Александр Генис: В США вышла книга, равно важная для Америки и России. Опус крупного историка Льюиса Гэддиса называется. ''Джордж Кеннан: жизнь американца'' . В ней рассказывается о выдающемся американском дипломате, бывшем послом США в Советском Союзе и объявленном Сталиным персоной нон грата.
Уникальность Кеннана в том, что он сперва делал историю, а потом писал о ней. Джордж Кеннан – автор знаменитой ''доктрины сдерживания'', ставшей основой американской внешней политики на всё время Холодной войны. В течение 40 лет эта доктрина определяла мировую политику и служила идейным основанием для таких важнейших международных инициатив, как План Маршалла и образование НАТО.
Журналисты прозвали Кеннана Кассандрой за то, что именно он поднял тревогу, реализовавшуюся в долгой и опасной Холодной войне. Но только она, - считал Кеннан, - способна удержать нас от новой мировой войны, в которой уже не будет победителей.
Сегодня очевидно, что Кеннан был не столько реалистом, сколько пророком. Призывая к твердости, но и осторожности, он считал залогом успеха падение Железного занавеса. ''Тоталитаризм – болезнь не национальная, а универсальная, - говорил он, - и лекарство от нее - здоровый инстинкт всякого общества, которое само себя вылечит'''. Роль Америки в этом мучительном процессе - быть примером. В конечном счете, правда приведет к победе. Однако и после нее миру придется считаться с последствиями Холодной войны. "Многие характерные черты советской системы, - писал трезвый историк еще полвека назад, - переживут советскую власть, хотя бы уже потому, что все другое, что можно было бы ей противопоставить, оказалось уничтоженным".
О долгожданной биографии Кеннана сегодня говорит вся серьезная пресса Америке. Сегодня к этому разговору ''Американский час'' подключит Бориса Парамонова.
Борис Парамонов: Прежде всего, нужно сказать, что книга ждала своего выхода почти тридцать лет: автор начал ее еще в 1982 году, но не хотел ее выпускать, пока жив ее герой. А Джордж Кеннан прожил Мафусаилов век – умер в 2005 году в возрасте сто одного года.
Борис Парамонов: Отнюдь нет. Никаких Моника-гэйтов в случае Кеннана не было, никаких скандалов, хотя он, как пишет об этом не сам Гэддис, а многочисленные рецензенты его книги, как раз отличался женолюбием. Скандалов же, повторяю, не было. Вообще не было в его время этой атмосферы возведения интимной жизни политиков в политическую проблему, не было такого засилья желтой прессы, пресловутых таблоидов, да и телевидение – главный поставщик всяких сплетен – только еще становилось на ноги. Вот один факт, о котором не рассказывает Гэддис, но приводит в статье о его книге в журнале ''Нью-Йоркер'' Луис Менанд. Мать Кеннана умерла, когда ему было два месяца, потому что врач не решился прооперировать ей аппендицит без разрешения мужа, а муж уехал на дальнюю рыбалку. Сотовых телефонов тогда, как известно, не было.
Александр Генис: Не было и нынешней самостоятельности женщин. Дикая история для современного сознания.
Борис Парамонов: Несомненно. Тем более, что отец Кеннана был не каким-нибудь серым ''реднеком'', он был налоговый адвокат в городе Милуоки.
Александр Генис: Раз уж зашла речь о семье, надо упомянуть другого Джорджа Кеннана. Путешественник по Сибири во времена Толстого и Чехова, он написал известную книгу о царской каторге и ссылке.
Борис Парамонов: Он был его дедом. Можно думать, что отсюда и пошел интерес Кеннана к России. Окончив Принстонский университет, он устроился на работу в Госдепартамент – американское министерство иностранных дел, а там в 1928 году была принята программа усовершенствования работников департамента по европейским делам, в Европе же она и проводилась. Кеннан поехал в Германию, где основательно изучил русский язык и занимался также русской историей. Потом его назначили в американское посольство в Латвии, в Ригу, в непосредственной близости от Советского Союза, а когда в 1933 году были восстановлены дипломатические отношения между США и СССР, Кеннан, естественно, двинулся в Москву. Он был советником первого американского посла в Москве Уильяма Буллита, а у следующего посла Джозефа Дэвиса был даже личным переводчиком. Они вместе посещали заседания суда на московских процессах конца тридцатых годов, и если посол Дэвис счел за лучшее принять всё происходящее за чистую монету, то Кеннан окончательно убедился в зловещем характере советского режима.
