Марвин Хэмлиш, король мюзикла
Александр Генис: Традиционный вопрос, Соломон: о чем говорят на Бродвее?
Соломон Волков: На Бродвее не говорят, на Бродвее вспоминают, отмечая недавний уход из жизни Марвина Хэмлиша, знаменитого американского композитора. Сорок бродвейских театров отметили это событие тем, что погасили огни на минуту. Должен сказать, что для Бродвея, где очень дорожат рекламой, это колоссальной силы жест. Но Марвин Хэмлиш был для Бродвея и широкой американской аудитории неким олицетворением успеха.
Александр Генис: Он получил три “Оскара”, четыре “Эмми” и четыре “Грэмми” - такого набора наград не бывает.
Соломон Волков: Вообще людей, которые получили в течение жизни всё: “Эмми” – телевизионную премию, “Грэмми” – премию за звукозапись, “Тони” – театральную премию, и “Оскаров”, таких всего 11 человек. Но вдобавок еще Хэмлиш получил Пулитцеровскую премию. А вот таких, которые еще и Пулитцеровскую премию получили…
Александр Генис: То есть, эстетскую премию...
Соломон Волков: …их всего двое - он, и один из классиков американского мюзикла Ричард Роджерс. Так что по количеству премий Хэмлиш, как видите, все рекорды побивает. Он, например, в один год получил три “Оскара”. Такой рекорд был только у Билли Уайлдера, знаменитого американского кинорежиссера. Причем один он получил за музыку к кинофильму “Афера”, и два “Оскара” за фильм “Встреча двух сердец” режиссера Сиднея Поллака, где играли Роберт Редфорд и Барбра Стрейзанд.
Александр Генис: С этого началась ее слава.
Соломон Волков: Он очень часто сотрудничал с Барброй Стрейзанд, и она откликнулась на его смерть чрезвычайно прочувствованными словами.
Александр Генис: При этом, когда она услышала песню, которую он сочинил для этого фильма, она сказала, что она слишком простая для того, чтобы ее петь. И он долго ее уговаривал исполнить этот номер, который стал шлягером и, по-моему, это одна из самых знаменитых и успешных песен, которые исполняла Барбра Стрейзанд.
Соломон Волков: Но самым знаменитым произведением Хэмлиша для Бродвея является мюзикл “Кордебалет”, хореографом которого был Майкл Беннет, который стал одним из самых неожиданных и, одновременно, долгожительных произведений, которые когда-либо появлялись на Бродвее, потому что поставили его в 1975 году, а в 1983 году этот мюзикл побил рекорд продолжительности пребывания на бродвейской сцене. И еще после этого семь лет продолжали его показывать - все ту же постановку. Сюжет этого мюзикла очень прост, и вообще, должен сказать, что Майкл Беннет, создавая его, пошел против всех правил создания мюзикла, которые были накоплены за более чем столетнюю его к тому времени историю. Это было представление о том, что 25 человек из кордебалета или, как по-русски любят говорить, из “корды”, претендуют на 8 мест в новом мюзикле. Они выходят один за другим на авансцену и рассказывают воображаемым людям из комиссии, которая отбирает кандидатов, о себе, почему они хотят быть в этом мюзикле, что они хотят туда привнести. А в финале остается эта восьмерка, и они исполняют заключительную ударную балладу. В этом мюзикле нет ни декораций, ни костюмов, ни антрактов и - самое главное - там никогда не было звезд, этот мюзикл делал звезд из своих участников.
Александр Генис: Именно на этом я и попался. Ко мне приехала в гости старая приятельница, еще со школьных времен, и попросила ей показать самый знаменитый мюзикл в Америке. Куда я ее мог повести? Конечно же, на “Кордебалет”. Потому что это и есть визитная карточка Бродвея. Она в ужасе была - она мечтала увидеть оперетту, сказочные костюмы, сказочные декорации, где будут те звезды, которых она видела в Голливуде. Вместо этого ей показали репетицию - все ходят в каких-то кальсонах, все выглядят совершенно затрапезно. Единственное, что я ей сказал: “Ты любишь Дега? Дега никогда не показывал готовых спектаклей, он всегда показывал репетицию, он всегда показывал кусочки чего-то, но никогда ничего готового, потому что процесс - интереснее результата”. Этим я ее убедил, но я думаю, что спас ситуацию композитор, музыка которого к этому мюзиклу совершенно незабываемая.
