Премия для эмигрантов: Барышников и Ко.
Александр Генис: Соломон, наш традиционный вопрос: о чем говорят на Бродвее?
Соломон Волков: На Бродвее, как всегда, говорят о Барышникове.
Александр Генис: Действительно, о Барышникове говорят часто, и мы о нем часто говорим, потому что есть, что сказать.
Соломон Волков: На сей раз его объявили лауреатом Премии Вильчека (Vilcek Prize), которая вручается одноименным фондом гражданам иностранного происхождения за вклад в развитие американской культуры и науки, и Барышников получит неплохое денежное вознаграждение в размере 100 тысяч долларов.
Александр Генис: Интересно, что эта премия — специально для эмигрантов. Сам Вильчек приехал, по-моему, из Словакии, сделал состояние в Америке, он ученый, и фонд специально существует для того, чтобы оценить эмигрантский вклад в американскую культуру и науку. То есть это довольно широкая премия.
Соломон Волков: Я с удовлетворением в этом списке увидел своего любимого американского кинорежиссера Майка Николса (Михаил Игоревич Пешковский — прим.ред.), который, как мы знаем, тоже российского происхождения.
Александр Генис: Есть там еще и поэт Чарльз Симик. Это любопытная фигура. Он - серб по национальности, приехал сюда мальчиком, но не таким уж маленьким, ему было лет 16, выучил английский язык и стал поэтом-лауреатом в 2007 году. То есть он, как и Бродский - иноязычный поэт, который стал поэтом-лауреатом. Кончено, Бродский писал стихи по-русски и по-английски (в основном - по русски), а Симик писал только по-английски.
Соломон Волков: Симик, кстати, большой поклонник Бродского, я с ним когда-то на эту тему разговаривал - он его обожает, считает образцом для себя.
Александр Генис: Он по поводу этой премии сказал любопытную вещь, что эмиграция кажется проклятием, но автору она дает в одночасье понять условия человеческого существования — то, на что в других ситуациях уходит вся жизнь. А эмиграция - ускоритель такой. Довольно любопытно. У Бродского есть на эту тему рассуждение, где он говорит о том, что писатель в изгнании (так называется и его эссе) это как иголка в стоге сена, и хорошо еще, если ищут. Но я хотел поговорить о другом. Речь идет о том, как эмигрант входит в американскую культуру и что он в нее приносит. Сейчас я перечитываю ''Былое и думы'' (это со мной происходит регулярно, потому что эта книга - Библия эмигранта), и вот я нашел такую фразу, хочу с вами поделиться этим открытием. Герцен пишет:
''Все эмиграции, отрезанные от живой среды, к которой принадлежали, (….) вживаются в фантастический замкнутый круг, состоящий из косных воспоминаний и несбыточных надежд''
Согласны вы с этим горьким определением?
Соломон Волков: Я думаю, что Герцен здесь попал в точку. А как вам кажется?
Александр Генис: А мне кажется, что все не так. Посмотрите, что приносит эмиграция в чужую культуру и что приносит в свою. Эмигранты и есть тот самый мост, по которому культуры приходят друг к другу в гости. Посмотрите, что сделала русская эмиграция для Америки. Возьмем Голливуд, например, который возник, собственно говоря, из российских эмигрантов. Посмотрите, что сделала русская музыка для Америки, не так ли?
Соломон Волков: Да, Стравинский оказал такое влияние на американских композиторов. Практически нет современного американского композитора, который бы, так или иначе, не соотносил себя со Стравинским и что-то не использовал из его творчества.
Александр Генис: Бродский, например, оказал большое влияние на американскую поэзию. Я сам знаю многих американских поэтов, которые рассказывают, как повлиял на их английскую поэзию Бродский, это тоже поразительно. Причем это идет в обе стороны, потому что посмотрите, что Бродский сделал для России. Он открыл английскую поэзию, например, Одена. Именно с подачи Бродского он стал знаменитым поэтом в России.
Соломон Волков: И вспомним Набокова, которого в любом опросе каждый второй американский автор назовет в качестве существенного литературного влияния.
