Александр Генис: 4 июля, со Дня Независимости, официально начинается американское лето и неофициально – жуткая жара. В прежние времена, когда искусственная прохлада была редкой роскошью, кинотеатры (они первыми обзавелись кондиционерами) часто служили климатическим убежищем. С тех пор и пошла любовь Америки к летнему кино, которое резко отличается от важного зимнего и эзотерического весеннего.
Этим летом одним из самых заметных фильмов стал долгожданный фантастический боевик мастера этого жанра Ридли Скотта “Прометей”. Картина только косвенным образом связана с его классическим фильмом “Чужой”, но для любителей такого кино и этого достаточно, чтобы поспешить в кинотеатр. Многие так и сделали: “Прометей” уже заработал в мировом прокате больше 260 миллионов долларов, а лето только начинается.
Как всегда бывает с успешным фильмом, картина гонит перед собой медийную волну. В американской прессе подробно обсуждаются главные герои “Прометея” - пришельцы, их облик, их роль, их значение в массовой культуре. Сегодня мы присоединимся к этим дискуссиям, чтобы поговорить о секретах самого популярного, пожалуй, жанра – научной и ненаучной фантастики.
Среди читателей и зрителей любители фантастики составляют отдельную секту. Этим они резко отличаются, скажем, от поклонников детективов.
Криминальное чтиво отпочковалось от обыкновенного, не разорвав своей связи с предшественниками. В сущности, литература и родилась-то для того, чтобы рассказать о преступлении. Без него у нее не было сюжета. Лишь преступив порог нормы, мы оказываемся в зоне вседозволенности, которая чревата приключениями, а, значит – фабулой. По одну сторону лежит обычная жизнь, о которой нечего рассказывать – о ней и так все знают. По другую - открывается царство свободы, то есть, произвола. Когда преступлений накапливается слишком много, они называются войной и становятся предметом эпоса: “Гомер, тугие паруса, я список кораблей прочел до середины”...
Научная фантастика призвана преступать иные пределы, те, что отделяют нашу реальность от не нашей. Это роднит ее с еще более древним жанром, который гораздо позже и с большой долей условности назвали “теологией”.
Признать эту историческую преемственность мешает сам термин. Из-за него научная фантастика кажется недавним изобретением, тесно связанным с ходом прогресса. На самом деле речь тут следует вести не о научной, а о технической фантастике. Все ее классики, начиная с отца-основателя Жюля Верна, использовали одну и ту же схему: появление нового изобретения, радикально меняющего жизнь. Во всем остальном фантастика оставалась сугубо традиционной. Одушевленная энтузиазмом читателей, она позволила себе игнорировать собственно художественный прогресс, что и загнало ее в угол – в подростковое литературное гетто.
Между тем, истинное признание фантастики, как ее понимал корифей жанра Станислав Лем, состоит в ином. Она должна придумать другой мир, населенный другими людьми. В лучших своих образцах, лучший пример – “Солярис”, такая фантастика занимается тем же, чем вся наша культура с момента своего возникновения – конструированием Бога, созданием трансцендентного, запредельного - нечеловеческого.
Конечно, это самая трудная задача, которую может поставить перед собой писатель. Как говорил все тот же Лем, “для человека всегда самое трудное - выйти за пределы умственного тождества с самим собой”.
Вообразить Другого (с большой буквы) – грандиозный проект и немалый подвиг. Фокус ведь не в том, чтобы пришелец был одноногим или синеголовым. Вызов в том, чтобы выйти из колеи обычного мышления, изобразить модели чужого сознания, открыть новые горизонты для фантазии, введя в поле мысли небывалое. Но куда чаще, отступая перед трудностями, фантастика робко пятится назад.
Ее центральный конфликт - контакт неравных. Фабулу определяет вопрос, кто дальше ушел по пути прогресса? Ответ на него составляет сюжет, который разыгрывает главную мистерию нашей географии – открытие Нового Света. Если пришельцы выше нас, то роль индейцев играем мы. Если ниже, то - они. Раздетая до скелета, фантастика напоминает вестерн для очкариков, которыми нас всех делает трехмерный “Прометей”.
Наш разговор о пришельцах продолжит Марина Ефимова.
Марина Ефимова: Уже несколько веков ученые обсуждают возможность жизни на других планетах Вселенной. От научного предположения, сделанного Джордано Бруно в 16 веке, они пока дошли лишь до обнаружения окаменелых бактерий на Марсе в конце 20-го. Но человечество не так терпеливо, чтобы ждать веками, и оно населяло мир инопланетянами, начиная с догадок Эпикура, с японской сказки 10 века “О человеке, срезавшем бамбук” (в которой Лунная принцесса посетила Землю), с верований авторов Талмуда и индуистских священных писаний. В статье “Космический зверинец”, опубликованной в журнале “Нью Йоркер”, писательница Лора Миллер перечисляет всё многообразие фантазии в изображении инопланетян, включая зеленых человечков, моллюсков, слюнявых чудовищ, цветы и минералы.
Диктор: “До 19 века литературные инопланетяне, в основном, были человеческими существами. В сатирическом романе Вольтера “Микромегас”, написанном в 1752 году, учтивый пришелец с Сатурна ничем не отличается от человека, кроме размеров. Его рост – 2 километра. Но он настолько человек (точнее – настолько европеец), что у него есть любовница – “хорошенькая, маленькая брюнетка”, ростом в 660 “саженей”. Цель визита сатурнянина на Землю – изучить слабости землян, которых он рассматривает под огромным микроскопом”.