Соломон Волков: А проиллюстрируем мы это фрагментом из заключительной баллады Марвина Хэмлиша к мюзиклу “Кордебалет” под названием “Один”, дирижирует Дональд Пиппин, лейбл “Decca“
(Музыка)
Александр Генис: Соломон, о чем еще говорят на Бродвее?
Соломон Волков: На нем, мне кажется, спорят, как всегда.
Александр Генис: Да уж, в Нью-Йорке полемика – любимый спорт.
Соломон Волков: Такой город полемический. И спорят о роли критики, причем специфически о роли критики в оценке явлений современной культуры.
Александр Генис: Недавно по этому поводу была опубликована любопытная статья в “Нью-Йорк Таймс”, которую подхватили критики “Нью-Йорк Таймс”. Суть этой полемики заключается в одном: нужна ли критика вообще, какое ее место в современном мире? Это очень болезненная проблема, потому что в связи с распространением интернета наступила инфляция критики – критиков слишком много, поэтому слишком мало. Дело в том, что многие крупные газеты, переживающие тяжелый экономический кризис, увольняют своих критиков и вместо этого берут рецензии из интернета, потому что каждый человек оставляет свое мнение в интернете, и оно становится предметом обсуждения, заменяющим профессиональный разговор.
Соломон Волков: Должен сказать, что это катастрофа, и я ощущаю ее даже не как человек, который профессионально занимается культурой, а как простой потребитель. Если раньше были какие-то авторитетные фигуры критиков, к которым я мог обратиться для того, чтобы посоветоваться с их мнением о том или ином новом произведении культуры, будь то фильм, роман, музыкальное произведение, сейчас таких авторитетных фигур становится все меньше и меньше, а вместо них идет сплошной поток интернетских мнений, в котором одно зачеркивает другое. И поскольку я не знаю этих людей, они, в основном, анонимны, безымянны, то их мнение, даже если оно выражено грамотно, что тоже бывает не так часто, я не знаю, могу ли я доверять этому человеку или нет.
Александр Генис: Это - великая демократическая революция культуры, которая, по-моему, способна ее погубить. Беда в том, что профессиональное мнение заменяется мнением толпы. Но ведь критики для того и нужны, чтобы противостоять толпе. Бродский однажды сказал, что главным суждением о книге является мнение человека, которого он бесспорно уважает. Если такой ему предложил прочесть книгу, то он уж точно ее прочтет. И я тоже. Скажем, то, что Бродский советовал читать, я и читал. И это очень важно. Критика для того и существует, чтобы направлять вкусы и просвещать массы, а не следовать за ними. И в этом отношении критика никогда не была демократическим институтом. Мне кажется, что это очень большая и болезненная проблема.
Соломон Волков: Должен сказать, что критиков, к мнению которых можно было бы прислушаться, которые успели завоевать себе этот авторитет, которые имели возможность завоевать себе этот авторитет, у которых была площадка для этого, их становится все меньше и меньше.
Александр Генис: Потому что площадок становится все меньше и меньше. Хорошо, что “Нью-Йорк Таймс” еще осталась, и “Ньюйоркер”, конечно, но, в принципе, этого мало. Да и сами критики теперь не всегда понимают, куда им идти. Ведь критика в разные эпохи, в разных странах и в разных культурах играла разные роли. Скажем, во Франции в 19-м веке любая выставка -салон сопровождалась подробным критическим разбором каждой картины. В Англии времен Черчилля каждая политическая речь в Парламенте сопровождалась подробным критическим разбором. В России каждое литературное произведение сопровождалось огромным, подробным анализом, таким, как писал Белинский, по 40, а то и 80 страниц. Такие огромные критические опусы свое отжили, тем не менее, критика в какой-то форме должна существовать. И мне кажется, что сегодня на место такого узкого профессионала-критика приходит критика широкого профиля, критика культуры, как таковой. Сьюзен Зонгаг, о которой мы недавно подробно говорили, была такой. Но чтобы занять подобное место, человек должен быть универсально образованным, всесторонне развитым и способным заинтересовать читателя настолько, что его тексты должны быть не хуже, чем те тексты, которые он оценивает. Согласны?