Александр Генис: Значит, не так уж все плохо, как казалось Герцену. Во всяком случае, по отношению к Барышникову это точно не так. Тут я не могу не поделиться забавной историей. Когда-то, это был 1979-80 год, в одном американском колледже устроили встречу с деятелями русской культуры. Было их трое - Алешковский, Довлатов и Барышников. Когда они подъехали к аудитории, там стояла толпа и она была так велика, что они не могли пройти в аудиторию и полиция их отвезла через черный ход. И Алешковский говорит Довлатову: ''Черт побери! Как же американцы любят русскую литературу!''
Соломон Волков: А я хочу показать, в качестве музыкальной иллюстрации к нашей теме, отрывок из произведения одного из лауреатов Премии Вильчека Освальдо Голихова, который родился в 1960 году в Аргентине, но отец которого с Украины, его фамилия Голиховский, а по материнской линии он - еврей из Румынии. Он жил сначала в Израиле, там учился у композитора из Советского Союза, из Молдавии, Марка Копытмана, а с 1986 года живет в США и здесь является довольно известным и популярным композитором. В его творчестве эти две линии - латиноамериканская и еврейская - довольно органично сплетаются. И я хочу показать отрывок из опуса Голихова в исполнении Квартета Кронос. В этом произведении изображается (это такой программный опус) религиозный фестиваль в Мексике. Исполняет Кронос Квартет с друзьями, лейбл ''Nonesuch''.
(Музыка)
Александр Генис: О чем еще говорят на Бродвее? О Нью-йоркской филармонии.
Соломон Волков: Обсуждают, как Нью-йоркская филармония проявляет себя в 21 веке. Мы знаем, что Нью-йоркская филармония - одна из старейших на сегодняшний момент, она основана была в 1842 году. Если сравнить — раньше, чем любой из лондонских оркестров. И во главе Нью-йоркского филармонического оркестра стояли Малер, Тосканини, Менгельберг, легендарные фигуры и, конечно, самым блестящим периодом в жизни Нью-йоркского филармонического оркестра был срок, когда им руководил Леонард Бернстайн - с 1958 по 1969 год. А с 2009 года во главе оркестра стоит Ален Гилберт, молодой музыкант, первый настоящий нью-йоркец, у которого и отец, и мать играли в оркестре. Леонард Бернстайн - с 1958 по 1969 год. А с 2009 года во главе оркестра стоит Алан Гилберт, молодой музыкант, первый настоящий ньюйоркец, у которого и отец, и мать играли в оркестре.
Александр Генис: Мать до сих пор играет.
Соломон Волков: Да, они даже на популярных рекламных роликах вместе появляются, она там его как бы строго учит жить — очень смешно. Он - человек внешне непритязательный, но со стальной пружиной внутри, чему иллюстрацией был недавний знаменитый инцидент, когда на концерте Нью-йоркского филармонического оркестра у одного из слушателей зазвонил мобильник. Гилберт остановил исполнение, обернулся к нарушителю тишины и, пока тот не разобрался со своим мобильником, не возобновлял концерта. На это требуется определенная сила воли. По этому поводу сам Гилберт сказал, что концерт это ритуал, люди должны подчиняться определенным правилам, должны отключать свои электронные приборы, и не потому, что их об этом просят (а теперь специально напоминают об этом перед каждым концертом), а они должны сами включаться в эту атмосферу священнодействия.
Александр Генис: Гилберт только что дал интервью ''Нью-Йорк Таймс'', где он говорит о трудностях, связанных с кризисом. Филармония это дорогое дело, потому что музыканты получают бешеные деньги. 140 тысяч долларов это начальная ставка.
Соломон Волков: Это - рядовой оркестрант, а ведущие оркестранты получают во много раз больше, доходит дело до 750-800 тысяч.
Александр Генис: То есть это огромные деньги и кризис больно ударил по филармоническому оркестру. Гилберт говорит, что по этому поводу нужно что-то делать. Но ньюйоркцы, как показал Гелб, руководитель Метрополитен, знают, что для того, чтобы заработать деньги, нужно из тратить гораздо больше. Как это объяснить?
Соломон Волков: Нужно вкладывать деньги в рекламу и не бояться проектов, которые могут показаться смелыми и, даже, нарушающими какие-то традиции. Гилберт в связи с этим сказал, что на него руководство филармонии давит, чтобы он больше исполнял классику, а он, наоборот, настаивает на том, что нужно показывать музыку малоизвестную, но подавать ее очень смело, широко.