Марина Ефимова: Только в 19 веке, после появления теории Ламарка о приспособляемости живых организмов и теории Дарвина о естественном отборе, фантазии об инопланетянах стали учитывать научные идеи. Судя по “Энциклопедии научной фантастики”, первым автором, изобразившим инопланетян в новом обличии, был французский астроном и философ-эзотерик Камиль Фламмарион. Ученый Лумен – герой его одноименного романа - после смерти обретает способность путешествовать во времени и пространстве, в том числе на отдаленную планету Вирго. Ее населяют человекообразные существа с одним ухом на макушке и с тремя пальцами на руках, которые летают, не имея крыльев, и размножаются самозарождением.
Диктор: “Лумен рассказывает и о других видах инопланетян: о тритонах в розовом океане; об интеллектуальных овощах, похожих на подвижные кактусы. К сожалению, все эти красочные формы – лишь оболочка - как у конфет с начинкой. А внутри – сентиментальная мораль француза 19-го века. Каждая форма жизни у Фламмариона – наглядная критика человеческого общества. Старейшая профессия литературных персонажей – педагогическая, и в этом смысле инопланетяне Фламмариона не уступают диковинным землянам, у которых побывал Лемюэль Гулливер”.
Марина Ефимова: Все инопланетяне, созданные фантазией человека, делятся на тех, с кем мы можем сосуществовать, и тех, с кем не можем. Дарвин и Ламарк навели современников на мысль о том, что человек – не обязательно “венец творения”. Идея космического соседства омрачилась и религиозным кризисом. “В 19-м веке, - пишет Миллер, - многие люди осознали пугающую вероятность того, что мы не созданы Богом, а просто “случились” в ходе эволюции, и что мы можем столь же естественно исчезнуть.
Порождением такого умонастроения были научно-фантастические романы француза бельгийского происхождения Жозефа Рони Старшего – друга братьев Гонкуров, кавалера ордена Почетного Легиона. Английские переводчики Шателиан и Слоссер ставят его выше Жюль Верна и Герберта Уэллса и называют “настоящим отцом жанра научной фантастики”. В их переводах недавно вышла книга Рони под заголовком “Три научно-фантастических романа. От доисторического времени до конца Земли”. В Америке Рони знаменит лишь романом из доисторического периода – “Борьба за огонь” - и его чрезвычайно увлекательной экранизацией 1981 года.
Диктор: “Именно Рони начал новейший этап в жанре научной фантастики, в котором движение сюжета определяется не человеческим интересом, а научной неизбежностью. В романе “Конец Земли” на остатках человеческой цивилизации обитают ферромагнитные инопланетяне, безразличные к людям, но вампирски вытягивающие железо из их крови. И последний землянин героически решает дожить свои дни среди них, чтобы оставить след своего биологического вида в природе существ, которые унаследуют Землю”.
Марина Ефимова: Любопытно, что марсиане в романах Рони достигли декадентского периода своей цивилизации, уступив планету агрессивным, примитивным, блинообразным существам и смирившись со своим скорым исчезновением. Миллер относит этот нюанс к процессу политизирования научно-фантастической литературы.
Диктор: “Меланхоличный взгляд марсиан на их трагедию - очень европейский, но не очень дарвинистский. В истории о догнивающей империи -больше политики, чем биологии, но можно ли их разделить в дарвиновской вселенной? Английский фантаст Герберт Уэллс и не пытался это сделать в “Войне миров”. Она вышла в свет в 1898 году, но описанный в ней ужас с годами становится лишь более убедительным. Рассказчик в романе – писатель и философ – называет появление марсиан “великим разрушением иллюзий, доказательством хрупкости и недолговечности человечества”. Его случайный сосед по укрытию – потерявший веру священник - причитает: “Почему Господь допустил это? Кто они такие, эти марсиане?!”. И писатель говорит: “А мы кто такие?! Что думал бы про нас кролик, если бы у него был интеллект?”. И про себя думает: “А жители Тасмании, которые были сметены нашествием европейцев?..”. Уэллс прозрачно намекает на то, что Империя может хлебнуть собственного лекарства. В “Войне миров” Англию спасает не политика, а биология – не армии, а бактерии, к которым у пришельцев из Космоса нет иммунитета”.
Марина Ефимова: В наше время мы живем в смутном ожидании катастроф: потепления климата, мировых войн, землетрясений, извержений, цунами и выхода из-под контроля атомной энергии. Заодно уж и от Космоса не ждем ничего хорошего.
Сейчас вряд ли кто-нибудь описал бы (как это сделал Рони) любовный роман человека с шестиглазой марсианкой о трёх ногах (сексуальные отношения с которой герой загадочно определил, как “чистые и почти нематериальные”). Правда, в 60-х-70-х годах в американской научной фантастике был недолгий мечтательный период: “Чужак в чужой стране” Роберта Хайнлайна, “Левая рука темноты” Урсулы Ле Гуинн, фильм Спилберга “Сближение третьего порядка”... “Сейчас, - пишет Миллер, - на одного E.T. приходится дюжина “Вторжений похитителей тел”. Омерзительных тварей из фильма “Чужой” сменят еще более отвратительные кальмароподобные дряни в новом фильме Ридли Скотта “Прометей”. Нынешние инопланетяне – порождение нашего коллективного психического состояния. Вглядываясь, по мере возможности, в темные уголки загадочной Вселенной, мы поневоле видим в ней отражение себя, а это - малоприятное зрелище”.