Соломон Волков: Я абсолютно с этим согласен, и в качестве примера такой уходящей натуры я могу назвать американского критика австралийского происхождения Роберта Хьюза, недавно ушедшего из жизни, который с 1970 года был постоянным критиком в журнале “Тайм” и в этом качестве завоевал огромное уважение и своих коллег, и достаточно широкой аудитории.
Александр Генис: Причем он писал о современном изобразительном искусстве, что безумно трудно, потому что сначала это искусство надо было найти и убедить всех в том, что это – искусство.
Соломон Волков: Но он очень интересно себя позиционировал. Он, например, лучше всех написал об истории искусства в Австралии, но также об Австралии, как таковой. Его книга о том, что Австралия – страна, которая родилась, как огромная колония, куда ссылали заключенных, все без исключения первые поселенцы, которые были, так или иначе, отщепенцами в своем обществе, это очень интересная тема. И Хьюз ее решил в книге 1987 года, которая стала бестселлером и до сих пор является образцом. Он также активно участвовал в видео жанре, сделав в 1980 году популярную серию на “Би-Би-Си” под названием “Шок нового”. Это была серия об истории искусства XX века, по материалам этой серии была издана книга Хьюза. Для меня это рекорд, который никто не побил, это лучшая книга об искусстве ХХ века. Так же как перу Хьюза принадлежит лучшая, на мой взгляд, книга по истории американского искусства, которая вышла тоже как спутник телевизионной серии в 1997 году. Он также писал и истории городов - Барселоны, Рима.
Александр Генис: С книжкой о Барселоне у меня связано очень приятное воспоминание. Я поехал в Барселону, вооружившись этой книгой, пошел по тем местам, где он был, сравнил свои впечатления и понял, что я был бы счастлив провести с автором неделю, а лучше месяц в Барселоне - или в Риме, которому он посвятил свою последнюю книгу, вызвавшую огромный интерес. Это и есть прообраз такого человека, которого я вижу как критика, создающего литературу. Довлатов когда-то сказал, что филолог смотрит на литературу с другой горы, а критик - с того же дерева. И в этом отношении не так уже велика разница между объектом и субъектом в этих двух профессиях. По-моему, такая универсальная фигура по-прежнему, и даже более, чем раньше, нужна современному обществу.
(Музыка)
Сегодня мы поговорим о фильме “Shine”, “Сияние” (в российском прокате – “Блеск”) 1996 года. Тоже фильм австралийский, сделал его австралийский режиссер Скотт Хикс, фильм прошел с большим успехом в США в свое время, и исполнитель главной роли в этом фильме Джеффри Раш получил “Оскара” в 1997 году за то, что он играл австралийского пианиста Дэвида Хэлфготта, человека очень необычной судьбы.
Александр Генис: Интересно, что в нашем цикле “Музыка - киногерой” мы обычно говорим о музыке, которая является киногероем, но в данном случае не только музыка, но герой является музыкантом.
Соломон Волков: Музыка - тоже, мы об этом скажем немного позднее. С Дэвидом Хэлфготтом произошла следующая история. Он был вундеркиндом, его отец пытался каким-то образом дарование своего сына развить, и о роли отца существуют разные мнения в связи с этим фильмом. В фильме он изображен таким деспотом, который доводит своего сына до безумия или, во всяком случае, прикладывает к этому руку. Эта точка зрения оспаривается, говорится, что он был властным папашей, но такой ужасной роли в жизни сына не сыграл.
Александр Генис: Я только что прочитал, что каждый отец в Америке - республиканец, а каждая мать – демократ.