Александр Генис: Действительно, судя по всему, его подход имеет успех, потому что он в последнее время играл очень необычную музыку.
Соломон Волков: Одним из самых значительных мероприятий эпохи Гилберта стало исполнение в Нью-Йорке в полусценическом варианте, прямо в зале филармонии, оперы Дьёрдя Лигети, одного из классиков современной музыки ХХ века, под названием ''Le Grand Macabre''. Это действительно стало событием, о котором говорили очень долго, все билеты были распроданы, и в этом смысле этот смелый жест Гилберта подтвердил правильность его политики.
Александр Генис: Мне это поведение напоминает тактику Монтебелло, предыдущего директора Музея Метрополитен. В разгар кризиса в 2008 году (это были самые тяжелые времена) он сказал, что нужно устроить такую выставку, которая потрясла бы музей и привела бы новых зрителей и попечителей. Что же он устроил? Всегда легко устроить выставку Пикассо или Матисса, а он устроил выставку гобеленов. Это выставка, которая была уж такая эзотерическая - сначала выставка ренессансных гобеленов, потом выставка барочных гобеленов. И вдруг оказалось, что эти выставки пользуются огромным успехом - никто ничего о гобеленах не знал. Это была образовательная затея. И руководителя, куратора, который устроил эту выставку — Кэмпбелла - назначили теперь новым директором Музея Метрополитен. То есть они не просто выиграли, это была новая эпоха.
Соломон Волков: Это образец новой тактики. И я должен сказать, что вообще крики о том, что аудитория у классической музыки вымирает, по-моему, как когда-то выразился Марк Твен, преждевременны. Я недавно был в концерте Владимира Спивакова в Нью-Йорке, в Карнеги Холл, и специально обратил внимание на аудиторию. Она процентов на сорок состояла из людей молодых, от 20 до 30-35 лет. Было видно, что многие из них пришли в концерт классической музыки в первый раз, они аплодировали между частями, чего ветеран делать не будет, но я не морщусь в таких случаях, а, наоборот, радуюсь, что приходит новая аудитория.
Александр Генис: Говоря о новой аудитории, мы не можем не вспомнить другую филармонию - Лос-анджелесскую - где сенсационным успехом пользуется молодой дирижер, выходец из Венесуэлы.
Соломон Волков: Да, это Густаво Дюдамель, который стал настоящей поп-звездой и который хочет продвигать музыку в массы, используя уроки знаменитой "Эль Система" . Это специальная система по обучению детей классической музыке с самого юного возраста.
Александр Генис: Детей из бедных районов, из трущоб.
Соломон Волков: Это система, которая отработана была в его родной Венесуэле.
Александр Генис: Интересно, что недавно они приезжали с гастролями в Венесуэлу и все билеты были распроданы, но к нему относились как к звезде футбола, и классическая музыка в Венесуэле играет роль футбола. Это поразительный факт.
Соломон Волков: Очень может быть, что Дюдамель добьется того же эффекта и в Лос-Анджелесе, а мы здесь, в Нью-Йорке, будем болеть за Алана Гилберта, и я хочу предложить вниманию наших слушателей фрагмент из той самой оперы Дьёрдя Лигети ''Le Grand Macabre'', которая стала в исполнении Гилберта одним из самых его главных успехов.
(Музыка)
Сегодня мы будем говорить о фильме ''Заводной апельсин'' знаменитого режиссера Стэнли Кубрика, который появился на экранах в 1971 году. В этом году отмечается 50-летний юбилей появления романа Энтони Берджесса, на основе которого Стэнли Кубрик и снял свой фильм. Я знаю, Саша, что вы большой поклонник этого произведения.
Александр Генис: Я большой поклонник Берджесса, потому что он человек потрясающей глубины и лингвистических возможностей. Кроме того, он композитор и музыковед, он написал множество музыкальных опусов, среди прочих у него есть оперетта ''Блумы из Дублина'' по Джойсу и опера ''Троцкий в Нью-Йорке''. Довольно занятные опусы. Берджесс мне страшно нравится, потому что он глубоко и тонко понимает суть языка. Он полиглотом был, знал массу языков, включая такие странные как русский и малайский (он жил в Малайзии), но лучше всех он понимает язык Джойса. Никто в мире не написал лучше о Джойсе, чем Берджесс, который посвятил ему книгу, где впервые мне объяснили, что все-таки такое ''Поминки по Финнегану''. По-моему, он единственный человек, кроме Джойса, который понимает эту книгу.