А Дэвис написал книгу под названием ''Миссия в Москву'', где всячески нахваливал страну своего пребывания и одобрял этот зловещий фарс. Больше того, по этой книге во время войны в Голливуде сделали фильм, и уже в наше время, совсем недавно, его снова показали по телевидению. Фильму предпослано предисловие самого Дэвиса, призывающего оказать всяческую поддержку американскому союзнику по антигитлеровской коалиции. Я попытался посмотреть этот фильм, но больше двадцати минут не выдержал.
Было еще несколько таких фильмов, во время войны сделанных. Я помню их шедшими на советских экранах сразу после войны, когда еще не началась Холодная война и сохранялась видимость союзнических отношений. Два таких фильма было, кроме ''Миссии в Москву'', - ''Песня о России'' с совершенно умопомрачительной картиной цветущего советского колхоза и ''Северная звезда'', сценарий которой сварганила известная ''коммюнизантка'' Лилиан Хелман. Невероятная клюква.
Александр Генис: Но вернемся к Джорджу Кеннану, а то мы от него отклонились.
Борис Парамонов: Но не от его темы. В том-то и дело, что Джордж Кеннан, в отличие от многих своих боссов, не питал иллюзий относительно намерений и всей природы американского союзника, то есть Советского Союза. Он действительно разобрался в происходящем, побывав в Москве еще до войны. Тут нужно указать еще на одну деталь. После Москвы Кеннана отправили в Берлин, и там его застала война. Нацисты интернировали сотрудников американского посольства в Бад-Наухейме. И вот после войны, будучи уже американским послом в Москве, Кеннан в одном выступлении сказал, что жизнь в Москве напоминает ему то, что он пережил в Бад-Наухейме. За это выступление Сталин его и объявил персоной нон грата. Он пробыл в должности посла всего четыре месяца – с мая по сентябрь 1952 года.
Александр Генис: Давайте сформулируем: в чем главная заслуга Кеннана, почему он так прочно вписался в историю американо-советских отношений?
Борис Парамонов: Во время войны Кеннана снова отправили в Москву в составе нового посольства во главе с Авереллом Гарриманом. Гарриман был крупным бизнесменом и вел дела с Советским Союзом еще до установления дипломатических отношений. Так и в дипломатию он стремился перенести приемы бизнес-переговоров. Он исходил из презумпции пользы: Москва, мол, должна понимать, что дружба с Соединенными Штатами ей никак не повредит, а помочь может. Тем более во время войны, когда до известной степени так и было. Но он совершенно не понимал идеологической природы советского режима и конечных его целей. Политика Москвы определялась соображениями идеологическими, а не прагматическими. А это понимал как раз Кеннан. В общем, он уже и при Гарримане начал играть роль чуть ли не первого лица в посольстве – не во внешних сношениях с советскими властями, конечно, а в порядке экспертизы для определения долгосрочных перспектив советско-американских отношений. Все важные сообщения и анализы, посылаемые из Москвы в Вашингтон, писались Кеннаном. Главная такая бумага была написана им в феврале 1946 года – именно о перспективе послевоенных отношений с Советским Союзом. Она вошла в историю дипломатии под названием ''длинная телеграмма'' - состояла из 30 тысяч слов, это больше 25 страниц машинописи.
Александр Генис: Сейчас эта реликвия бережно хранится в анналах американского МИДа. Это действительно "длинная телеграмма". Своей семиметровой депешей Джордж Кеннан ответил на вопрос Вашингтона о целях и внутренних мотивах советских вождей в их послевоенной политике. Кремлем, говорится в ней, руководит параноидальный страх перед свободным миром, в котором тоталитарный режим видит неустранимую угрозу своему существованию.
Борис Парамонов: Действительно, главная идея этого документа: Советский Союз не хочет оставаться не только союзником, но и партнером Запада, он будет после войны выступать соперником, даже врагом Америки. Советская внешняя политика будет руководствоваться общей идеологической догмой – о непримиримой враждебности капиталистического мира к стране социализма и о неизбежном конфликте между ними. Конечная цель внешней политики СССР – разрушение этого мира. Но – всячески подчеркивал Кеннан, и тут главное – на войну Советы не решатся. Во-первых, они очень ослабли во Второй мировой войне, а во-вторых, вообще не ставят себе ближних и срочных целей. Их догматическое убеждение – история, мол, всё равно работает на дело социализма, и Маркс об этом писал, так что рано или поздно они победят во всемирном масштабе. А раз так, то можно не торопиться. Но при этом, подчеркивал Кеннан, они будут пользоваться всякой возможностью навредить Западу и усилить свое влияние в том или ином конфликтном регионе. И вот тут им нужно со всей решительностью противостоять. Восточная Европа потеряна для Запада, убеждал Кеннан, это реальность, с которой нужно считаться – там уже стоят советские войска, но это не означает, что им нужно уступать в тех местах, где противостоять как раз можно. В скором времени этот сценарий реализовался относительно Турции и Греции, где обстановка была крайне нестабильной и Советский Союз настойчиво туда проникал. США и Англия пошли на прямое военное вмешательство в этот регион и отстояли его от падения в коммунизм. Ну и, наконец, самое главное событие тех лет - война в Корее.
