16 стран Содружества наций – Великобритания и ее бывшие колонии и доминионы, для которых британский монарх остается главой государства, – договорились об изменении порядка престолонаследия. Договоренность достигнута на проходящем в Австралии саммите Содружества. Реформа предоставит право старшей дочери монарха наследовать престол, даже если у нее есть братья.
По словам премьер-министра Великобритании Дэвида Кэмерона, речь идет об отмене дискриминационных правил, не соответствующих нормам современного общества. О сути реформы говорит обозреватель РС, специалист по Британии Кирилл Кобрин.
– Попытки изменить действующие законы о престолонаследии в Великобритании предпринимались не раз за последние 30 лет. С чем это связано?
– Есть несколько вещей, которые всплывают в сознании, когда мы говорим об этой проблеме. Ведь речь идет не только, заметьте, о том, что теперь девочки или наследницы престола могут в порядке возраста этот самый престол наследовать, но и о том, что снимается запрет на брак с католиком. Эти две вещи, казалось бы, между собой имеют мало общего, но на самом деле суть у них одна и та же. Суть заключается в общем изменении контекста и британской, и западной жизни. Речь идет и об эмансипации (как раньше говорили, сейчас это слово почти не употребляется в контексте Запада) женщин, о борьбе женщин за их права, и – это уже чисто британская история – об эмансипации католиков, которые были поражены в правах вплоть до середины XIX века в общем и целом. И вот, кажется, последний бастион рухнул с отменой запрета на брак монарха с католиком. С одной стороны, можно сказать, что это чуть ли не финальная точка феминистической революции на Западе в том виде феминизма, который мы знаем, который родился еще из суфражистского движения конца XIX века, когда женщины просто боролись за равные права с мужчинами. Может быть, возможность наследовать престол в порядке возрастной очереди – это было чуть ли не последнее из тех прав, которые у женщин, по крайней мере, подданных Британской монархии не было.
Что касается эмансипации католиков, – это тоже явно завершающая, последняя точка в борьбе католиков за равноправие. Неравноправие католиков началось, как известно, с государственной реформацией, которую в первой трети XVI века провел английский король Генрих VIII, которая уничтожила Католическую церковь, как официальную церковь английской монархии. Потом последовали преследования католиков, в которых видели либо шпионов, либо агентов влияния – например, католической Испании (а Испания была главным врагом Англии в конце XVI века) или Франции и т. д. Вот когда этот политический накал начал исчезать, католики стали получать обратно свои права, но все-таки этот подсознательный страх перед папистами, как их называют в Британии, он сохранялся, может быть, действительно на подсознательном уровне. Сейчас эта завеса пала.
Что касается борьбы женщин за свои права, то это чуть ли не единственная в истории человечества кампания, которая счастливо завершилась победой.
– Но все-таки эти 30 лет, когда предпринимались попытки изменить эти законы, насколько я понимаю, законы не менялись, потому что этому противодействовало правительство Великобритании. Им двигал этот подсознательный страх, о котором вы говорили?
– Конечно, речь идет сразу о нескольких вещах. Изменение порядка престолонаследия – это вопрос не только общечеловеческий или даже общеполитический, но и вопрос конкретно политический. Ведь сколь бы малым ни было влияние британской королевской семьи и самой структуры монархии на британскую жизнь, которая воспринимается чаще всего как декоративное или полудекоративное украшение, – тем не менее, это все-таки политика, и политика конкретная. Сейчас это решение, как говорят в России, принято под принца Уильяма сразу после его свадьбы с Кейт Миддлтон. Сейчас они герцог и герцогиня Кембриджские. Понятно, что так как они недавно поженились, можно ждать того, что у них появятся наследники. И вот именно это решение родилось в заботе об этой паре и их наследниках. Это очень важное решение, рассчитанное, прежде всего, на будущее. Оно никак не меняет нынешней ситуации. Оно никак не меняет ситуации с принцем Чарльзом, как единственным наследником нынешней королевы Елизаветы. Это никак не меняет ситуации с принцем Уильямом как с наследником, следующим после принца Чарльза. Речь идет о том, что с какого-то периода мы начнем играть по новым правилам. И британская монархия модернизируется, скажем так, окончательно и бесповоротно.
– Это решение принималось на встрече лидеров 16 стран Британского содружества. Означает ли это, что все лидеры должны были поддержать его, чтобы оно было принято?
– Судя по всему – да. Я думаю, что там даже и не было никаких особых противоречий. Конечно, в Содружество входят разные страны, находящиеся и географически, и культурно-исторически на разнообразных стадиях. Но если можно говорить о чем-то, что описывается английским словом "британскость", если представить себе, что британская монархия как институция является воплощением этой "британскости", даже если мы говорим о Канаде, Австралии и т. д., то может быть, квинтэссенцией "британскости" является все-таки следование здравому смыслу. Довольно странно: с одной стороны англичане, британцы считаются эксцентриками, могут выкинуть все, что угодно – но эксцентриком ты можешь быть, только если ты находишься в обществе, которое полагается на здравый смысл. Вот здравый смысл, видимо, до какого-то момента не давал изменить эти законы о престолонаследии. Здравый смысл говорил о том, что все-таки рановато еще считать, что страх перед католиками изгнан из национального подсознания и т. д. А сейчас он говорит, что это именно так. В этом смысле в решении Британского содружества сочетается и здравый смысл, о котором я говорю, и определенным образом стратегическое мышление.
Иными словами, если это решение считать месседжем, смысл его таков: британская монархия как институция, объединяющая несколько государств, несколько наций в политическом смысле этого слова, – это не историческая декорация, это не кунштюк, это не услада консерваторов. Это современная, очень быстро развивающаяся структура, которая должна не только идти в ногу со временем, но иногда и немножко впереди.
