Уроки общественного ТВ Америки
Александр Генис: Этой осенью американская культура отмечает грандиозный юбилей – 50-летие PBS, общественного ТВ. Сегодня мы поговорим о юбиляре и о тех уроках, которые он может преподать. Но сперва я хочу пожаловаться на предвыборную кампанию. В ней меня больше всего раздражает крохоборство тех политиков, кто требует отменить государственные дотации PBS. У нас, в Нью-Йорке, некоммерческое телевидение это – 13-й канал, который сопровождает зрителей от колыбели до могилы. Детей он учит читать, молодым открывает оперу, взрослых балует классикой, стариков утешает уютными английскими детективами, где всегда нежаркое лето, и никого не жалко, ибо убивают только плохих и быстро. На все эти радости казна расходует такую сумму, что если разделить ее на всех, то выйдет $1.35 на каждого налогоплательщика: один бумажный стаканчик скверного кофе в год. В ответ на угрозу такой зверской экономии Америка тянется к бумажнику. В конце концов, федеральный бюджет покрывает лишь 10% расходов. Остальные деньги приходят не от государства, а от общества.
И это значит, что общественное ТВ уцелеет – несмотря ни на что.
Мне кажется, что если общество не хочет платить за свободу – будто то свобода от державного или коммерческого насилия, то оно и недостойно свободы. Конечно, это относится не только к американскому PBS.
Соломон, что такое PBS для Америки?
Соломон Волков: Мне трудно говорить за всю Америку, я могу сказать, что такое PBS лично для меня, для американца с уже скоро 40-летним стажем. И для меня это фактически одна из двух или трех главных телепрограмм, которую я смотрю практически каждый день, и каждый день нахожу что-то в ней чрезвычайно мне интересное.
Александр Генис: Ну, хорошо, вы - музыковед, вы - элита, понятно, что вам это интересно. Давайте, я выступлю в качестве адвоката дьявола. Американцы, которые не интересуются ни элитарным искусством, ни высокой музыкой, почему они должны платить за то, чтобы вы могли смотреть это телевидение?
Соломон Волков: Вы сейчас как раз звучите как некоторые из кандидатов последней предвыборной кампании. Этот антиэлитарный лозунг очень моден среди американских политиков - им почему-то кажется, что, оседлав этого антиэлитарного конька, они смогут привлечь к себе больше голосов избирателей. Мне кажется, что это заблуждение, и когда люди идут им навстречу, скажем, в руководстве PBS.... Вот приведу пример. Недавно показали целиком тетралогию Вагнера “Кольцо Нибелунга” - это 16 часов совсем не простой, не очень развлекательной музыки. И в Нью-Йорке тот самый 13-й канал показал эти 16 часов. Должен сказать, что и для меня, который эту музыку неплохо знает, и не в первый раз слушает ее, и для очень многих моих знакомых это было незабываемым впечатлением. Но многие станции Общественного телевидения не решились на этот шаг, не показали эту музыку или показывали ее в чрезвычайно неудобное время, и я услышал на этот счет столько жалоб - и лично, и глядя на сайт PBS! Люди пишут, жалуются, возмущаются и говорят: за кого же они нас принимают, эти люди, отменяя нам Вагнера, лишая этого удовольствия? Так что Америка, как видите, очень разная.
Александр Генис: Для меня Общественное телевидение это яркий пример того, как государство может влиять на страну, как оно может поднимать и воспитывать культурный уровень страны. Даже те, кто не смотрит, кому не интересна опера и Вагнер, у них есть дети. Придет другое поколение, которое воспитываетcя на 13 канале, где идут знаменитые детские передачи. Так и происходит взросление страны. Это часть правительства, часть государства, часть общества, которая должна воспитываться, и телевидение не имеет права пренебрегать этой необходимостью. Кроме всего прочего, мне кажется, что это чрезвычайно выгодно для страны - создавать ее культурную элиту. В этом отношении любопытен пример BBC. Английское радио, возникшее еще в 20-е годы, сразу поставило на культуру. BBC больше половины передач всегда посвящало культуре. Казалось бы, это не соответствует действительному интересу, политика, экономика, спорт - гораздо более важные вещи. Ничего подобного! Именно культура была флагманом BBC. И что же произошло полвека спустя? Весь мир говорит на британском английском, а не на американском, потому что BBC поставило на элиту. И именно таким образом произошла незаметная, но очень важная победа британской версии английского языка.