Соломон Волков: Может быть, еще Кейдж это понимал.
Александр Генис: Кейдж понимал по дзен-буддистски, то есть молча, а Берджесс об этом написал. И интересно, что ''Заводной апельсин'' это его самая популярная книга благодаря фильму, чего он терпеть не мог, тем не менее, это книжка действительно замечательная, особенно для русских, потому что, как вы помните, там есть специальный...
Соломон Волков: … cленг.
Александр Генис: Как этот сленг называется? Он называется специальным словом, которое тот придумал, это слово ''nadsat ''. По-русски это слово происходит от ''восемнадцать'', ''семнадцать'', то есть это тинейджеры так бы назывались, по его представлению, на русском языке. Он выдумал русские английские слова, и его герои говорят на этом жаргоне. Очень любопытно, что ему представлялось, что русский язык завоюет английский язык. Вышло, конечно, прямо обратное - нынешний жаргон целиком англоязычный, а не русскоязычный. Но перевести его именно поэтому на русский язык необычайно трудно. Надо сказать, что очень интересные опыты сейчас проводятся и есть такой переводчик Владимир Бошняк, который очень здорово это сделал - он все русские слова в книге написал латиницей. Звучит это примерно так:
Выше огненных созвездий,
Брат, верши жестокий пир,
Всех убей, кто слаб и сир,
Всем по morder — вот возмездие!
В зад пинай voniutshi мир!
Это такая смесь, которая передает ощущение от книги. Но мы говорим не о книге и не о фильме, а о музыке. И вот она-то играет в этом фильме не просто главную роль, а, я считаю, идет диалог между Бетховеным и главным героем. Вот в этом заключается смысл. То есть Бетховен это второй ведущий герой фильма.
Соломон Волков: Здесь Кубриком заявлена довольно провокативная идея, о которой мы уже говорили с вами и которую будем еще не раз обсуждать. Что же такое музыка и — шире - вообще культура? Какова ее роль? Провоцирует ли она агрессию? Обуздывает ли она агрессию? И является ли она вообще силой, которая творит добро, или же силой, которая может также творить и зло? Например, как мы знаем из фильма, провоцирует героя на его садистское поведение (а в этом - суть истории фильма) именно музыка Бетховена. Но потом его лечат от этого садизма, от этой агрессии видеороликом, музыкой к которому является та же музыка Бетховена. То есть Бетховен, по мысли Кубрика, одновременно и возбуждает агрессию, и подавляет ее. Какова же действительная роль этой музыки?
Александр Генис: Я представляю себе этот фильм как диалог с Бетховеным. Бетховен - это гуманизм. Что такое Девятая симфония? Это единственная,- как говорил Ницше, - наша оратория, наш ответ грекам, это то, что посылают в космос, это то лучше, что есть у человека. Но это может быть и худшее, правда? И Кубрик, и Берджесс бросают вызов Бетховену, потому что они говорят, что человек слишком широк, а по Достоевскому — человек, особенно русский, слишком широк и надо бы его сузить. И судьба не снаружи, как у Бетховена, это не рок, судьба внутри, и с этим роком непонятно, что делать. И в этом отношении этот фильм - мой любимый фильм Кубрика, если можно так сказать об этом страшном фильме, который сам Кубрик запрещал показывать в Англии, потому что он действительно ужасен. Но никто так глубоко, по-моему, не разобрался с Бетховеным, никто не бросил такой дерзкий вызов Бетховену. Как вы считаете?
Соломон Волков: Да, и это та проблема, с которой мы должны жить и которую каждый из нас решает индивидуально, соприкасаясь с миром Бетховена и с его Девятой симфонией, как я сейчас и предлагаю сделать нашим слушателям - подумать о том, чем же является Бетховен в их жизни, как они воспринимают эту музыку через линзу Кубрика и Берджесса, и через свою индивидуальную линзу. Дирижирует фон Караян, лейбл ''Pilz''.
(Музыка)