По словам премьер-министра Великобритании Дэвида Кэмерона, речь идет об отмене дискриминационных правил, не соответствующих нормам современного общества. О сути реформы говорит обозреватель РС, специалист по Британии Кирилл Кобрин.
– Попытки изменить действующие законы о престолонаследии в Великобритании предпринимались не раз за последние 30 лет. С чем это связано?
– Есть несколько вещей, которые всплывают в сознании, когда мы говорим об этой проблеме. Ведь речь идет не только, заметьте, о том, что теперь девочки или наследницы престола могут в порядке возраста этот самый престол наследовать, но и о том, что снимается запрет на брак с католиком. Эти две вещи, казалось бы, между собой имеют мало общего, но на самом деле суть у них одна и та же. Суть заключается в общем изменении контекста и британской, и западной жизни. Речь идет и об эмансипации (как раньше говорили, сейчас это слово почти не употребляется в контексте Запада) женщин, о борьбе женщин за их права, и – это уже чисто британская история – об эмансипации католиков, которые были поражены в правах вплоть до середины XIX века в общем и целом. И вот, кажется, последний бастион рухнул с отменой запрета на брак монарха с католиком. С одной стороны, можно сказать, что это чуть ли не финальная точка феминистической революции на Западе в том виде феминизма, который мы знаем, который родился еще из суфражистского движения конца XIX века, когда женщины просто боролись за равные права с мужчинами. Может быть, возможность наследовать престол в порядке возрастной очереди – это было чуть ли не последнее из тех прав, которые у женщин, по крайней мере, подданных Британской монархии не было.
Что касается эмансипации католиков, – это тоже явно завершающая, последняя точка в борьбе католиков за равноправие. Неравноправие католиков началось, как известно, с государственной реформацией, которую в первой трети XVI века провел английский король Генрих VIII, которая уничтожила Католическую церковь, как официальную церковь английской монархии. Потом последовали преследования католиков, в которых видели либо шпионов, либо агентов влияния – например, католической Испании (а Испания была главным врагом Англии в конце XVI века) или Франции и т. д. Вот когда этот политический накал начал исчезать, католики стали получать обратно свои права, но все-таки этот подсознательный страх перед папистами, как их называют в Британии, он сохранялся, может быть, действительно на подсознательном уровне. Сейчас эта завеса пала.
Что касается борьбы женщин за свои права, то это чуть ли не единственная в истории человечества кампания, которая счастливо завершилась победой.
– Но все-таки эти 30 лет, когда предпринимались попытки изменить эти законы, насколько я понимаю, законы не менялись, потому что этому противодействовало правительство Великобритании. Им двигал этот подсознательный страх, о котором вы говорили?
– Конечно, речь идет сразу о нескольких вещах. Изменение порядка престолонаследия – это вопрос не только общечеловеческий или даже общеполитический, но и вопрос конкретно политический. Ведь сколь бы малым ни было влияние британской королевской семьи и самой структуры монархии на британскую жизнь, которая воспринимается чаще всего как декоративное или полудекоративное украшение, – тем не менее, это все-таки политика, и политика конкретная. Сейчас это решение, как говорят в России, принято под принца Уильяма сразу после его свадьбы с Кейт Миддлтон. Сейчас они герцог и герцогиня Кембриджские. Понятно, что так как они недавно поженились, можно ждать того, что у них появятся наследники. И вот именно это решение родилось в заботе об этой паре и их наследниках. Это очень важное решение, рассчитанное, прежде всего, на будущее. Оно никак не меняет нынешней ситуации. Оно никак не меняет ситуации с принцем Чарльзом, как единственным наследником нынешней королевы Елизаветы. Это никак не меняет ситуации с принцем Уильямом как с наследником, следующим после принца Чарльза. Речь идет о том, что с какого-то периода мы начнем играть по новым правилам. И британская монархия модернизируется, скажем так, окончательно и бесповоротно.
– Это решение принималось на встрече лидеров 16 стран Британского содружества. Означает ли это, что все лидеры должны были поддержать его, чтобы оно было принято?
– Судя по всему – да. Я думаю, что там даже и не было никаких особых противоречий. Конечно, в Содружество входят разные страны, находящиеся и географически, и культурно-исторически на разнообразных стадиях. Но если можно говорить о чем-то, что описывается английским словом "британскость", если представить себе, что британская монархия как институция является воплощением этой "британскости", даже если мы говорим о Канаде, Австралии и т. д., то может быть, квинтэссенцией "британскости" является все-таки следование здравому смыслу. Довольно странно: с одной стороны англичане, британцы считаются эксцентриками, могут выкинуть все, что угодно – но эксцентриком ты можешь быть, только если ты находишься в обществе, которое полагается на здравый смысл. Вот здравый смысл, видимо, до какого-то момента не давал изменить эти законы о престолонаследии. Здравый смысл говорил о том, что все-таки рановато еще считать, что страх перед католиками изгнан из национального подсознания и т. д. А сейчас он говорит, что это именно так. В этом смысле в решении Британского содружества сочетается и здравый смысл, о котором я говорю, и определенным образом стратегическое мышление.
Иными словами, если это решение считать месседжем, смысл его таков: британская монархия как институция, объединяющая несколько государств, несколько наций в политическом смысле этого слова, – это не историческая декорация, это не кунштюк, это не услада консерваторов. Это современная, очень быстро развивающаяся структура, которая должна не только идти в ногу со временем, но иногда и немножко впереди.