Соломон Волков: Я должен тут сказать, что PBS с самого начала, в той классической культуре, которую оно пропагандировало и продолжает пропагандировать, вносило такой элемент новизны, свежести, нетрадиционного подхода – люди могли высказывать по отношению к классике какие-то совершенно нетрадиционные взгляды. Вот я вам приведу пример. Появился в свое время на PBS Гленн Гульд, великий канадский пианист, который рассуждал о Моцарте. Он говорил о Моцарте вещи, с точки зрения традиционного подхода к этому композитору, абсолютно возмутительные. Он говорил, задумчиво глядя на репортера PBS: “Говорят, что Моцарт умер молодым, и чрезвычайно жаль. Я с этим не согласен. По-моему, Моцарт зажился, потому что в последние свои годы, музыка, которую он сочинял, состояла из сплошных клише”. Можно как угодно к этому заявлению Гульда относиться…
Александр Генис: Не как угодно. Гульд делал совершенно безумные заявления и очень часто говорил совершенно несуразные вещи.
Соломон Волков: Но уверяю вас, что после этого вы действительно постараетесь переслушать позднего Моцарта и подумать: а, может, действительно…?
Александр Генис: То есть это было провокативное заявление, которое только способствовало популярности Моцарта.
Соломон Волков: Работало на пользу. И заставляло послушать Моцарта в исполнении самых разных артистов, в том числе и в великолепном исполнении самого Гульда, лейбл “CBS Records”.
(Музыка)
Соломон Волков: И корпораций, не будем забывать.
Александр Генис: Которые вкладывают свои деньги.
Соломон Волков: Был очень важный период, когда Общественное телевидение оказалось между поддержкой со стороны телевизионных станций, других, которые поначалу поддерживали его, не видя в этом никакой конкуренции, а потом испугались, между прочим, и отказались от этой поддержки. Не было ни государственной, ни корпоративной поддержки, и тогда в дело вмешался Фонд Форда, которой проводил чрезвычайно активную социальную политику, он очень большим, по тем временам, образом поддержал эту станцию и помог ей остаться на плаву между тем временем, когда образовался другой слой поддержки.
Александр Генис: В результате, сегодня PBS - 9-я станция по популярности в Америке, а это очень неплохо, если учесть содержание этих передач, которые точно не ищут дешевой популярности.
Соломон Волков: И я должен отметить, вот мы все время говорим о высокой культуре, но PBS очень много сделало для укрепления репутации и джаза, и рок-н-ролла серьезного - арт рок-н-ролла.
Александр Генис: В этом смысле PBS любопытно работает. Потому что это как бы эстетический лифт - оно берет массовое искусство и поднимает его на этаж, делая его на равных правах, показывая его место среди высоких искусств. И мне кажется, что это одна из функций такого телевидения.
Соломон Волков: Это совершенно справедливо, и возьмем конкретный пример. PBS очень много сделало для укрепления социального статуса такого замечательного музыканта как Би-Би Кинг, мастера блюза, человека, который экспериментировал в сведении джаза с электроникой, который именно благодаря PBS завоевал ту большую аудиторию, которая с тех пор следовала за ним. И мы покажем песню в исполнении Би-Би Кинга с лейбла “MCA”.
(Музыка)
Александр Генис: Так получилось, что сейчас Америка отмечает еще один актуальный юбилей – и тоже 50-летний. Речь идет о Нортонской антологии англоязычной литературы. Ее первое издание под редакцией легендарного профессора Абрамса вышло ровно 50 лет назад, и с тех пор не исчезало из печати. Из года в год студенты изучают литературу по лучшим образцам словесности, написанной на английском языке в самых разных странах мира - от саксонского “Беовульфа” до ирландского Джойса и нигерийского Ачебе. Спустя полвека и восемь изданий Антология по-прежнему не знает себе равных, о чем свидетельствуют восемь миллионов проданных экземпляров, многими из которых бывшие студенты пользуются всю жизнь.