Александр Генис: Еще больше Кеннан известен как автор знаменитой статьи в журнале ''Форин Аффэрс'', напечатанной под псевдонимом ''Икс'', в которой была сформулирована основа стратегии Запада в Холодной войне.
Борис Парамонов: Гэддис в книге о Кеннане пишет, что эта статья 1947 года была всего лишь пересказом той самой ''длинной телеграммы''. Я другой интересный сюжет хочу отметить в этой книге. Когда был принят План Маршалла – программа американской помощи по восстановлению стран Европы, пострадавших в войне - Кеннан, к тому времени работавший в штаб-квартире госдепартамента, настоял, чтобы эта помощь была предложена и Советскому Союзу и его восточно-европейским сателлитам. Сталин откажется от принятия этой помощи, говорил Кеннан, и тогда станет ясно, кто есть кто. В точности так и произошло. Конечно, тем самым советскому режиму был нанесен значительный репутационный урон.
Александр Генис: А что вы, Борис Михайлович, нового и неожиданного нашли в этой книге о Джордже Кеннане?
Борис Парамонов: Есть такие сюжеты, и как раз они, мне кажется, задержали выход книги Льюиса Гэддеса при жизни Кеннана. Он приводит массу приватных высказываний Кеннана, свидетельствующих о некоем парадоксе: этот едва ли не самый умелый защитник Америки в очень ответственное для нее время конфронтации с сильным соперником, Америку не очень любил, не жаловал. Он говорил, что американцы - поверхностные, приземленные и в то же время самоупоенные люди, и чем больше он на них смотрит, тем сильнее в этом убеждается. Вот дословно одно место из письма его к сестре Дженнет, 1935 года: ''Я не люблю демократию, я не люблю прессу, я не люблю так называемый народ. Я сделался не-американцем''. А в книге своей ''Американская дипломатия'' Кеннан сравнил демократию с доисторическим животным с телом величиной в дом и мозгом с горошинку. Такое животное долго ничего не замечает, у него можно отгрызть хвост, но когда оно увидит опасность, то отреагирует самым страшным образом – уничтожит не только врага, но и нанесет вред самой среде обитания. Нелестный образ, в сущности. В мировоззрении и складе личности Кеннана был заметный элемент старинного аристократизма – странный у человека, пристойного, но отнюдь не знатного происхождения.
У меня вокруг этого был однажды, так сказать, личный контакт с Кеннаном, личное с ним ''противостояние'' – в кавычках, конечно. Он в конце 80-х годов выпустил книгу, в которой, между прочим, сетовал на исчезновение сословия слуг. Я тогда написал радиопрограмму об этом и вспомнил по этому поводу итальянский фильм ''Девушка с пистолетом'' - в советском прокате ''Не промахнись, Ассунта!'', где в комическом ключе рассказывалась история сицилийской служанки, которой в Англии так и не удалось сделаться прислугой – к вящему ее успеху. Кеннану была присуща психология некоего старых времен патриарха. Он говорил, что любимая его страна – Австро-Венгерская Империя до Первой мировой войны.
Александр Генис: Его можно понять. Но Вы тогда, помнится, сравнивали Кеннана с Солженицыным - по линии культурного консерватизма.
Борис Парамонов: Вот спасибо, напомнили: Солженицын в своей нашумевшей Гарвардской речи 1978 года упомянул в негативном аспекте Кеннана, сказав, что он призывает к политике, отказавшейся от моральных критериев. Но так говорили о Кеннане не раз и в Америке, причем в правительственных кругах, а не только на страницах либеральных изданий. Далеко не всем понравилась его концепция в отношении советской политики. Он говорил, что в этих отношениях не следует руководствоваться какими-либо идеалистическими целями, что вообще политика, ставящая во главу угла идеалы, - плохая политика. Будьте реалистичными, всё время призывал Кеннан. Соизмеряйте силы, а не идеалы. А у Америки достаточно силы, чтобы при правильной политике не только сдержать Советский Союз, но и, в конце концов, одержать над ним верх. Советский Союз – это страна, у которой, в сущности, нет больших резервов для конфронтации с Западом. Об этих его мыслях очень много пишет в своей книге Льюис Гэддис. Предстает объёмный образ человека былых и, как кажется, лучших времен, одного из титанов Запада.