Соломон Волков: Это очень смешно. Когда фильм вышел, Дэвид Хэлфготт получил очень большую популярность как пианист, он получил возможность выступать в самых лучших концертных залах мира, в том числе, в Карнеги-Холл. Он туда приехал, выступил, но получил чрезвычайно сдержанную оценку со стороны критиков - и его техника не является безупречной, и он не отличается особой интерпретационной глубиной. В концерте он рычит, мычит, шепчет что-то такое, то есть ясно, что это человек ментально нестабильный. Он проехался так несколько раз по всему миру, а главным его коньком стал фортепьянный концерт Рахманинова № 3, который представлен, совершенно справедливо, как некий высочайший барьер, который может взять пианист. И нам предлагается поверить в то, что настоящий Дэвид Хэлфготт этот барьер взял каким-то совершенно необычайным образом. Это не соответствует действительности, хотя Хэлфготт, в итоге, сделал две записи этого концерта. Но он возвратился в Австралию, где продолжает выступать. В прошлом месяце (я специально посмотрел на его расписание концертов по Австралии) билеты все были распроданы. Критике это все не нравится, а публике очень нравится. И знаете, почему? Потому что, в сущности, в этом фильме речь идет не о музыке. Музыка здесь - символ схватки человека со своей судьбой. Это фильм о том, как преодолеваются жизненные препятствия, и для меня ближайшей параллелью этому фильму и всей этой истории является знаменитая в свое время в Советском Союзе книга “Повесть о настоящем человеке”, где речь шла о преодолении безногим летчиком препятствия.
Александр Генис: Однако не зря в этом фильме речь идет именно о музыке. Музыка всегда была связана с безумием, потому что она слишком близко подходит к интимной жизни нашего интеллекта и, начиная с Орфея, музыка всегда представлялась чем-то опасным. Вы помните, что Платон хотел изгнать поэтов и музыкантов из своего идеального государства? Вы согласны с тем, что музыка приближает нас к безумию?
Соломон Волков: Нет, я совершенно с этим не согласен, и вы знаете почему? Во-первых, музыка это занятие, которое требует от человека абсолютного здоровья. Есть примеры композиторов знаменитых, того же самого Роберта Шумана, которые становились безумными, или Хуго Вольфа, который тоже окончил свою жизнь в сумасшедшем доме. Но на этом их карьера музыкальная заканчивалась, на том, что они сходили с ума. Функционировать в качестве либо композитора, либо исполнителя и быть при этом безумным - чрезвычайно затруднительно.
Александр Генис: Можно сказать, что музыка сводит с ума?
Соломон Волков: Она может сводить с ума слушателей, но исполнителя она не может свести с ума, потому что в этот момент она прекращает свое существование. Исполнительская деятельность, коли мы о ней говорим, требует таких физических усилий, такой энергетики - вот эти передвижения с одного конца земного шара на другой, постоянное проживание в холодных, мертвых отелях. Ты выходишь на сцену, выкладываешься, после этого хорошо, если к тебе подходят и тебя поздравляют, в этот момент у тебя нет сил, ты хочешь быстрее добраться до своего отеля. Когда ты добираешься до своего отеля, ты в абсолютном одиночестве, в чужом месте, и тебе опять нужно садиться на самолет и куда-то лететь. Жизнь успешного исполнителя такова, что ей не позавидуешь. Я восхищаюсь и преклоняюсь перед этими людьми, перед их энергетикой, перед их силой и перед их увлеченностью своим делом.
Александр Генис: Соломон, в фильме идет речь о 3-м концерте Рахманинова. Я его очень хорошо знаю, потому что это любимая музыка моей мамы - она гладила отцу рубашки всегда под этот конверт, и я его на всю жизнь запомнил. Но почему именно это произведение выбрано авторами фильма?
Соломон Волков: Оно выбрано именно в связи с биографией пианиста Хэлфготта, потому что он действительно победил на одном из локальных, региональных соревнований на лучшее исполнение этого концерта. Музыка чрезвычайно эмоциональная, конечно.
Александр Генис: Действительно, очень сложная для исполнения?
Соломон Волков: Да, очень сложная, требующая колоссальных усилий. Она является замечательным символом. Музыка Рахманинова звучит с экрана великолепно, и не только в этом фильме. Есть фильм “Короткая встреча”. Рахманинов действует абсолютно безотказно, когда он звучит с экрана, сразу тебя заливает какая-то эмоциональная волна.
Александр Генис: То есть, есть какое-то родство между широкой музыкой Рахманинова и сентиментальным Голливудом?
Соломон Волков: Они друг друга обожают. При том, что популярность абсолютно не лишает Рахманинова его величайших достоинств. Но у Хэлфготта до сегодняшнего дня самыми знаменитыми его записями являются записи 3-го концерта Рахманинова, и отрывок из одной из этих записей, взятой нами с “You Tube”, мы сейчас вам и покажем. Дэвид Хэлфготт исполняет 3-й фортепьянный концерт Рахманинова.
(Музыка)