Секрет этой книги – в объеме. Хотя антология постоянно пополняется, последнее издание умудрилось собрать написанное за 13 веков под одним переплетом. Конечно, хрестоматия, даже такая гениальная, как эта, ни в коем случае не заменяет чтение несокращенных оригиналов - она делает его возможным.
В самом деле, для будущих филологов такая антология заведомо недостаточна, для всех остальных – избыточна и, казалось бы, профнепригодна. Никто не притворяется, что знакомство с Чосером, Спенсером или Вирджинией Вулф удвоит зарплату геолога, банкира или компьютерщика (хотя пример Стива Джобса заставил о многом задуматься).
“Словесность, - говорит нынешний редактор антологии шекспировед Гринблат, - наиболее совершенный способ сохранения и передачи самого ценного в истории – нашего опыта”.
Человек – в его полноценной, а не усеченной масскультом версии – должен знать и понимать, как жили другие. И вместе с аттестатом или дипломом каждый должен получать джентльменский набор литературных познаний, позволяющих хотя бы отличать, если не предпочитать скороспелый боевик от вечных шедевров.
Любая хрестоматия, однако, возможна лишь на основании канона национальной словесности.
И тут мы подходим к очень острой проблеме – как создается литературный канон. Тем более что недавно Путин предложил начать эту дискуссию и создать список книг, которые должен прочитать каждый молодой человек.
Соломон Волков: Сто книг.
Александр Генис: После этого дискуссия моментально замерла, потому что появились совершенно безумные названия в этом списке, и, как и следовало ожидать, каждый предлагал, что угодно…
Соломон Волков: Версию любимых книг своего детства.
Александр Генис: В том числе, некоторые безумные названия, которые напоминали мне булгаковскую книгу “Тетюшанская гомоза”, помните, в “Театральном романе”? Как вы считаете, что с таким каноном, возможно ли создать такую хрестоматию, такую антологию, такой канон в 21 веке для русских школьников?
Соломон Волков: Тут следует говорить, прежде всего, о возможности существования многих канонов.
Александр Генис: Много канонов - это уже не канон.
Соломон Волков: Я здесь возражу. Ведь дело, прежде всего, в авторитетности той фигуры, которую предлагает тот или иной вариант канона. И нас будет всегда интересовать именно это. Приведу вам такой пример. Существуют разные антологии русской поэзии. Есть знаменитая шамшуринская антология. И с тех пор, особенно после 1991 года, таких антологий появилось достаточное количество. Но когда с такой антологией выходит к читателю, скажем, Евгений Евтушенко, то сразу ее ценность и интерес к ней возрастет в разы. Действительно, мне было очень интересно узнать, какой отбор произведет такая знаковая для своего времени фигура как Евгений Евтушенко. Антология Бродского, список Бродского. Мы с вами стараемся прочесть, по возможности, те книги, которые Бродский включил в свой знаменитый список, предъявлявшийся им в начале занятий в американских колледжах - что нужно прочесть студенту. И я знаю людей, которые взяли себе такую задачу - прочесть все абсолютно из списка, предложенного Бродским.
Александр Генис: Я с вами согласен, и особенно согласен в том, что вы говорите о Евтушенко. Его книга “Строфы века”, по-моему, замечательное собрание русской поэзии. Возможно, оно слишком большое для антологии, но это уже начало. И можно представить себе, как интересно было бы узнать, что внесут в свою антологию Гребенщиков и Шевчук, Толстая и Маканин, Искандер и Битов, Пелевин и Сорокин. Но мне кажется, что нужно сделать одну оговорку. Такой канон литературы возможен только до 1917 года. Потому что советское прошлое до сих пор является предметом горячего обсуждения. До тех пор пока Захар Прилепин считает Сталина отцом народов, нельзя говорить серьезно о каком-то каноне, слишком спорное советское прошлое. Достаточно было бы создать канон, ограничив русскую литературу классикой, 1917 годом. Уже это был бы шаг вперед.
Александр Генис: Несмотря ни на какой постмодернизм, ни на какой шантаж мультикультурализма - все это не отменило идею канона, потому что студенты хотят быть джентльменами, учеными, а не неучами.
Соломон Волков: Но я должен вам сказать, что Нортоновская антология учитывает влияние мультикультурализма, отсекая, может быть, его эксцессы, но принимая во внимание какое-то определенное движение. Конечно же, больше женщин, и это естественный процесс.
