стратановский не забывает о высоком масштабе русской беды. В парной к ''Граффити'' книге ''Смоковница'' дан этот масштаб – на этот раз библейский. Библейский праобраз нынешних стихов Сергея Стратановского – это Книга Иова. Тема его стихов, его образ России – богооставленность. Предстояние Богу чревато смертельной опасностью, страшно быть пред глазами Бога живого. Бог – это трансгрессия, как говорит Батай. Он выше морали, Он вне морали. Или, как сказал другой философ, которого Стратановский цитирует в страхе и трепете: Бог Авраама, Исаака и Иакова – это не Бог философов.
У поэта есть, так сказать, средство против Бога (или лучше сказать – от Бога?). Архетипический образ поэта – не Иов, а Орфей – Орфеич, как пишет Стратановский, не забывая о сыновной скромности и русских суффиксах. Но и Орфею не дано вызволить Эвридику из Аида, из ада.
Вызволить Эвридику
Из подвала гриппозного,
где крысы скребутся, где стены
Замерзают зимой…
Вызволить Эвридику,
увезти на трамвае домой.
В дом свой, дом живой,
на захламленный солнцем этаж,
И сказать: ''Я - твой муж,
я – твой друг, я – Орфеич…
И забудь эту сволочь,
что тебя унижала, терзала…''
И она улыбнется и вся встрепенется, но вдруг,
Помрачнев обернется, захочет обратно, в подвал –
В преисподнюю крысь…
Вот это и есть тот крысиный подвал, в котором прижилась, с которым сжилась Россия Стратановского. Но он ведь в России не один - есть и другие русские, новые русские. Им посвящено убийственное по иронии стихотворение ''Русский бизнесмен на Патмосе'':
Вот он – Патмос: море, скалистый мыс,
за отелем лежит многотелый пляж
И в кафе у причала утренний ветер свеж…
Не сбылись те пророчества, не сбылись.
А в России сегодня у власти Тень,
И всё время дрожишь, что отнимут бизнес.
Здесь же – пляжная нега, живая лень…
Неужели лучшее в мире – праздность?
Мы не верим ни в Бога, ни в Страшный Суд,
Нам приятны купанья и свежий воздух,
На фига нам Россия… Остаться бы тут,
Обретя от заботы и дела отдых.
Стратановский даже рифму подпустил для утешения отдыхающего. Ирония же в том, что остров Патмос – то самое место, где евангелист Иоанн написал свое Откровение – Апокалипсис, весть о конце мира и о последнем Божьем Суде. Но пока можно нежиться на пляже. Пока не набежит очередная холера.
