Суд по делу об убийстве Станислава Маркелова и Анастасии Бабуровой состоялся в 2011 году и признал виновными в преступлении двух участников националистического движения. Никита Тихонов получил пожизненный срок, Евгению Хасис приговорили к 18 годам тюрьмы. Следствие пришло к выводу, что мотивом убийства стало участие Маркелова в антифашистской деятельности, а Анастасия Бабурова поплатилась за то, что просто оказалась рядом.

Комиссия по монументальному искусству Москвы отклонила проект памятного знака, который планировалось установить рядом с местом убийства, под предлогом того, что город "не должен превращаться в колумбарий". Я поговорил с Александром Цигалем о том, почему профессиональные архитекторы в комиссии не понимают значения слова "колумбарий", как ему удалось выбить разрешение на установку известного многим москвичам памятника бездомному псу у входа в метро "Менделеевская" и какое место в жизни современного скульптора занимает политика.

– Как возникла идея сделать памятный знак?

Александр Цигаль: Эта история меня очень сильно потрясла. Мне стало страшно. Мы уже привыкли к разборкам из-за денег, ко всему, а тут просто убили обычных людей, которые делали свое дело – жили, как-то думали. Через месяц или два после того, как мне пришла в голову мысль сделать что-то такое, ко мне пришли два журналиста, друзья Маркелова, и сказали, что есть такая история, не хотел бы я за нее взяться, естественно, бесплатно. Я сказал, что у меня есть соображения и если они их устроят, то я за это возьмусь. Через какое-то время мы опять встретились, я им показал один из эскизов. Им понравилось. Они сделали инициативную группу. А потом мы с архитектором Александром Великановым, с которым меня связывает многолетняя дружба, разработали проект и подали его на обсуждение.

– Как этот памятный знак по вашему замыслу должен выглядеть?

– Там очень сложно что-то сделать, потому что это Белые палаты, памятник архитектуры. На нем нельзя ни доску вешать, ничего нельзя. Это запрещено законом. Ставить там какую-то вертикальную вещь тоже нельзя, потому что там скверик. То, что придумали мы, это два бронзовых силуэта на газоне, такие, знаете, как обрисовывает полиция после убийства, женский и мужской. Но я не рассматривал их только как силуэты Маркелова или Бабуровой. Любой может там лечь. Особенно в наши дни: вы не так высказали свои мысли, вы не так выглядите, вы не то говорите или делаете, приходят ряженые казаки, приходят какие-то милоновские идиоты, приходит вот эта вся хрень и убивает людей! Уже убили какого-то гея, это страшно! Так что это место для любого из нас.

– Вы когда-нибудь испытывали противодействие со стороны властей при реализации ваших замыслов? На вашем счету и участие в создании культурных композиций для Верховного суда, для здания сената в Кремле, для храма Христа Спасителя. А тут вы сталкиваетесь с таким противодействием. Это для вас что-то новое?

– Для меня была несколько неожиданной аргументация, которую высказала комиссия, – что улицы Москвы не место для колумбариев. Если бы это исходило просто от чиновника или какого-нибудь обывателя, можно было бы с ним говорить: "вы не в курсе дела, не знаете", а это говорит председатель совета, архитектор, профессор МАРХИ, человек, который не может не знать, что такое колумбарий. И колумбарий, и кладбище – это место захоронения, это вовсе не памятник. У нас вся Москва уставлена памятниками. Это что, колумбарий? Колумбарий у нас на Красной площади. И это никого не парит. Я уж не говорю о том, что нас не пригласили на совет. Сказали, что будет чисто техническое обсуждение и не пригласили. А потом утверждают, что нам что-то говорили. Никто нам не говорил, ни с кем мы не встречались, мы не были на совете. Это вранье! Хотя похожий опыт у меня был, когда мы делали композицию "Сочувствие".



– Это ваша работа, которая, наверное, больше всего известна широкой публике, – памятник бездомной собаке, зарезанной у входа в метро "Менделеевская".

– Да. Там тоже очень не хотели ставить. Но нам удалось преодолеть сопротивление. С проектом памятного знака на месте убийства Маркелова и Бабуровой я обратился к Художественно-экспертному совету при скульптурной секции Академии художеств. В этом совете находятся наши ведущие скульпторы. Я попросил рассмотреть эту работу и дать оценку по художественным параметрам, качеству. Я получил очень высокую оценку. Работа была одобрена.

– Вы будете оспаривать отказ московских властей?

– Будем вновь подавать заявку. Когда мы подавали ее первый раз, то приложили целую пачку просьб граждан – сделать такой памятник, причем, самых разных, начиная от высокопоставленных лиц и кончая обычными людьми.

– Может быть, причина отказа в том, что эта история во многом политическая? Одно дело бездомные животные, другое – антифашисты. Может быть, власти опасаются, что этот памятный знак может стать причиной новых конфликтов, объектом вандализма со стороны националистов?

– Предполагать-то я могу что угодно. Естественно, я предполагаю. Но посыл неверный. Я не рассматриваю эту работу как политическое действие. Это действие гражданское. Наверное, она всегда есть, эта политика, но в данном случае убили обычных людей. Тот фашист, этот антифашист, тот в Бога верит, а этот в дьявола. Это же не значит, что можно выстрелить человеку в голову. Когда стреляют в людей, это страшно. Ведь ты себя ощущаешь той же самой мишенью. Я себя ощущаю именно так.