Александр Генис: Поэтому и есть 8-е издание, потому что оно каждый раз меняется.
Соломон Волков: И когда я воображаю себе такую антологию, скажем, антологию русского рассказа, в моем воображении она очень легко доходит до Довлатова и Аксенова, которые, что бы мы ни думали о нашем советском прошлом, по-моему, завоевали уже место в таком каноне.
Александр Генис: Но я представляю, что канон Путина сильно отличался бы от вашей антологии.
Соломон Волков: Но тогда уже вопрос идет о политике государства и о том, в конце концов, чью сторону в таком неизбежном культурном споре оно возьмет, потому что и Нортоновская антология есть результат такого компромисса. Что было, в итоге, принято университетским миром в качестве приемлемого варианта? То же самое происходит и в России, где до сих пор роль государства в установлении культурного канона непомерно велика. Но это – реальность, от нее никуда не деться, и, в итоге, шанс на то, чтобы стать общепринятым каноном, имеет, на сегодняшний момент, та антология, внедрение которой в культурный обиход будет поддержано государством. А я предложил бы наш разговор завершить музыкальным фрагментом, который так и будет называться - “Канон”. Автором его является Иоганн Пахельбель, музыка эта настолько знаменита, что мы решили взять ее с “You Tube”.
(Музыка)
Соломон Волков: В этом году, в сентябре, было отпраздновано 150-летие Санкт-Петербургской консерватории - чрезвычайно пышно, множество концертов, это все превратилось в большое торжество. И по справедливости – это, как известно, первая российская консерватория. А мы в течение всего года рассматривали вопрос о том, каким образом знаменитые выпускники Санкт-Петербургской консерватории оказывали влияние на музыкальную культуру Америки. И по мере нашей дискуссии выяснялось, что чрезвычайно существенным образом. Очень многие стороны американской культуры подверглись серьезному влиянию, серьезному изменению, благодаря участию в этих процессах бывших выпускников Санкт-Петербургской консерватории. Сегодня я хотел бы поговорить о персонаже, в свое время очень знаменитом - дирижере по имени Николай Андреевич Малько, который в течение многих лет работал в Америке с Чикагским симфоническим оркестром, одним из лучших в стране и в мире, но о котором сегодня мало вспоминают не только в США, но и в России, хотя он выпускник Санкт-Петербургской консерватории и человек, который в свое время возглавлял и Мариинский театр, и то, что стало впоследствии Оркестром Ленинградской филармонии, знаменитым Оркестром Мравинского. Это когда-то был Оркестр Малько. У меня отношение к этому дирижеру, а он родился в 1883 году, умер в 1961 году, особое, потому что я о нем очень много знаю, почти как о родственнике. А дело в том, что в течение 10 лет, каждое лето я отдыхал в доме, в таком деревянном шале в районе Тэнглвуда под Бостоном…
Александр Генис: Знаменитый летний музыкальный фестиваль там проходит.
Соломон Волков: И регулярно, поэтому, посещал этот фестиваль. В доме у его вдовы, Берты Александровны Малько, замечательной женщины, до глубокой старости сохранившей необычайно живой ум и потрясающую память. И вот, усевшись на ее гостеприимной веранде, я выслушивал чрезвычайно увлекательные рассказы и о ее покойном муже, и о музыкальной жизни Петрограда, которая вся проходила у нее на глазах. Она была последним человеком, которого я знал, которая называла Шостаковича в разговорах со мной Митей - он для нее так и остался на всю жизнь Митей.
Александр Генис: Малько ведь был связан с премьерой Шостаковича.
Соломон Волков: Да, он первый осуществил первое исполнение Первой симфонии Шостаковича, то есть фактически он представил Шостаковича миру, и это незабываемая, с его стороны, заслуга. Но у него очень много таких заслуг, причем, в самой разной области. Например, он учился одновременно и в Санкт-Петербургской консерватории, которую он кончил в 1909 году, и в Петербургском университете. И там он познакомился со студентом, которого звали Александр Блок. Они подружились и, в итоге, он представил Блоку, познакомил его с Любовью Дельмас, знаменитой оперной певицей, которая стала впоследствии героиней знаменитого стихотворного цикла Блока “Кармен”. То есть событие для русской поэзии чрезвычайно знаменательное.
Александр Генис: Как он оказался в Америке?
Соломон Волков: Он уехал в 1929 году, сначала поработав на ведущих постах в Петрограде и Ленинграде уже, сначала в Европу, а с начала войны в Европе он перебрался США, он с 1940-го года в Америке, где он провел время до 1957 года, уехал потом в Сидней, где основал и создал очень успешный коллектив – Сиднейский симфонический оркестр и умер, как я уже сказал, в 1961 году, успев побывать в СССР в 1959 году.
Александр Генис: Освоил три континента.
Соломон Волков: Да, и всюду пользовался очень большим уважением, репутация его была очень высока, все ценили его профессионализм, и он очень много сделал для пропаганды русской музыки и в Европе, и в Америке, где исполнял симфонии Шостаковича, Прокофьева и Мясковского, который, благодаря Малько, долгое время числился среди самых популярных авторов из России. К сожалению, сейчас это композитор полузабытый, даже в России. Так вот, от Берты Александровны я слышал множество забавных историй, связанных с Малько и его обучением в Петербургской консерватории, и многие из этих речений вошли в наш с женой семейный обиход, мы их постоянно вспоминаем. Например, он вспоминал как Анатолий Лядов, замечательный композитор, у которого учился в консерватории Малько, реагировал, когда ему приносили какой-то слишком, по его мнению, модернистский опус: “А что вы, собственно говоря, хотели сказать?” Студент отвечал: “Я хотел, чтобы было по-новому”. На что Лядов саркастически отвечал: “А! По-новому? Понимаю! Через дверь ходить надоело, влезу через окно. Сапоги на ноги надевать надоело, напялю их на руки. Вот это у вас “новое”!” А прослушав сочинение Штрауса, он на робкое замечание Малько о том, что там есть кое-что интересное, тоже не менее саркастично сказал: “А вы попросите нашего сторожа консерваторского, Николая, написать тысячу тактов музыки, там тоже получится что-нибудь интересное”. Любимым приговором Римского-Корсакова, у которого тоже занимался Малько, было взятое нами на вооружение выражение “мало нравится”. Причем он тоже рассказывал, что Римский-Корсаков, взяв незнакомую партитуру в руки, ее оценивал, глядя на последнюю страницу, на последний аккорд. И утверждал, что по этому последнему аккорду он может сказать многое о профессионализме автора. Рассказывал он также забавную историю о том, как Римский-Корсаков вместе с Глазуновым отправились на петербургскую премьеру “Богемы” Пуччини, и Римский-Корсаков сокрушенно говорил: “Два акта мы посмотрели, а потом ушли, не выдержали”. Но тот же Лядов, который, казалось бы, должен был всему новому сопротивляться, когда приехал с гастролями в Петербург Густав Малер, сказал студентам: “Все бросайте, бегите на репетицию, вы никогда такого не слушали и не услышите”. Но Малько восторгался неподражаемой манерой играть на фортепьяно Глазунова. У него, по словам Малько, были ужасные, толстые, совершенно не подходящие пальцы, а еще межу ними он держал сигару. И вот так, держа сигару между пальцев, он играл бесподобно и виртуозно любую, самую сложнейшую партитуру с листа. Это был человек, обладавший многими выдающимися дарованиями.
Александр Генис: Какие из записей Малько для вас самые ценные?
Соломон Волков: Все, что ни делал Малько, он делал на высочайшем профессиональном уровне - очень точная, рентгеновская интерпретация у него была. После исполнения Малько ты всегда обращаешь внимание на структуру произведения, на то, как оно сделано, потому что Малько сам занимался композицией, у него было понимание того, как это работает изнутри. И мне чрезвычайно нравится его запись Седьмой симфонии Прокофьева, последнего сочинения композитора, которую Малько исполнил сразу же после смерти Прокофьева и был одним из самых первых исполнителей этой партитуры. Она относится к числу моих самых любимых произведений Прокофьева, в ней есть определенный шарм . Седьмая симфония Прокофьева в исполнении Малько, лейбл “IMG”.
(Музыка)
